— Ничего, тетя Клава, — отозвался мальчик. — Мне ни капельки не страшно. Я же мужчина.

…Ночью Инна пропала вместе с сыном. Оставила только Клавдии Васильевне конверт с пятьюстами долларов и коротким письмом:

«Простите меня, Клавдия Васильевна. Я не смогу. Эти деньги на джинсы Максиму. Я очень перед вами всеми виновата. Инна».

Клавдия тоже уехала на следующий день, правда, ближе к вечеру.

Она хотела найти Инну, но домашний телефон молчал. Секретарша банка, подруга Кожиной, ничего не знала. Она страшно испугалась за Инну, но Клавдия ее успокоила. Ничего не случится.

Секретарша, кажется, поверила.

Но вот сама Клавдия не верила уже ни во что.

Из материальных, не воздушных, не эфемерных доказательств у нее была только запись в компьютере.

Но как Клавдия ни крутила, а эту запись никуда не приложишь. Ей вообще могли заявить, что она сама вписала туда фамилию.

Все разваливалось, все утекало сквозь пальцы, поэтому Клавдия была угрюма и напряжена.

Макс увязался с ней, оставив теперь Федора наедине с дочерью, которую Федор слегка побаивался. Ленка была слишком остра на язык и отца почти не слушала. Федор ее любил, поэтому все прощал. Но тяжко вздыхал, когда провожал сына и жену до автобуса.

Макс тоже был невесел. Видно, ему передалось настроение матери. Они всю дорогу до дома промолчали, Клавдии даже стало стыдно.

— А знаешь что, — сказала она, когда вышли из метро. — Поедем-ка мы с тобой в ГУМ.

— Это с какой радости? — удивился Макс.

— Купим тебе джинсы.

— Джинсы? — Макс не умел скрыть радость.

— Да, такие же, какие не оказались вечными.

Клавдия, впрочем, решила это сразу же. Деньги разлетятся, а у Макса не будет любимых штанов. Правда, за двести долларов можно было на рынке купить джинсов на всю семью. Но Клавдия решила не экономить. Это, в конце концов, не ее деньги.

— А ты уверена, что там бывают? — заволновался сын. Он уже предвкушал, как станет выбирать настоящие штатовские джинсы, которые отличаются от рыночных так же, как водка «Столичная» от водки «Жириновский». Сожженные ему привез кавалер Ирины Калашниковой из самого Нью-Йорка.

— А ничего, мы поищем. Только я сделаю несколько звонков.

Клавдия еще раз позвонила Инне и ее подруге. У Инны опять никто не брал трубку, а у подруги не было никаких новостей. Собственно, больше ей в Москве делать было нечего.

— Подожди, а сегодня ГУМ работает? — все еще волновался Макс.

— Действительно, воскресенье. Знаешь, я там так давно не была. Давай на всякий случай съездим.

— Но уже половина восьмого.

— Ну и что?

И они снова вошли в метро.

Клавдии уже надоело терзать себя мыслями, и она просто смотрела по сторонам.

В метро было пустовато. Ну, конечно, кто сегодня поедет кататься? Сегодня все за городом.

Купание в озере таяло, как привидевшийся мираж. Жара, духота, спертый воздух.

Все сегодня Клавдии казалось в черном цвете, хотя где-то наверху, над мчащимся поездом, светило солнце, а если отъехать километров сто от Москвы, то и дышать можно.

ГУМ был открыт. И работал сегодня до девяти.

И это было чудо. Хотя объяснялось оно очень просто — ГУМ теперь работал всю неделю. Кроме того, шла летняя распродажа.

— Вот видишь, как удачно, — сказала Клавдия.

Макс заволновался еще больше. Он уже простился со штанами своей мечты, а тут такое счастье.

— Ma, а откуда деньги?

— Премию выдали, — соврала Клавдия.

На первом этаже ничего похожего на джинсовые магазины не было. Пошли на второй, но и здесь сплошные бутики.

— Ma, тут нет, — разочарованно сказал Макс.

— Пойдем на третий, — старалась не унывать Клавдия. Или хотя бы делать вид, что не унывает. — А знаешь что? Вот тебе двести долларов, беги сам, а я тут постою.

Она вышла на мостик и облокотилась на перила. Ее раздражала суета. Она могла бы, конечно, сказать сыну, что они пойдут за покупкой завтра или в следующие выходные, но так разочаровать парня ей и в голову не пришло.

