Литмир - Электронная Библиотека

— Вот, конечно, самое замечательное блюдо, какое можно подать мужчине, — сказал он, еще раз поглядев на пирог, а потом поднял голову и кивнул Джозине. — Я всегда любил холодные пироги с бататами и к завтраку, и в другое время дня — кабы моя воля, я без них и за стол не садился бы. Если только я когда-нибудь разбогатею, а это никому не воспрещается, то построю себе большую-пребольшую пирожную фабрику и буду выпускать одни только добрые старые пироги с бататами. Мой папа говорил мне…

— Не желаю больше ни слова про него слышать! — крикнула Мэйбл, стукнув по столу ножом.

— Да ведь я только сказал, что мне нравятся… — заикнулся было Туземец.

— Джозина, ступай на кухню и займись своим делом! — резким тоном скомандовала Мэйбл, показывая рукой на дверь. — Нечего стоять разиня рот. Никто с тобой не разговаривает. Ну, Джозина, делай, что тебе говорят. Ты свое место знаешь. — Джозина медленно отошла от стола. — И не возвращайся сюда, пока я тебя не позову!

— Слушаю, миссис Бауэрс, — сказала Джозина, повертываясь к выходу.

— Джозина, перестань так меня называть! Слышишь? Я не потерплю такой наглости. Тебе отлично известно, что я уже со вчерашнего дня миссис Ханникат. Так что больше этого не повторяй!

Туземец посмотрел на Джозину и встретился с ней взглядом. Он отлично заметил, что она слегка улыбается.

— Простите, я про это забыла, — поспешила сказать Джозина, пятясь к кухонной двери. — Постараюсь в будущем никогда не забывать… миссис Ханникат.

После того как Джозина ушла из столовой на кухню, ровно ничего не было сказано до тех пор, пока Туземец не положил себе на тарелку четверть круглого пирога и не откусил первый кусок. Он откинулся на спинку стула и с восторженной улыбкой жевал пирог. Потом одобрительно закивал.

— Добрый старый пирог с бататами — самая лучшая еда для мужчины.

Мэйбл положила руку ему на плечо.

— Я вовсе не хотела, а получилось, что я на тебя фыркала, вот только что, — сказала она, ласково понижая голос. Она наклонилась поближе и улыбнулась. — Когда ты узнаешь меня получше, ты увидишь, что я вовсе не такая, чтобы фыркать, как другие женщины. Не знаю, какой это бес в меня вселился, что я так разговаривала. Должно быть, нервы уж очень разошлись. Я полночи места себе не находила — все надеялась, что ты вот-вот вернешься, — и совсем не выспалась. Только задремлешь — и вдруг сразу вздрогнешь, проснешься и начинаешь думать, который-то час и скоро ли ты вернешься. Так и прошла у меня вся ночь — самая долгая ночь в моей жизни. Вот уж не похоже было, что мы только вчера поженились — больше похоже было на дурной сон.

Мэйбл погладила его по плечу.

— Вот почему я и была сердитая, сама не своя, Туземец. Но вообще это не в моем характере. Когда ты узнаешь меня получше, сам увидишь, что я нормальная женщина и всегда ровная. Если бы я выспалась вчера ночью…

— Я бы и сам сейчас рад был соснуть немного, — сказал Туземец. Он положил в рот последний кусок пирога и теперь жевал его с довольной улыбкой. — Немножко соснуть было бы мне очень и очень полезно. Теперь уж я не могу обходиться без сна, как в молодые годы, когда рыскаешь, бывало, везде в любое время, и днем, и ночью. Помню, несколько лет тому назад я однажды…

Мэйбл, крепко вцепившись ему в плечо, оттолкнула свой стул и поднялась с места.

— Пойдем со мной, Туземец, — требовала она, таща его за собой. — У меня есть для тебя сюрприз. Я тебя отведу в спальню, уложу в постель, хорошенько укрою и спущу шторы, чтоб стало темно, как ночью. Только женщина знает, что нужно мужчине в такое время. Долгий спокойный сон будет нам обоим полезен после всех этих волнений.

Таща Туземца за собой и все не выпуская его плеча, она дошла уже до прихожей и направлялась в спальню.

— Про какие это волнения ты говоришь? — спросил Туземец, когда они пересекали прихожую. — Что-то я ничего такого особенного не припомню.

