– Ты умеешь по-человечески изъясняться? – раздражённо прервал его Роман.

– Шойфет, ты ведь начал с Ливановым астрологией заниматься? – уточнил Кирилл.

– Причём тут астрология?

– Нептун. Это не только водная стихия, но и эмоции. Так вот: вода – эта не метафора, это соответствие…

– Бергер, я на тебя Радзинскому пожалуюсь, – зловеще посулил Роман. – И он сделает выговор Аверину. Возможно, они поссорятся на этой почве… Тебе своего учителя не жалко?

– Да я уже понял, что интриги и манипуляции – твой конёк, – сухо ответил на это Бергер.

– Обиделся – да? – усмехнулся Роман. – За то, что тебе придётся торчать в этой глуши всё лето…

– Нет, – нахмурился Бергер. – Но было бы неплохо, если бы предварительно ты потрудился спросить моего мнения по этому вопросу.

– Я же говорю – обиделся, – желчно заметил Роман. И, не дожидаясь, пока Бергер, уже открывший рот, осчастливит его ответом, стянул кроссовки и босиком пошёл к воде. – Ты плавать умеешь? – крикнул он, снимая футболку и джинсы – одежда была брошена среди группы живописных камней.

– Умею, – с досадой пробурчал Кирилл себе под нос, наблюдая, как Шойфет заходит на глубину и уверенно плывёт на другую сторону реки.

Выбравшись на берег, Роман, тяжело дыша, вскарабкался на громадный гладкий валун и разлёгся там, закинув руки за голову. Лёгкие белые облачка, проплывавшие над ним, незаметно начали менять форму. Бергер пристально смотрел, как одно облако трансформировалось в раскрытую ладонь, на которой вместо привычных линий жизни, сердца и ума, была ясно видна спираль. Она вдруг вспыхнула золотом, просвеченная насквозь солнечными лучами. Но облака двигались слишком быстро и уже в следующее мгновение другое – более тёмное, почти синее – облако наползло на белоснежную клубящуюся массу с очертаниями руки, сминая золотистую спираль угрожающим острием.

Кириллу это ужасно не понравилось. Властным жестом он отодвинул синее облако, а затем щелчком отправил его в свободный полёт за линию горизонта. Потом указательным пальцем аккуратно провёл по спирали, возвращая ей прежний идеально ровный вид. Увлекшись, следующее облако он превратил в солнышко с забавными лучами-ресничками. Ещё одно – в цветок. И тут обнаружил, что облака закончились.

– Так-так-так, – раздалось внезапно над ухом. – Развлекаемся, значит? – Роман стоял над ним, пытаясь натянуть футболку на мокрое тело. – Работаешь исключительно в стиле примитивизма?

Кирилл вздрогнул и опустил руки. Он ничего не ответил, молча наблюдая, как со слипшихся от воды романовых волос падают тяжёлые капли, оставляя на камнях тёмные, расплывающиеся следы.

– Слушай, Бергер, – внезапно замявшись, сказал Роман, и сел рядом на выступающий из земли корень дерева. – Я всё никак не могу понять, как ты ко мне относишься…

– К которому из вас? – ехидно уточнил Кирилл.

– Объяснись, пожалуйста, – серьёзно попросил Роман. – Не выводи меня из терпения.

Кирилл взглянул на него слегка насмешливо:

– Если ты о том Князеве, который частенько донимает меня по ночам, снисходительно рассуждая о том, какой я своенравный и несамостоятельный, и не проще ли было бы совсем от меня избавиться, чтобы не заморачиваться с моими капризами – то его я предпочитаю не замечать.

– Я не мог такого сказать, – стиснул зубы Роман.

– Почему же – не мог? Если ты так думаешь?

– Я так не думаю.

– Ну, обманывай себя дальше. – Бергер встал, отряхнулся, явно собираясь уйти, но Роман не дал ему этого сделать: схватил за руку и резко дёрнул вниз. Бергер не удержался на ногах и, ойкнув, с размаху шлёпнулся обратно.

– Хорошо, я понял, – с трудом сдерживая гнев, заверил Роман. – Руднев тоже говорил, что я не контролирую своего двойника – я даже не понял тогда, о чём он толкует… К своему однокласснику – Роме Князеву, который сидит здесь сейчас рядом с тобой – ты как относишься?

Кирилл поморщился и потёр ушибленное бедро.

