— Не тому, что говорят, а тому, что показывают.

— Нет! — вскричала она. — Анализ не показал вам ничего, кроме определенной смеси углеводородов. А пиробитумом назвал эту смесь Викентий Александрович. Это его мнение по данному образцу о процессе образования нефти, то есть о самом спорном вопросе… И как раз этот вопрос имеет первейшее значение для проблемы кембрийской нефти. Оказывается, вы не только по химии, но и по теории нефтеобразования тоже слабы и поэтому верите чужому  м н е н и ю  об анализе!.. А вы помните мнение Ленина по этому вопросу?

Василий изумился:

— По вопросу нефтеобразования?

— По вопросу образования своего мнения, — сердито сказала Лидия. — Ленин сказал: «Кто верит на слово, тот безнадежный идиот…»

Василии вздрогнул:

— Вы не считаете меня идиотом?

— Конечно, нет.

— Вы действительно советуете проверить мнение Викентия Александровича?

— Я-то верю ему. Викентий Александрович авторитет. Но я ведь не утверждаю, что под Байкалом лежит кембрийская нефть и что ее можно найти через Якутию. Не я же собираюсь истратить еще три года на поиски.

— А не все ли мне равно, что это пиробитум? — сказал он. — Пусть это пиробитум, а в других пластах я найду жидкую нефть.

— Опять! Опять ребенок хочет и, главное, верит, что ему дадут новые игрушки просто потому, что дитя стремится к ним! Запомните: вы будете правы до самой смерти, но денег вам больше не дадут на кембрий после заключения Викентия Александровича… Ладно, оставим эту тему, я рассердилась. Василий Игнатьевич, расскажите, что вы видели, где вы успели побывать?

Он подумал и сказал:

— В Минералогическом музее.

— Что вы видели в театрах? — пояснила она, смеясь.

— Я был в Большом театре, — сказал он скромно и гордо.

— О! А я никогда не могу поймать билет в Большой. Балет или оперу?

— Оперу, — сказал он, не уверенный, что понял ее вопрос.

— Какую?

— Оркестр здорово изображал бурю.

— Скажите название оперы или хотя бы содержание.

— Это было два года назад…

— Ах, вот что!.. И с тех пор вы нигде не были?

— В кино я был.

— Сколько раз?

— Несколько раз, — соврал.

Она поколебалась секунду.

— Вы можете достать билет для меня? В Художественный.

— Могу.

— Нет, это будет нехорошо: чтобы вы доставали билеты для меня, когда сами не ходите…

— Я бы пошел! — сказал он горячо.

— Да? — сказала она простодушным голоском. — Тогда покупайте два билета.

Лидия осталась одна и, улыбаясь, вспомнила давний разговор с Бернардом по возвращении в Москву.

Небель долго рассуждал о приключении в Усть-Илге, о выходке Зырянова, как он это называл… Он, разумеется, желал и сам устроить Лидию подальше от молотилки. Он считал необходимым разъяснить это. Но он устроил бы Лидию тактично и дипломатично, так что и все поддержали бы его предложение.

— И оценили бы вашу тонкость, — вставила Лидия.

Бернард дипломатично сделал вид, что не обиделся.

— Но ведь я отказалась устроиться, — сказала она, — а девочки очень благородно поняли нетактичный приказ и без всякой дипломатии поддержали.

— Это было великолепно! — сказал он. — Но вам не пришлось бы отказываться, если бы я провел единодушное избрание вас хозяйкой.

— А я бы отказалась! — повторила она, смеясь.

Небель умеренно развел кисти рук.

— Я не намерен заставлять вас даже ради вашего блага.

«А Зырянов намерен», — подумала она и возмутилась.

«Как прав папа», — подумала и сказала:

— А мне всегда хочется заставить человека для его блага.

— Насилие с такой целью от вашей руки я готов принимать ежедневно, всю жизнь, с наслаждением.

— Но выслушивать галантности такого рода ежедневно, всю жизнь — нет, нет, ни одной даже минуты больше! — сказала она и оставила Бернарда Егоровича в библиотеке рассерженного и недоумевающего, как всегда после их разговоров.

