Фетзук был моложе Дигальта, но ему не было равных во владении боевыми топориками, которыми он дрался, зажав их в каждой руке.

— Берегись! — выкрикивали со всех сторон. — Сторонись! Ах ты… ой!..

Тяжелая мебель харчевни летела на нападавших со всех сторон. Дигальту успели два раза попасть по голове, но раны горели на ней, согревая. Он улыбался.

Рубка шла уже некоторое время, когда позади Фетзука появился один из саараров, пришедших вместе с ними, и что-то взволнованно шепнул ему.

Дигальт никогда не видел, чтобы его друг так менялся в лице. Физиономия воина сначала побледнела — это было заметно даже сквозь темную кожу, а после покраснела, даже раскалилась.

— А-а-а! — заорал он. — Где? — Он обернулся на саарара. Тот указал в угол.

Фетзук, как оказалось, до этого момента и не рубился вовсе, а так — играл. Когда же он стал драться по-настоящему, что быстро устлал дорогу в угол харчевни трупами шести противников.

— Где ты? Маэрх! Маэ-э-эрх! — почти визжал Фетзук как резанный, не замечая никого вокруг. — Найти… найти-и-и-и! — Он не докричал, ибо проглядел удар. Об его шлем ударился топор и на лицо воина хлынула кровь. Он зашатался и осел.

Рыкнув, Дигальт бросился к нему. Единым ударом он погрузил в вечный сон брезда, нанесшего удар, поднял друга на руки и вытащил вон.

— Маэрх! — бредил тот. — Возьмите его… вяжите… руки смотрите… он… он… — С этими словами саарар затих в беспамятстве.

Людомар ничего этого не слышал, потому что в том оре, который стоял в харчевне расслышать что-то членораздельное было трудно даже для него. Он протиснулся за столик хозяина и сидел на полу, ожидая, когда резня окончится.

На пол то и дело грузно падали убитые и раненные. Он видел их бледные и красные лица, синевшие от натуги или потери крови. Они умирали на его глазах.

— Маэрх! — отзвуком донеслось до него. Он невольно повел ухом, но тут же ухватил его рукой и прижал к голове. Поправив обмотку на голове, охотник хотел было встать, однако на нем вдруг кто-то повис. Удар по голове и окружающее пространство поплыло перед глазами. Еще миг и тьма окончательно сокрыла происходящее.

Неясный сон снился людомару. Неясный и непонятный. Ему снились бревна, плотно прижатые друг к другу неведомой силой. Они расплывались перед его глазами. Пространство смазывало их. Бревна кружились перед взором охотника в безмолвном хороводе, перемежаясь одно с другим. Ему снились ступени. Они напрыгивали на него, а он пытался увернуться. Снилось и еще нечто красно-бурое, тягучее. Пахнущее отрывисто и непонятно.

В голове что-то гулко стучало. Иногда звуки прорывались в его сознание с оглушительным грохотом. Ему казалось, что он щурился от грохота. Резкие отрывистые хлопки перемешивались в сознании охотника с трубными протяжными стонами…

Он очнулся. Голова была тяжела. Сын Прыгуна с трудом приподнял ее и ощутил покалывание в подбородке. Отлежал его о грудь. Во рту остался приторно-обволакивающий вкус жаркого, перемешанного с бражкой. Он с трудом отлепил язык от неба.

Там, где он обнаружил себя, было очень темно. Настолько темно, что даже людомару было сложно разглядеть предметы у противоположной стены.

Где-то гулко капала вода. Сын Прыгуна слышал, как тяжелые капли падали на твердую поверхность и, скапливаясь на ней, прорывалась единым потоком еще раз вниз и вальяжно растекалаясь по полу.

Охотник не знал, сколько времени он провел в полубеспамятстве. Явь для него мешалась с картинами из полузабытья. Все это вмиг рассеялось, едва визгливый звук открывшейся двери пронзил тишину мглы.

Послышались шаги и сквозь щели слегка приоткрытых век людомар увидел, как тьма стала отступать под напором желтого свечения. Ему открылись почерневшие от времени ступени лестницы, жалобно скрипевшие под грузными телами; рассохшийся бочонок, на котором лежало нечто непонятное и крюк в стене, исполнявший в свое время какую-то роль, но давным давно отведенный пауками под свои нужды.

— Он еще не очнулся.

