Рыска оторопела на миг, но быстро справилась с собой.
– И всё же я попробую. Веди к командиру! – приказала она, – Я сейчас же вас всех сдам.
– Ты этого не сделаешь... – покачав головой, уверенно сказал сын.
– Почему это? – взвилась мать, – Ещё как сделаю! – она даже развернулась и сделала пару шагов, совершенно забыв, что верхней одежды на ней нет, а на улице мороз.
– Потому, что в глубине души ты гордишься мной, – улыбнулся Альк-младший, – А ругаешься только потому, что сильно переживала за меня... Не надо так, мам... Ты же сама меня таким вырастила.
Рыска ещё немного помолчала, глядя на сына во все глаза, а потом порывисто вздохнула и снова обняла его.
Альк-старший стоял и смотрел на жену и сына с улыбкой. Что Рыска никуда не пойдёт и командиру мальчишку не сдаст, он знал, а прерывать её пламенную речь не было смысла. За два месяца, с тех пор, как они узнали, что парень подался на войну, она сильно испереживалась. Теперь ей просто необходимо было выговориться. Так пусть поговорит!
– Пойдёмте обратно в кормильню, что ли? – предложила она наконец, обнимая сына, – А то тут так холодно...
По щекам путницы струились слёзы, в который раз за этот вечер.
– Нет, мам, подожди, – возразил Альк, отстраняясь, – Тут... случилось кое-что. Вы не могли бы помочь? – спросил он, по очереди взглянув на своих родителей. – Мой друг сильно болен. А нам завтра в дорогу.
Большой отряд, человек, наверное, в триста, остановился на постой в вешке от города, и сын Рыски был прав: молодежь, ещё не достигшая призывного возраста была здесь не редкостью. Мало того: Альк и его товарищи были не самыми молодыми в этом лагере.
– Ты это видишь? – риторически спросила Рыска Алька.
– Да вижу, – со вздохом ответил он.
– Кошмар, – покачав головой, тихо произнесла путница.
– Времена такие, – философски заметил её муж. Он тоже беспокоился за дальнейшую судьбу сына, но во-первых, теперь точно видел, что в ближайшем будущем парню ничего не грозит, а во-вторых, просто мыслил трезвее и логичнее чем Рыска, ставшая в последнее время сама не своя. Да и поступок своего отпрыска, а значит и всех юных патриотов, он скорее одобрял.
– Неужели всё так плохо? – снова спросила она.
Альк ничего не ответил ей, потому что как раз в этот момент они и пришли.
Сын откинул полог одного из небольших тсецких шатров, сшитых из простого, грубого серого полотна и кивнул матери и отцу, приглашая их войти.
Шатёр, которых вдоль самой дороги стояло великое множество, был расчитан на десять человек, но в этом было только четверо: трое играли в карты при трепетном свете свечи, а четвёртый ... Четвёртый метался в бреду на своем лежаке. Кто-то заботливо прикрыл парня ещё двумя покрывалами, кроме его собственного, но это не могло уже помочь...
– Привет, ребята, где вы были? – проговорил, вставая, один из картёжников, – Вы на ужин опоздали, – сообщил он, – Но мы для вас поесть взяли!
– Как он? – коротко спросил сын. При товарищах голос Алька-младшего звучал совсем иначе. Это был тон предводителя, лидера, главного здесь человека.
– Да так же, – махнул рукой парень. И тут заметил гостей, так же, как и остальные присутствующие, мигом бросившие карты и тоже вскочившие.
Судя по выражению их лиц, не только Рыскин сын не справил ещё шестнадцатилетие, и теперь мальчишки (да, именно мальчишки!) испуганно переглядывались между собой.
– Да не бойтесь, это не за вами, – заметив их замешательство, бросил друзьям Альк-младший, – Это мои родители. В кормильне встретились... Они могут помочь Даньке. Только выйдите, пожалуйста, а то будете мешать.
Испуг на лицах юных тсецов сменился удивлением, и Рыска подавила усмешку. Видимо, рассказы её сына здесь тоже слышали. Только теперь, скорее всего, в этих рассказах главных героев двое. Даже песню сочинил, ишь ты... И чего напустилась на парня? Молодец он, да другим и быть не мог.
Когда все, кто мог помешать, вышли, сын склонился над другом.