Народ шаркал по каменным плитам, что-то покупал, толпа собралась у фонтана. Все люди солидные, надутые, богатые.

Клавдия чувствовала себя здесь не в своей тарелке. Она никогда не была снобом, хотя любила красивые и дорогие вещи. Но просто умела о них не думать. Вот так просто — не думать.

Она рассеянно смотрела вниз и вдруг…

В первую секунду Клавдия подумала, что это жара, что она уже грезит наяву.

Сверху было плохо видно, но не настолько же!

Клавдия тихо-тихо, словно шла по минному полю, двинулась к лестнице.

Надо было спуститься вниз. Но она боялась, что, как только толпа у фонтана пропадет из виду, греза растает.

Поэтому по лестнице она летела сломя голову.

Видение не растаяло.

Клавдия подошла поближе — нет, не жара.

Она тронула видение за руку и спросила:

— Сергей Трофимович?

Мужчина вздрогнул и обернулся.

— Вы кто?

— Да мы с вами немного знакомы. Один раз виделись, а один раз по телефону разговаривали. Никуда не торопитесь, Сергей Трофимович? Вы кого-нибудь ждете?

Сорокин или Сорин, кто его знает, — но про себя она называла его Сорин — суетливо оглянулся по сторонам.

— А в чем, собственно, дело, кто вы?

— Отойдем, а, дорогой? Поговорим, а? — почему-то как цыганка стала упрашивать Клавдия.

И это, как ни странно, Сорокина успокоило. Может быть, он решил, что ему предложат что-нибудь купить. Наш народ все еще не отвыкнет покупать с рук. Так и кажется, что получишь бесплатно.

И Сорокин тронулся за Клавдией.

«Если он побежит, — подумала Клавдия, — я его не догоню. Значит, надо, чтобы не побежал».

Она завела Сорокина в маленький пустой магазинчик и встала у дверей.

— Я следователь городской прокуратуры Дежкина, — сказала Клавдия главное и приготовилась к самому страшному.

Но Сорокин никуда не побежал. Он смотрел на Клавдию, как смотрят на замечательного фокусника. Ведь вот ясно же, что все это ловкость рук, а все равно — чудо.

— Как вы меня нашли? — наконец спросил Сорокин.

— Очень просто. «На том же месте».

Это она сейчас подвела. Это она потом будет хвастать самой себе, что интуитивно, почти телепатически угадала, где надо искать Сорокина. А вообще — просто пришла с сыном покупать штаны. А получилось — в центре ГУМа у фонтана.

А может быть, и не просто. Кто их, женщин, разберет. Ведь вот же, как раз восемь часов. И место встречи настолько исстари известное, что уступает только памятнику Пушкину. Может, и не случайно.

— Я сказал — на известном месте, — поправил Сорокин.

— Какая, в сущности, разница, — легковесно махнула рукой Клавдия. — Вы лучше рассказывайте. Ох, Сергей Трофимович, Сергей Трофимович, если бы вы знали, как я ждала этой встречи!

— У вас документы есть?

— А? Да, конечно! — Клавдия сунулась в сумку. Удостоверение у нее всегда было с собой. — Вот.

Сорокин внимательно прочитал удостоверение.

— Значит, Клавдия Васильевна?

— Можете называть меня — госпожа следователь.

— Вы уже все знаете?

— Да что вы! Если бы я все знала, я бы вас не искала. Я знаю только чуть-чуть. — Клавдия сдвинула пальцы, показывая микрон. — Скажите самое главное, вы Шевкунову звонили…

— Я не знаю Шевкунова. Я просто записал его номер телефона, а фамилию прочел на двери.

— Да-да, правильно, — сказала Клавдия, словно Сорокин верно ответил на экзаменационный билет. — И вы хотели, чтобы он вам помог?

— Да. А вот почему-то пришли вы.

— Шевкунов болен, — не соврала Клавдия.

— А-а.

— И серьезно. Но не в этом дело. Кого вы боитесь? Того, кто вам это заказал?

— Да.

— А почему?

— Да уж есть причина, — дернулась губа у Сорокина.

— Какая?

— Какая?! — взвился вдруг тот. — Причина такая, что меня хотели убить! Понимаете вы?!

— Тс-с, — сказала Клавдия. — Просто потише, ладно? Кто вас хотел убить?