— Дугсак, — проговорил он и возвел округлившиеся глаза на людомара. Лицо старика стало мертвенно бледным.

Охотник внимательно посмотрел на него.

Старик с трудом справился с бушевавшими внутри эмоциями.

— Ты убил Дугсака? Ты убил Дугсака, — поправился он.

Сын Прыгуна и бровью не повел. Это имя ему ничего не говорило.

— Дугсак и Дагеен — хранители Боорбогских гор. Оридонцы. Несколько зим назад Дугсака умертвили на перевале Костей вместе с отрядом. В Синих Равнинах после того убили множество холкунов. Оридонцы свирепствовали бы еще, но неизвестно что или кто их остановил.

— Это его мечи?

— Да. Я здесь прочел. Вот посмотри, хотя людомары не могут читать и…

— Дугсак, — прочел людомар.

— Ты умеешь читать по-оридонски! — вскричал старик. Казалось, этот факт поразил его еще больше, чем то, что людомар якобы прибил какого-то оридонца.

Подобное же удивление одолело и самого охотника. Он никогда не умел читать. По крайней мере до того момента, когда прибыл в Боорбрезд. Сын Прыгуна подавил в себе волненией и ответил как можно спокойнее: "Да".

Некоторое время Тикки стоял недвижим, а потом вдруг опустился бессильно на поросший мхом корень свидиги и расплакался. Он плакал так, как умеют плакать только женщины: с силой, навзрыд, с полной отдачей эмоциям.

— Постой же! Постой!

— Я не пойду в… ларк как ты меня ни упрашивай. Я иду домой. Чернолесье — вот куда я иду!

— Куупларк. Но тебе нужно туда. Ты должен.

— Нет. Хватит на этом. Двадцать восемь зим я был должен. Теперь я буду жить как жил. Я покину проклятые равнины навсегда. Мне здесь не рады. Это не мое место. Каждому свое место должно быть. Мне — Чернолесье, тебе — что захочешь.

— Я пойду с тобой куда ты укажешь, но идти надо сперва в Куупларк. Там пробудем недолго. Там есть мой товарищ. Он нам поможет.

— В чем он сможет нам помочь. Людомару в Чернолесье холкун не помощник.

— Нет. Не зря твое появление. Я слышал как говорили про рассвет. Но не знаю, как тебе его пересказать. Не сказатель я. Он может нам помочь. Ты — первый луч. После тебя взойдет солнце.

— Мы идем в Чернолесье.

— Мы идем в Чернолесье, — согласно кивал старик. Он запыхался. — Но пройдем через Куупларк. Мой товарищ…

Людомар резко остановился.

— Куда ты направил стервятников? Туда? Что там? Куупларк, могу подумать. Нет?

— Да, — согласился старик. Он задыхался. — Я не подумал… Но это не то… это можно придумать… Дай мне отдохнуть! — неожиданно взмолился он и тут же бухнулся на придорожную кочку. — Подумать надо… поразмышлять… — Тикки потер руками голову. — Ах, как сложно это все! Стар я уже. Не думается совсем. — Неожиданно он пожаловался: — Мысли подобны телегам без двух колес. Толкнешь их вперед, а они в сторону идут. Стар я! Стар!

Сын Прыгуна прошел еще несколько шагов и остановился. Первая злоба на то, что он должен еще дольше оставаться в этим треклятых равнинах с их полупрозрачными перелесками и рощицами — мысль о такой жизни едва не разорвала его на части. Тем более, что до Чернолесья оставались считанные дни пути.

Он подошел и опустился рядом со стариком.

— Как же такое может быть?! — недоумевал тот. — Помню я сказание, но… не помню. Протух я изнутри. Усох. — Он обернулся к охотнику. — Я тебя заклинаю в Куупларк пройти. Заклинию всеми богами, твоими и моими! Нет мочи уже… — Старик растерялся (видимо, потерял мысль). — Перемрем мы все, коли и дальше все будет также. Оридонцы уничтожат все и на равнинах и в Великолесье. Не думай, что останешься в стороне. Повсюду доберутся. — Старик всхлипнул. — Мочи нет так жить. Видеть как все это происходит… У меня все сотоварищи перемерли, когда холкун еще в расцвете сил. Погубили их приполье и смердящая болотная грязь. Раньше в наших городах старикам возможно было собраться, посидеть и вспомнить. Сейчас же нет стариков в городах наших. Не доживают холкуны до старости. А то, что поросль молодая от жизни такой пищит в великой радости, то они не знают другой. Для них дебы заменой всему стали. Когда столь долго проживешь, как я прожил, особенно такое видится.