– Вот, мам... Со вчера без памяти, – сказал он печально, – Командир сказал, завтра утром в поход, а Данька нам обузой станет... Надо здесь его оставлять. – сын немного помолчал, – Но не можем же мы его просто в снег бросить!.. А времени нет, на север надо идти, и остаться никто не может.
– А в город, в лазарет? – не веря ушам, спросил сына отец.
Альк-младший шмыгнул носом, отвернувшись:
– Там сказали, забесплатно безнадежного не возьмут... Помрёт ведь, как пить дать, я чувствую. Охота им, что ли, потом его ещё и хоронить? А денег нет ни у кого... – сын снова умолк.
– Потому и в кормильню пошли? – снова задал Альк-старший вопрос сыну.
– Да... – уронил парень, – раздобыл гитару у ребят, взял Ганьку с собой и пошёл, – Хорошо, люди попались щедрые, хоть немного денег подбросили... Теперь, если вы ничего не сможете, хоть есть чем в лазарете заплатить. Так вы поможете? Попробуете?..
– Давно заболел? – спросила Рыска у сына, словно не слыша его вопроса.
– Позавчера, – ответил тот, – Да, позавчера. Мы одну ночь здесь переночевали, а наутро у него жар начался. К вечеру ослаб совсем, слёг, бредить стал...
– Почему лекаря сразу не позвали? – перебила путница.
– Приходил лекарь из города, – сказал юноша устало, – Да и в отряде ещё один есть... Сказали, не жилец. Только я уже и без них это знаю. Помогите, пожалуйста... Это же мой лучший друг!
Рыска быстро переглянулась с мужем.
Парень метался в бреду, периодически кашляя. Губы его были в крови. Скоротечная чахотка, промелькнуло в голове у Рыски. Никто уже не мог ему помочь – бессильны были любые средства. Дорогу при такой вероятности ( полтысячи к одному), не взялся бы менять ни один путник. Даже при их с Альком связке это было бы почти невозможно.
Раньше.
А теперь она это могла. Одна.
Только Альк об этом не знал...
Все прошедшие годы она успешно скрывала от мужа то, что её дар претерпел изменения, и признаваться в этом не собиралась никогда. Тем более, теперь, когда почувствовала так близко собственную смерть. Почему она не рассказала ему? Да всё было проще простого: она не хотела, чтобы он это знал... Боялась, что начнёт завидовать, почувствует себя ущербным... Она не желала напоследок, перед смертью ещё и поругаться из-за этого с Альком. И омрачать свои последние дни – не хотела.
Но она не могла и дать умереть мальчику, выросшему на её дворе, лучшему другу своего сына.
– Хочешь, давай попробуем, – проговорил за её спиной Альк. Она обернулась и уставилась на него.
– Мы не сможем... – неуверенно произнесла Рыска.
– Пойди погуляй, сынок, – вкрадчиво произнёс муж, пристально глядя на неё, – Нам с мамой посоветоваться надо.
Как только они остались наедине, если не считать парня без сознания, Альк нахмурился.
– Ничего не хочешь мне рассказать, дорогая? – спросил он с горечью.
Рыска молчала.
– Или ты думала, что я не догадаюсь?
Она снова молчала.
– Я же просил ничего не скрывать от меня!
– Давно ты знаешь? – наконец спросила путница.
– Всегда знал, – со вздохом уронил Альк, – Я бы сдох в Иргемаджине, если бы с тобой и твоим даром такое не произошло. Не помогла бы и наша связка.
Рыска вздохнула – как оказалось, с облегчением.
– Что делать-то? – спросила она.
– Для начала, спасти ребёнка, как ты и хотела.
– А потом?
– А потом видно будет, – Альк сдвинул брови еще ближе. – Опять твои тайны! – раздражённо процедил он.
Они простились с сыном на пороге лазарета, куда всё же пришлось отправить хворого.
Конечно, всем троим хотелось пообщаться ещё, но нужно было хоть немного поспать, особенно парню: он и так провел на ногах целый день, выискивая пути спасения товарища, а завтра, в отличие от родителей, у которых были скакуны, ему предстояло маршировать на север, так как войско было пешее.
Несчастному Даньке больше не грозила смерть. Конечно, и в путь ему тоже было нельзя, но теперь, после небольшого отдыха в лазарете, парень поправится и догонит отряд, хвала богам, пункт следования известен.