— Я пойму только извинения.

Он с трудом выговорил за ее спиной:

— Извините.

— А теперь поймите вы, что даже после инструментальной съемки трудно было бы найти нефть на месте мелкого моря…

Она замолчала, увидев белое лицо перед собой. «Сейчас он меня убьет».

Но он подошел не за этим. Рев пожара и ветра помешал ему слышать ее слова. Он попросил повторить. Она повторила. Его глаза стали бешеными. «Теперь он уже убьет меня. Сумасшедший!» Он сжал кулаки, бросился. Лидия зажмурилась и спрятала голову в плечи. Она вздрогнула от его крика, над самой головой.

— Почем я знаю, откуда здесь нефть?.. Может, она образовалась в глубоких впадинах… — сказал он изменившимся, низким голосом и перестал стучать зубами.

Лидия протянула руку к волноприбойным знакам и думала: «Теперь уже нельзя простить, если даже не убьет. Но что делать?.. Я не ожидала, что он не ударит…»

— Но почем я знаю, как она попала сюда? Может, она образовалась в сотне километров отсюда?.. И путешествовала, пока не застряла здесь, в подходящих условиях для залегания… Я знаю только то, что в настоящее время она здесь! — Он опять топнул по доломиту.

Совсем как Женя в лесу: «Я знаю дорогу, потому что стремлюсь, куда мне надо», или что-то в этом роде. Женя тоже отверг компас, противоречивший его стремлению. «Вы должны верить, что я приведу вас туда, куда хочу», — и Женя сердился. «Жене было тяжело оттого, что я не верила…» И снова она пожалела бедного мальчика, все обиды забыла в горячем желании поддержать Васю верой. Но сейчас же она воспротивилась чувству. Компас недостаточно усердно поддержал Зырянова — компас подвергся немедленной казни! При чем здесь чувства! Жене она могла вверить свою жизнь. При чем здесь наука! Науку она не может доверить каким бы то ни было чувствам, кому бы то ни было!

Над головой полетели пылающие лапы елей. Василий заглянул в ее записную книжку и сказал:

— Теперь и для тебя ясно, что здесь есть нефть?

Она нервно рассмеялась:

— Вероятно, вы ее чувствуете.

— Ладно. Чувствую.

Он побежал к лодке, и она побежала за ним. Она села, а он все еще стоял на берегу, придерживая лодку.

— Прыгай же! Господи! — сказала она.

— А вы, Лидия Максимовна, вы не чувствовали рябчиков в июле, когда Петров сказал, что они здесь есть?

Она сказала насмешливо:

— Вот уже август, и я еще не почувствовала этих рябчиков во рту.

— Так вы предупредите Петрова, что он еще не доказал их присутствие всеми современными объективными методами, а не то как бы он их не зажарил недоказанными.

Как неуклюже! Но она почуяла подвох и отвернулась, стала любоваться пожаром. Ветер вырывал из тайги куски пламени и нес над лесом штурмовые знамена. Головни падали в двухстах метрах впереди фронта наступающего пожара и зажигали тайгу. Василий в два взмаха перебросил лодку к острову.

Алексей Никифорович дожидался на берегу и, чтобы не терять время, жарил рябчиков на вертеле над маленьким костром, хотя скоро уже возможно было жарить их, просто подняв над головой повыше. Но Алексей Никифорович не хотел терять время, пока мужчина с женщиной доспорят.

Он доглядывал за рябчиками на вертеле и размышлял: какой у них спор — как у мужа с женой? Или у парня с невестой? Когда любят — любят и подраться. Или спор у хозяина с работницей?

Пока он жарил и гадал, они доспорили. Алексей Никифорович сунул в мешок недожаренного рябчика вслед за готовыми и кинул мешок в приткнувшуюся к берегу лодку.

— Петров, покажи ей рябчиков! — закричал Василий.

Алексей Никифорович взглянул на огорченное лицо Лидии и сказал, поспешно сталкивая лодку:

— Пока не поймал, не наедайся, Василий Игнатьич.

— Да ты уже поймал и нажарил, я видел!

— А ты и на жеваное не надейся: на проглоченное надейся, Василий Игнатьич.

— Браво, Алексей Никифорович! — закричала Лидия. — Если б вы только знали, как необходим ему ваш совет!

