– Сам, – послышалось приглушенно c груди брезда, куда было прижато лицо дремса. – Иначе…

– Сам… Са-а-ам!!! Счатье! Великое счастье, дети мои… сыны мои! Счастье нам! – Глыбыр хохотал и плакал, смотря ошалевшими от радости глазами на массивные каменные своды потолка комнатушки.

Анитра и дикарка

Заливистый девичий хохот широко разносился над гладью озера. Он смешивался со щебетанием птиц, терялся в шелесте прибрежного камыша и возвращался обрывистым эхом к берегу, с которого и начинал свой путь.

Солнце светило ярко. На небе не было ни облачка. Жара скрадывалась водой озера. Побережье являло собой образец умиротворенности.

Высокая трава, скрывавшая собой побережье озера, зашевелилась и из нее словно бы из-под земли выскочила невысокая, но стройная холкунка. Ее гибкое нагое тело ослепляло белизной прибрежный пейзаж. Птахи на ближайшем дереве всполошились, обменялись короткими звонкими посланиями и, вспорхнув, улетели прочь.

– Не щипай, я умру от смеха, – хохотала девушка. Ее небольшие спелые грудки весело резвились вместе с густыми каштановыми волосами. В руках она держала преломленную травинку. Видимо, именно эта травинка и была причиной неугомонного смеха.

– Не щипай? Я тебя щекотала.

– Я и говорю, не щекочи.

– Ты сказала, не щипай. Хочешь, чтобы я тебя щипала? – Из зеленого нутра травы выпрыгнула еще одна обнаженная дева, волосы которой были того же каштанового оттенка, что и у первой. – Не убежишь! – И она бросилась за подругой. Та взвизгнула, всплеснула руками, хотела что-то сказать, но азарт заставил ее передумать. Она снова взвизгнула и бросилась наутек.

Их веселые голоса, звонкий смех и мелькающие промеж деревьев белые тела, быстро затерялись в лесу.

– Тирра, не заблудитесь! – понесся вслед за ними голос со стороны озера.

– Не заблудимся-я-я! – ответил лес.

– Дурехи, – проговорили из-под травяного покрова и томно выдохнули. – Имни, дай мне попить. Жарок взор у Владыки.

– Я тоже попью, – заговорил еще один голос.

– Анитра, скажи, Владыка видит нас?

– Да, ты же видишь его око.

– Прямо нас? Именно нас? Вот как мы есть?

– Да. Прямо нас. Как мы есть.

Голосок взвизгнул: – Надо одеться!

– Зачем, – рассмеялась Анитра. – В храме не скажи такое…

– Но Владыка… он же мужчина…

– И да, и нет. Он праотец наш. Все мы от его сыновей и дочерей пошли. И может быть… он не мужчина…

– Анитра, а он кто?

– Не понимаю.

– Мм… – голосок замялся.

– Ха-ха! Имни, говори, как хочется, я же еще не жрица. Когда ей стану, так и будешь смущаться.

– Мне уже сейчас страшно, Анитра. Как про тебя объявили в храме, я похолодела вся. Сердце едва из груди не выскочило. И рада была, и плакать хотелось. Ведь никогда мы с тобой больше не обнимемся, и не поцелуешь ты меня, как раньше. Не будем спать рядом и от других девиц прятаться. Помнишь, как весело было?

Анитра не ответила.

– Мне тоже больно, хола, что мы с вами… не будет как раньше было, – второй голос стал очень печальным.

– Имни, Авилия, зачем вы снова меня в грусть гоните?

– Не грустно тебе, – неожиданно сказала с укором Имни. – Видим, что не грустно.

– Не грустно, – согласилась Анитра, – но не от этого. – Над травой появилась макушка, покрытая растрепанными темно-русыми волосами. Потом две достаточно большие ладошки с длинными тонкими пальцами, которые стали приглаживать волосы. – Посмотрите на Владию. Имни, посмотри наверх. На озеро посмотри. Вспомни, как мы здесь веселье водили, как бегали, как домой не хотели идти. А вспомни, как твой брат нас здесь нашел и отстегал веткой…

– У меня до сих пор шрам на попе есть небольшой, – вставила слово Авилия. – Посм…

– Ты уже всем об этом рассказала, – перебила ее Имни.

