…Ваш сын за время нахождения в МГВГ дважды был консультирован профессором кафедры невропатологии 1-го Московского мединститута тов. Вейном А. М., под контролем которого в настоящее время проводится лечение. В связи с тяжелым течением заболевания сын нуждается в длительном лечении. Начальник отдела…
— Был профессор, прописал новое лекарство, а больше я ничего не знаю, он со мной не разговаривал. Ну, а у меня нового мало, правда, ноги у меня стали крепче. Сейчас я уже дохожу до входной двери. А трясусь по-прежнему.
— (Пишет Женя). Дел по горло. Тут работала две недели без отдыха. В субботу и воскресенье приходилось даже работать. Придешь домой, в голове ни одного зайчика, ни одной здоровой мыслишки. Сумбур какой-то. Олег тоже начал жаловаться, что пишу реже. Но теперь исправлюсь, на работу не хожу, началась сессия… О квартире. Что я могу написать о ней? Ходила, действовала. Или у меня не такой внушительный вид, или еще что… Не знаю. Обещают дать, когда он приедет. Этой справки, которую мне дали, якобы недостаточно. Да и нужен сам человек. Мой пыл охладел. Положилась на судьбу. Приедет, видно будет.
— Да, вот мне 21 год. День рождения отметил неплохо для условий, в которых я нахожусь. У меня были Света (сродная старшая сестра) и Женя. Женя приехала 25 февраля, навезла мне подарков от всей родни и сейчас снабжает меня продуктами. Изменений у меня нет. Правда, недавно возили в госпиталь Бурденко. Меня осматривало много профессоров, что они решили — неизвестно. Сейчас мне дают преднизолон. Трясучка немного уменьшилась.
— (Пишет Светлана). Я совершенно согласна, что в Красноярске Олегу пока делать нечего. Мне так показалось, что Евгений Михайлович тоже не очень одобряет идею перевода Олега в Красноярск. Я пока с ним не разговаривала — он прячет от меня глаза, а посему неудобно напрашиваться на неудобный, может быть, разговор… Вообще я как в тяжелом сне. Мне все не верится, что такое огромное горе коснулось нас. Я даже потеряла ощущение реальности своего присутствия в Москве. Все мои мирские заботы отошли на второй план…
В справедливости ее слов я убедился, когда в середине марта снова попал в Москву. Кормили Олега лежа, сидя он уже не мог есть, ноги совсем истоньшали, кости выпирали через синюю кожу, руки и голова ни на минуту не забывались в покое.
— Диагноз, к сожалению, подтвердился, — сообщил Евгений Михайлович. — Олег в больничной обстановке совсем измучился. Думаю, ему нужно передохнуть в домашних условиях. Осенью необходимо направить его в Ленинград, в Военно-медицинскую академию, к профессору Панову. Он Олега осматривал, заинтересовался им и, наверное, не откажет принять в свою клинику…
Свидетельство о болезни. Жалобы на резкое дрожание рук, головы, невозможность ходьбы, самостоятельного принятия пищи вследствие непроизвольных движений.
Краткий анамнез. Заболел в июле 1970 г. после прививки против холеры… В результате проведенного длительного комплексного лечения улучшились функции конечностей и черепно-мозговых нервов. Однако имеются стойкие ствольные и мозжечковые нарушения с грубым синдромом динамической и статической атаксии, с гиперкинезами, вследствие чего не может самостоятельно передвигаться и есть…
Диагноз по-русски: стойкие остаточные явления острого рассеянного энцефаломиелита.
— Твое письмо я получил вместе с тем, которое из Ленинграда. Жаль, что в Ленинград только в октябре. Мне хотелось туда как можно быстрее, но что поделаешь. Я уже испытал на себе эту «радость» — быть инвалидом и кое-как сдерживаю себя, чтобы не задавиться. Женьке надоело ухаживать за мной и она ушла, добилась своего. Она думала, что я вернусь вполне здоровым и на своих ногах, но ошиблась и, как она сама сказала, представляла себе все в розовом свете. Ушла и хрен с ней, не очень-то об этом расстраиваюсь (а сам рыдает)… Занимаюсь я все тем же, слушаю музыку, смотрю телевизор, хотя плохо вижу, физзарядкой занимаюсь, гантелями, учусь ходить по стенке, вчера сам спустился вниз, без всякой поддержки.