Огонь охватил и ту опушку, где они так пламенно спорили минуту назад. Но ветер бешено гнал огонь над левым берегом, излучина и остров остались в стороне. Мужчины завели лодку за остров, в протоку.

Здесь спокойно стояли олени, пришедшие с Эргежея, и пять лошадей экспедиции. Мальчики собирали для чего-то мох и сносили в лодки целыми охапками по приказанию Петрова.

Савватей лежал в Жениной лодке на мягкой моховой постели; Лидия поразилась мрачному выражению его глаз. Савва следил с неистовой верой за бешеной скачкой пожара по верхам тайги. Огонь с грозным шумом промчался вниз. Только хвоя успела обгореть и тонкие ветки. Через десять минут лес стоял рыжий, курящийся и шепеляво свистел на ветру.

— Надо плыть, — сказал Алексей Никифорович.

— Лес горит с расчетом, — сказал ему Василий в стороне от Лидии. — Теперь я вижу: нас опаливают.

Петров промолчал. Вежливость не позволяла оспаривать мнение столь великого охотника, да к тому же гостя на Полной, где Алексей Никифорович считал себя хозяином.

— Больше не будут авось, — сказал вдруг Савватей.

Василий резко повернулся к нему, глядя в упор.

Савва хотел еще что-то сказать, его губы шевельнулись — и сжались. Он смотрел не мигая, и Василий отвернулся, но почему-то не мог отделаться от его глаз. Что означал его взгляд? Очень прямо смотрел Савватей.

Василий повел первую лодку, оглядывая реку и обдумывая план дальнейшей работы.

Перейти на Томптор: небольшой повторный маршрут по Томптору. Правым берегом Лены дойти до Якутска. Сделать перевал на Алдан… Идти врозь с Лидией разными маршрутами, чтобы охватить побольше площадей… Можно пройти две с половиной тысячи километров и обследовать за одно лето весь правобережный кембрий. Рассказать Лидии про Савватея? От его глаз нельзя было отвязаться.

— Лидия! — крикнул Василий.

Перекат опять поглотил все внимание. Лидия сидела на мешках и боялась мокрых гребешков, залетавших к ней на колени. Река сделала крутой поворот вправо и ушла под дымную кровлю. Стало тихо.

— Савватей сознался, — сказал Василий с досадным чувством, что это неправильно.

Лидия оглянулась на вторую лодку. Женя вел ее. Савва не лежал теперь, а сидел и смотрел на левый берег не отрываясь, с таким напряжением, «словно у него тоже судьба решается сию минуту и именно на левом берегу», — подумала Лидия с внезапным раздражением.

Савва качался от слабости и обнимал вьюки.

Дым тяжелел и оседал. Он медленно растворял в себе обнажения и осыпи, тайгу на склонах, несокрушимо твердые траппы.

Высокая лиственница наклонилась с левого берега во время половодья и легла поперек реки горизонтально на высоте десяти метров. Уже ствол ее замывало дымом, а ветви свисали над проходившими лодками.

— Петров, причаль! Василигнатич, причаль!..

Савва кричал и указывал на корни лиственницы. На корнях лежала голова. Василий погнал лодку к берегу. Лидия смотрела, приоткрыв рот. Дым мешал разглядеть лицо, но вот оно открылось на мгновение — закопченное лицо под старинным колпаком, иконописно окруженное каштановой бородой, прибредившееся на Эргежее.

— Бандит! Поджигатель! — выкрикнул Савватей.

Дрожа, она взглянула на широкоскулого, похудевшего, с такой же бородой богатыря в лодке и увидела в голубых глазах Саввы убийство.

Стон обессилил могучий выкрик Саввы, и дым поглотил голову на обрыве. Но, конечно, человек тот на обрыве слышал. Если он живой.

— Он, может быть, без памяти, — сказал Лидия, дрожа от волнения.

— Он слышал! Он смотрел! — закричал Женя.

Дым опустился еще ниже, до половины высоты обрыва. Лиственница вся исчезла вверху. Лодки пристали к берегу.

— Необходимо снять, — сказал Василий и выскочил на берег.

— Василигнатич, как вы туда заберетесь? — сказал Савва. — Скоро дым сойдет до воды.

— Это ужасно! Неужели мы должны покинуть живого человека в огне?.. — воскликнула Лидия.