— Сам знаешь какие, — отвечала Мэйбл, слегка хихикая и подталкивая его к дверям спальни. — Кто же не волнуется в день свадьбы. Но только тебе нечего со мной стесняться на этот счет. Можешь просить у меня чего только тебе вздумается, я уж сумею тебе угодить.

— Право, не знаю, чего бы такого мне сейчас попросить, — сказал Туземец.

Как только они вошли в спальню, Мэйбл закрыла дверь и заперла ее на ключ.

— Отлично понимаю, что ты чувствуешь, — сказала она. — Вступить в брак — это для всякого большое нервное напряжение. Я тебе сделаю снисхождение, раз ты до сих пор всю жизнь прожил холостяком, — помогу тебе привыкнуть, так чтобы ты не почувствовал разницы.

Она повела его через всю комнату к изножью кровати.

— Ну, теперь начинай привыкать и можешь не стесняться, — сказала она. — Для начала это будет лучше всего.

Туземец сел на край кровати и снял грязные башмаки. Потом он начал обирать репьи со своих штанов и щелчком отбрасывать их на полосатые, желтые с белым, обои. Но как он ни старался, как тщательно не целился, они не держались на обоях, а все до одного падали на пол.

— Вчера ночью я просто вся истомилась в этой самой комнате: все ждала, что ты вернешься, — услышал он голос Мэйбл за своей спиной. — Мне так хотелось уединиться с тобой, а вместо того я чувствовала себя несчастной, как никогда в жизни. Когда ты сказал, что пойдешь немножко поохотиться на опоссума, я и внимания не обратила — думала, уж к полуночи-то ты наверное будешь дома. А потом вижу, время все идет да идет…

— Хорошая, стоящая охота на опоссума всегда отнимает целую ночь, — сказал он солидно. — И вот почему столько времени уходит, пока разойдешься как следует. Я вам так и рассказывал еще прошлый раз, когда вы про это спросили. Все опоссумы — хитрые твари. Если он не залезет на дерево, так сидит где-нибудь в дуплистой колоде или зароется в нору под сухим пнем и притаится там чуть не до самого рассвета. Всякий, кто знает повадки опоссума, вам то же самое расскажет. Они думают, что собаки к этому времени выдохнутся от бесполезной беготни по кругу и носы у них потеряют чутье и не будут так хорошо вынюхивать след. Вот какие ловкачи эти опоссумы, оттого столько нужно времени и терпенья, чтобы загнать их на дерево. Разумеется, такие вещи знает только настоящий охотник на опоссума.

После этого в спальне надолго воцарилось молчание, и наконец, любопытствуя знать, что происходит и что делает Мэйбл, Туземец обернулся. Она уже надела ночную рубашку и сидела на той стороне кровати, расчесывая волосы.

Вдруг что-то страшно грохнуло в задней половине дома. Похоже было, что Джозина швырнула сковородку через всю кухню или стукнула ею о плиту. Мэйбл обернулась и увидела, что Туземец смотрит на нее.

— Что ты на меня так смотришь, Туземец? — спросила она, как будто не слыша грохота на кухне. — Тебе вовсе нечего так стесняться. Я точно такая же, как все другие дамы на свете.

— Что это был за шум вот сейчас?

— Я ничего не слыхала. Тебе, должно быть, почудилось. А ты чего же не ложишься в постель? Нечего так сидеть. Пора уже баиньки.

— Я думал, — сказал он ей.

— О чем ты думал?

— О том, что мой папа мне говорил.

Мэйбл судорожно втянула в себя воздух, потом несколько секунд помолчала, нервно кусая губы.

— А что он говорил? — наконец спросила она с надеждой.

Туземец заколебался.

— Не знаю, право, можно ли вам это сказать…

Мэйбл хихикнула.

— Ну же, Туземец, скажи мне. Мы теперь женаты, и я хочу, чтобы ты со мной разговаривал так же свободно, как со всеми другими. А теперь самое время тебе приучаться. Ну начинай, рассказывай мне, что он говорил.

— Ну, если вы и вправду хотите знать, мой папа говорил, что есть только две основательные причины жениться на высокой и полной женщине: чтобы есть ее стряпню и чтобы греться об нее в холодные ночи. Есть вашу стряпню я могу каждый божий день, а вот по-настоящему холодные зимние ночи еще не начинались…

Рыдая, Мэйбл бросилась на кровать лицом вниз.

— Никогда больше не поминай этого твоего папу в моем доме!

42
{"b":"572026","o":1}