Наступила длительная пауза.

— Почему Куупларк? — спросил людомар.

Старик замялся.

— Говори все, как и я тебе говорю, — приказал вдруг охотник. — Не то я встану и ты останешься один.

— Там есть такие, кто не сложил оружье перед оридонцами. Два города таких — тот и еще один. Не знаю я его названья, но он очень далеко отсюда, на Холмогорье, что в стране реотвов.

Людомар впервые слышал про такой народ, но не удивился: и без этого названия он привык к тому, что названия и запахи растений и животных были ему ведомы лучше, чем народы округ Великих лесов.

— Если меня гонят стервятники; если они будут в Куупларке, то не путь нам туда, — попробовал он отнекнутся в последний раз.

— К нашему приходу они уйдут оттуда. Да и я не пущу тебя в город. Слишком ты высок для холкуна. Сам пойду. Сам узнаю. Идем?

— Идем, — кивнул людомар.

Куупларк отстоял от Чернолесья в двух днях пешего пути. Людомар понял это, когда восточный ветер принес ему запах лесного перегноя. Он смешался с запахом полей, рек и тухлой воды (непонятно, откуда она могла взяться?) и нежно щикотал нос Сыну Прыгуна.

Городок был одним из тех немногих, которым оридонцы позволили сохраниться небольшими. Но путники не смогли дойти до самого города, ибо на подходе к нему людомар почувствовал запах бивака довольно внушительного войска, лагерем стоявшего подле города.

Как и условились ранее, старик пошел по дороге один, а людомар, не теряя времени и без ведома старика, что было духу бросился бежать в сторону Черных лесов.

Где-то стоя, где-то пригнувшись, а где и лежа он продвигался к заветной цели, от которой был отделен последние три десятка лет. Он бежал и отгонял от себя настойчивую мысль о том, что и в Чернолесье должно было что-то измениться. Нет! Он не хотел об этом думать. Не сейчас! Пусть надежда и сладостное чувство исполнившейся мечты наполняют его душу. Недолго, но пусть это будет, иначе он не выдержит. Он остановится и дико закричит, потому что все, что произошло в последние дни — от этого нельзя не кричать. Охотник хотел вернуться домой, забиться в самую отдаленную глушь Чернолесья. Ему хотелось прижаться к людомаре, потрепать за ухом иисепа, подбросил в воздух тааколов, потрепать за шевелюру маленькую Лоову. Ему хотелось взобраться на вершину мека, сплести гамак и улечься в него. Ему хотелось лежать и смотреть прямо в небеса. В их синеву. В их бездонность.

Он мчался вперед без отдыха. Перекусывал на ходу. Пил откуда придется.

Ветер доносил ему запах леса. Людомар понял, что за небольшим склоном ложбины, по которой он мчался, начинается Редколесье. Вдруг лицо охотника словно бы впечаталось в запах древесной утробы. Терпкий аромат опилок и щепок, перемешанный с болью сотен деревьев, в который Сын Прыгуна во всего размаха влетел, едва не свалил его.

С остервенением людомар поднимался по склону, а когда поднялся, то от неожиданности растерялся, споткнулся, упал и кубарем покатился вперед.

На всем пространстве сколько хватало глаз простиралось кладбище деревьев. Над их поверженными стволами копошились тысячи холкунов и пасмасов. Они усиленно работали топорами, очищая стволы от веток и листьев. На дальней дороге длинной вереницей тянулись телеги доверху набитые бревнами и поленьями.

Людомар потерял дар речи. Словно парализованный он лежал на траве, без сил, с ломящей от напряжения шеей и с неверящими в увиденное глазами.

Как они посмели сделать такое, стучало в его мозгу, как они посмели!!!

Придя в себя, он ловко проскользнул мимо холкунов и углубился в лесоповал.

Холкуны и пасмасы, которых он видел на своем пути, были сильно истощены. Они буквально валились с ног от усталости и апатично смотрел лишь на то место, куда должен был опуститься топор. Пройти мимо них не стало для него непреодолимой задачей.