— Я не сильно его приложил.

— Ты уж несильна-а! Скажешь тоже. Этакий громила уже который час не отлипает носом от пупка.

— Тише. Он по-моему на нас смотрит.

— Хыть… и впрямь людомар. Невероятно!

Три пары ног приблизились к Сыну Прыгуна. Его подбородок был сжат словно бы в железных тисках. Рука подняла его лицо и направила на лица пришедших.

На людомара смотрели два относительно молодых и одно старое пасмасское лицо. Олюди внимательно оглядывали его.

— Ты слышишь нас? — просил старик. — Ты понимаешь?

Охотник медленно закрыл глаза.

— Говорить сможешь?

— Да, — выскреб из себя Сын Прыгуна. При этом по его горлу словно бы резанули кинжалом. — Пить дай, — попросил он с расстановкой.

Ему поднесли попить.

— Мы не навредим тебе, людомар. Мы друзья. Но связали тебя, ибо знаем, как можешь поступить, коли не разберешься.

— Уж мы-то помним последних твоих… Серьезныя ребята-а, — кивнул второй пасмас, чуть моложе.

— Мы развяжем тебя, как обговорим с тобой, — продолжал старик. — Согласен ли говорить с нами?

— Да.

Старик закряхтел и попросил подтащить к нему бочонок.

— Меня зовут Битат. — Он тяжело опустился на бочок. — И я спрашиваю тебя, зачем ты здесь.

— Я пришел… просто пришел…

— Мы начали со лжи, людомар. Как тебя зовут?

— Омкан-бат.

— Побиватель омканов? Хорошее имя.

Настало время людомару удивляться.

— Вижу твои глаза, — подметил старик. — Ты думаешь, откуда он знает наш говор. Я проводил долгие разговоры с людомаром Светлым из Редколесья. То были блаженные времена. Дни спокойствия, я так их называю. Ты мне не веришь. Ты вправе мне не верить, но знай, что и я не буду верить тебе. И это не ускорит ничего. Не ослабит путы на твоем теле.

— О чем ты хочешь знать?

— Зачем ты здесь.

— Почему не веришь, что я здесь… мимо проходил…

— Я знал людомаров. Вы никогда не покидаете леса. Здесь не тот лес. Не ваш. Да и ваш еще достаточно безопасен, чтобы бежать из него. Как говорили в нашей деревне, если рыба лежит на берегу, то это неспроста. Да, мой мальчик, я из прибрежных пасмасов. Более… — Он уселся поудобнее. — Хочу сказать тебе… Я из тех, которые пиратствуют в этих водах уже много веков.

Людомар посмотрел на него с интересом. Он слышал о пасмасских пиратах, но никогда бы в жизни не подумал, что встретит одного из них. Они были из разных вселенных.

— Мы подвели черту, — продолжал старик. — Ты знаешь, что мы пираты. Мы не знаем, кто ты. Если не узнаем… не уравновесим опасность знаний каждого из нас, то завтра на одной из улиц найдут еще одного грода с вспоротым животом.

— Тикки из Нисиоларка, — вдруг сказал охотник. Он и сам не понял, зачем произнес это.

— Он прислал тебя сюда? — неожиданно изменился в лице старик. Оно становилось холоднее и жестче, но едва он прослышал имя "Тикки", как жесткость мгновенно исчезла.

— Ты знаешь, кто это? — спросил людомар.

— Допустим.

— Никто меня не присылал.

— Он живет у погоста города. Рассказывает про дочь и внуков. Про то, что воин…

— Он прислал меня.

— Что он хотел передать?

— Ничего. Он умер, произнося название этого города.

Троица переглянулась. Один из пасмасов не вытерпел и прохрипел:

— Удачненько же я заглянул к Шуду. — Второй улыбнулся ему и лишь старик оставался безучастным.

— Ты его убил?

— Нет. Оридонцы.

— Прознали про него? — старик невольно дернул ногой и сильнее сжал пальцами ободы бочонка.

— Они искали меня. Через меня про него прознали.

— Как это?

— Не знаю и сам, но догадались, что мы с ним связаны были.

— Как?

— Не знаю.

— Как вы были связаны?

— Он попросил дать ему поесть. Умирал от голода у погоста.

— Хм… неужели в Нисиоларке перестали умирать?

— Я не знаю.

— Откуда ты?