— В Ленинград прилетели вечером… Поместили меня в палату, где 6 человек. Поместили нормально. Пока писать ничего не могу, так как врач еще не осматривал.
— Лечат меня пока тем же, хлористый кальций, витамины и делают укол один в 6 дней и еще дают три таблетки в день минимум. Основного лекарства для моего лечения пока нет и врач ищет…
В Ленинград я прилетел в разгар зимы, когда дневной свет был чуть белесее вечерних сумерек, и следующим утром встретился с профессором. Серые тени лежали на стенах кабинета и на лице моего собеседника. Он говорил негромко, часто замолкал и потому было похоже, что он размышляет вслух:
— Случай Олега — единственный в наших загранвойсках. Я разговаривал с начальником тыла нашей армии, он подтвердил этот факт… Заболевание лечению не поддается… Из Новосибирска, специально для вашего сына, прислали новый гормональный препарат, который едва прошел стадию эксперимента… Эффекта никакого… Что, спрашиваете, делать, кто ему поможет? Один бог поможет. Он может избавить его от мучений…
— Вот я уже и в Красноярске. Прилетел я сегодня (10/1) в 9 час. утра с нашей Галей (она была стюардессой). Чувствую я себя неплохо. Но сейчас хорошо увидел, что тряска усилилась в руках, я не могу ничего делать, что делал до этой клиники (включал маг, переставлял кассеты и т. д.). Но, думаю, дома дела пойдут на поправку. П. И. запретил мне до 15 фев. принимать лекарства, ну, а на после он выписал рецепты.
— У меня есть новости. Мы помирились с Женей. Хотим с ней переехать на отдельную квартиру — на днях обещают дать. Я дал ей слово — сдерживать свои нервы, а то и правда распустился просто ужас — надо взять себя в руки.
— Мы с Женей уже переехали. Квартира однокомнатная, но с большой кухней и очень удобная. Мне понравилась, всем — тоже. Почти все купили в квартиру. День рождения отмечали в новой квартире, было очень много народу — 20 человек. Здоровье у меня неважное. После Ленинграда — каждый день головные боли и трясет сейчас больше. Занятия у меня прежние — зарядка, магнитофон, иногда Света читает книги. Света еще дома — сидит со мной, когда Женя на работе.
— С Женей мы живем хорошо, не ссоримся. Не нервничаю из-за пустяков. Когда она уходит в институт, остаюсь один дома. Начинаю привыкать к новой квартире.
— У меня здоровье ухудшается с каждым днем, больше трясет и чувствую себя хуже. Женя по-прежнему запурхалась с институтом. Много спит и мало работает, что будет, не знаю.
— Вот сейчас я лег лечиться в больницу, какой будет результат, не знаю. Но надеюсь, что меня хотя бы подлечат. Женя должна приехать в мае защищать диплом. Она обещала ко мне в июне зайти. Не знаю даже, как произойдет наша встреча, но я постараюсь себя сдержать.
— Бандероль от тебя получил. Рубашка мне очень понравилась, и я сразу ее надел. Записи на пленке мне тоже очень понравились. Ты, конечно, удивишься этому письму, узнав почерк Жени. Да, она сейчас у меня в гостях, приехала в Красноярск на защиту, в прошлом году не успела подготовиться. В здоровье изменений нет, наоборот, стало хуже после нашей больницы, хотя поставили новый диагноз и проводили новое лечение.
— Да, я тебе уже писал, что у меня была Женька, наведывалась. Я ей сказал, чтобы больше не приходила и не ждала, когда я «загнусь»…
Резко звякнули пружины кровати, когда Олега приподняли и выгнули дугой спазматические судороги.
— На бок тебя повернуть или на спине полежишь?
— Подтяни к изголовью, оставь на спине, — снова угадываю по движению искусанных губ.
Он недвижим, и, чтобы его повернуть или подтянуть, нужна немалая сноровка, каждое движение оборачивается для него невыносимой мукой. Подсовываю под его исхудавшее — кости да кожа — тело руки и чувствую, как оно напрягается в ожидании неминуемой боли. Пока устроил поудобней, сам от страха взмок.
— Сейчас сон видел, — угадываю по губам. — Будто я маленький иду от ворот, а деда на шубе лежит. Протягивает руки, зовет меня… А я думал, что забыл его лицо. Ведь мне пять лет было, когда он умер…