Сейчас она вспомнила тот разговор в библиотеке института и вдруг поняла, только сейчас, какую жертву принес для нее Зырянов в Усть-Илге. Он работал за нее без отдыха — это совсем не важно, подумала она. Но он пошел на ссору с ней. Он не искал заслуги в ее глазах, не пошличал перед ней и не подличал против коллектива: он не хотел «устроить» ее, он предпочел принять на себя всеобщее осуждение, — и ведь это был единственный способ заставить ее «в тепле томитися».

Тирания заботливости не лучше любого другого гнета, говорит отец.

Нет, все-таки Зырянов — первобытный человек. Жутко было бы полюбить его!

«Что же она, смеется надо мной все время? Или хочет, чтобы я пошел с нею в театр?» Василий не мог разгадать эту загадку, а все же ему стало весело, и он даже подумал, что Лидия права: второй экспедиции на кембрий не дадут.

Он стал думать о деньгах. Иван Андреевич не даст денег. Но он разрешит ему самостоятельную практику на Лене. А денег все-таки не даст. Не даст. Значит… значит…

Значит, надо самому доставать деньги: найти работу, которая дала бы много денег…

Он решил пропустить еще одну лекцию в Нефтяном и зашел еще раз в лабораторию. Викентий Александрович встретил его без всяких выражений приветливости, но Василий и не нуждался в них.

— Я вернулся поблагодарить… — начал он.

— Не стоило за этим возвращаться, — перебил Викентий Александрович.

— Меня было ошарашил пиробитум…

— Напрасно, — сказал Викентий Александрович. — Я вас предупреждал, что от кембрия не ждите живой нефти.

— Под вашим руководством в два месяца я научился понимать химию больше, чем за два года в институте, — быстро продолжал Василий льстить напролом. — Теперь я понимаю, какое великое значение должна иметь химия. Все процессы жизни суть химические процессы…

— Послушайте, Зырянов, за эти же два месяца я научился понимать вас. Говорите, что вы хотите. Вы сомневаетесь, что это пиробитум?

— Не думаю сомневаться!

— Тогда уходите. Впрочем, если б вы выразили сомнение, вам пришлось бы уйти еще быстрее. Кстати, и мне пора.

— Викентий Александрович, почему я не вижу снов?

— Обратитесь к врачу. Впрочем, я не думаю, что вы вернулись задать мне этот вопрос.

— Именно за этим!

— Тем более надо обратиться к врачу. К невропатологу, знаете. Скажите ему, что у вас переутомление от недостаточного сна. А сны вы увидите — спите побольше.

— Я спрашивал, когда был осмотр студентов нашего института. Чего-то химического не хватает в мозгу, я думаю?..

— Ладно. Впрочем, на новой неделе я вам достану кое-что химическое для мозга.

— И я увижу сны? — весело спросил Василий.

— Сколько угодно.

— Викентий Александрович! Даю вам слово, на Байкале я видел своими глазами, что нефть должна быть в кембрии.

— А теперь, с помощью моего снадобья, вы увидите, как пиробитум в течение одной ночи дойдет до жидкой нефти. Впрочем, поставьте будильник на жидкую нефть. Иначе процесс пойдет дальше, если вы проспите.

— И живая нефть выветрится и снова станет битумом. — Василий засмеялся. — Миллионы лет я просплю в течение одной ночи! Может быть, я пойму при этом, что произошло с нефтью в кембрии, откуда взялся этот пиробитум?..

— Рад услужить, — сухо сказал Викентий Александрович, — и убедить вас, что химия видит быстрее и тоньше, чем глаз человека.

— Но химия не мыслит, — сказал Василий.

— И поэтому не заблуждается. — Викентий Александрович надел пальто.

— Но ее показания вы… толкуете, — сказал Василий.

— Вот это прямой разговор. С этого бы и начали. Итак, вы не верите в непогрешимость моего толкования. Может ли ваш анализ означать не пиробитум, а что-нибудь другое? Не может.

— До свидания, Викентий Александрович!

— Приходите за снотворным.

— Не хочу я его.

— Послушайте, Зырянов. Вы перестанете искать несбыточные сны на Полной, когда найдете их сбывающимися на вашей подушке и без всякого труда.