– … многое здесь останется от нас. Но… – Анитра протянула руки и обняла подружек. – Мы сейчас встанем и уйдем отсюда, а уже завтра трава, что под нашими телами смята была, снова поднимется и ничто не оставит в памяти этой земли наше присутствие. Зима пройдет и, возможно, леса эти падут под ударами топоров пасмасов. Две зимы пройдут, три… – Она притянула девушек к себе. – Что останется здесь?

– Ничего, – несколько удивленно проговорила Имни и всхлипнула.

– Ничего, – согласилась Анитра, – но в нашей памяти этот день и каждый из дней, который мы провели здесь, останется таким, каким был он…

– … когда мы здесь были? – уточнила Имни.

– Да. Навсегда. Пусть зима сменяет зиму. Много-много зим, но этот день будет всегда для нас солнечным. Вода на озере – навсегда такая, какую я вижу сейчас…

– … вон там цветок видишь?

– Да.

– И я вижу, – вставила Авилия.

– Давайте запомним его навсегда, – попросила Имни. Ее голос продолжал дрожать.

– Мы запомним.

– А-а-а! – донеслось из леса. Все трое мигом подскочили. Три прелестные головки, шесть прелестных плечиков и спелых бутона грудей появились над травой. – Не догонишь! Не догонишь! Я быстрее! Я быстрее!..

– Вот дурехи, напугали, – Авилия упала в траву, поджала ножки в истоме и сладко потянулась. Неожиданно она подскочила и обратилась к Анитре: – А можешь этот день… как же сказать!.. чтобы он навсегда был?

– Время остановить? – переспросила девушка.

– Да. Навсегда.

– Нет. Не могу.

– Это жаль, – Авилия выпятила губки, сложила их трубочкой и замерла. – Это жаль! – повторила она, выходя из мечтаний. – А как бы было хорошо!

– Пойдемте, искупаемся, – предложила Анитра.

– Вода холодная.

– Тебе, Имни, всегда вода холодна. Сейчас Тирра прибежит, и мы тебя в воду скинем. Визжи не визжи, а скинем.

– Убегу я. Не догоните.

– От меня? Ха-ха! Посмотри, какая я высокая. Вмиг догоню.

– И верно, догонишь ведь.

– И защекочу. Слышала, как Тирра пищала. Так и ты пищать будешь.

– Я согласна. Буду купаться.

Девушки поднялись на ноги.

Анитра действительно была выше своих подруг почти на полторы головы. Дочь брезда и холкунки – редкий плод запретной любви, ибо холкунки редко вынашивали большие брездские плоды – она представляла собой тот редчайший случай красоты, когда природа передает ребенку только лучшие качества родителей. Во Владии становилось все больше подобных ей детей, и они даже получили свое название – холбры.

От отца ей достался рост и достаточно большая для девушки сила, а от матери мягкие черты лица, женственная холкунская фигура и густая копна волос. Кожа Анитры имела легкий сероватый оттенок, свойственный брездам, но ее бархатистость, доставшаяся от матери, сглаживала этот недостаток, а загар и вовсе сглатывал нехорошую, по меркам холкунов, сероту.

Анитра первая из трех девушек залезла в воду и поплыла. Движения ее рук были сильны, но сила сохраняла плавность и мягкость, она не скрадывала собой женственность.

– Ну же! – Обернулась Анитра к подружкам и поманила их в воду.

Имни и Авилия были холкунками. Обе очень красивы и стройны – холкунские женщины портились фигурой после рождения детей, превращаясь в ходячие бочки, а к старости усыхая до скелетной худобы.

– Ви-и-и-и! – закричала Тирра. Она была пасмаской, а потому тело ее сохраняло прекрасные женские пропорции, но было приземистым. Она доходила холкункам до плеча и была слегка полновата. Зато пасмаски не полнели после деторождения. – Ви-и-и-и! – восторженно звенела она, врываясь в спокойную водную толщу озера.

Девушки стали брызгаться и обливать друг друга; хватать одна другую за бока; хохотать и делать все то же самое, что делают все девушки всех рас, попавшие в прохладную воду в столь жаркий солнечный день.

Устав, они выбрались на берег, снова скрылись в траве, развалились на ней, подставляя солнцу свои юные упругие тела. Разговоров больше не было. Лишь сонное сопение и еле слышное дыхание.

Анитра тоже закрыла глаза, видя под веками ярко-красные, розовые, оранжевые и желтые круги в синей, черной и серой окантовке, которые рисовал Владыка на ее глазах. Она ощущала тепло его дыхания.