– Ну, начнём с того, что, согласно моей условной классификации, рядом со мной сейчас сидит Рома Шойфет – пожалуй, наиболее симпатичный мне из всех представителей вида Romanus Vulgaris, – весело начал он. Роман, зло прищурившись, слушал его, не перебивая: пусть разгулявшийся ботаник выскажется, окоротить его мы всегда успеем. – Шойфет определённо безумен, – увлечённо продолжал Кирилл, – но при этом охвачен неподдельной жаждой знания и временами довольно мил. Человеческого в нём гораздо больше, чем во всех прочих представителях данного рода и вида. Рома же Князев – наименее приятный в общении (даже по сравнению с Господином в чёрном) индивид. Контакт с ним по ощущениям больше всего напоминает сильную зубную боль. И если уж выбирать: получасовую беседу с этим чванливым, раздражительным, абсолютно бесчувственным уродом или бессонную ночь в обнимку с пачкой обезболивающего, то я бы предпочёл… Стой! Куда же ты? Ты ведь не дослушал! – Кирилл со смехом обеими руками ухватился за князевскую футболку. – Я бы предпочёл беседу с Князевым, потому что я ужасно боюсь зубных врачей!.. – и он самозабвенно захохотал, не выпуская из рук уже изрядно помятой ткани.

– Футболку не рви. Умник. – Роман сдержанно дёрнул плечом. – Если ты уже закончил веселиться, то, может, ответишь теперь серьёзно?

– В каждой шутке… – назидательно начал Бергер.

Но Роман его одёрнул:

– …есть доля шутки – я знаю. Ну?

Кирилл сразу поскучнел и вздохнул – тяжело и печально.

– Рома, сказать по совести – мы же с тобой не друзья. Ни в каком смысле. Ты озабочен мыслью, как бы меня наиболее рационально использовать. А я всё жду, когда же ты, наконец, перестанешь биться в стекло и обратишь внимание на то, что рядом окно нараспашку открыто. Грустно мне, Рома. Понимаешь?

– Наверное, да, – прищурился Роман. – Но, думаешь, мне веселее? Мы, как я понимаю, оба в безвыходной ситуации. Поэтому давай договоримся.

– Договор кровью будем скреплять? – мгновенно заледеневшим голосом поинтересовался Кирилл. Лицо его застыло бесстрастной маской. Роман даже и не понял: Бергер разозлился или, скорее, обиделся? Но он никогда ещё не видел мягкотелого ботаника таким разъярённым. Казалось, воздух вокруг него уже трещит от сухих электрических разрядов.

Опасаясь, что неверно сформулированный и не тем тоном заданный вопрос только усугубит ситуацию, Роман сперва растерялся: как же себя вести, чтобы окончательно всё не испортить? Но в следующее мгновение он очень кстати вспомнил хитреца Радзинского – поди, разберись, то ли он и правда искренней отеческой любовью к тебе проникся, то ли задумал чего. Но ведь как приятно, когда он тебя к сердцу прижимает! Определённо, сейчас отличный повод опробовать дедовскую методику!

Роман улыбнулся так широко, как только мог, и уверенно обнял Кирилла за плечи. – Дурак ты, Кирюха, – ласково сказал он, проникновенно глядя ему в глаза. – Напридумывал себе непонятно чего… – Он крепко прижал его голову к своей груди и, ухмыляясь, энергично взъерошил его светлые волосы, как если бы это был не Бергер, а пушистая бестия Киллер.

Кирилл слегка отстранился и с удивлением глянул на него. Через секунду губы его растянулись в понимающей улыбке, а ещё через мгновение он звонко расхохотался, уткнувшись лицом в футболку на груди незадачливого приятеля.

– Ро-рома, – вытирая слёзы, простонал он, продолжая всхлипывать от смеха. – Если бы я не слышал, я бы купился – честное слово! Но я всё равно тронут, – он, в свою очередь, обеими руками обхватил голову Романа и с чувством поцеловал его в лоб. – Ты невероятно убедителен. Такая достоверная иллюзия живого человеческого чувства! Викентий Сигизмундович может тобой гордиться. Он и так всё время повторяет: мол, Шойфет, по моим стопам пойдёт, каналья он эдакая!

– Так и говорит? – небрежно переспросил польщённый этим сомнительным комплиментом Роман.

– Д-да… – продолжал ухохатываться Бергер. – Он в полном восторге от твоей сволочной натуры! Он так восхищается, когда за твоими подвигами наблюдает! Прям прослезиться готов от умиления! Вот, говорит, послал-таки Господь приемничка! А то Ливанов, дескать, слишком уж совестливый для такой грязной работы!..