Людомара плакала. Ее слезы не смущали Сына Прыгуна. Каплей больше, каплей меньше. В том потоке слез, который вскоре обрушится на всех них, эти несколько слезинок не представляли большой ценности.
Старик уходил от них по нижней кромке ветвей. Его рана была плотно перебинтована. Он шел не оглядываясь. Он торопился.
Сын Прыгуна собрал все, что нужно было старику, а людомара, всхлипывая, приготовила напиток, который в Чернолесье называли каплей жизни. Настой собирал все силы, которые оставались в теле в один мощный комок энергии. Его хватало на несколько дней. После этого несчастный умирал.
Шкуры, в которые был одет Светлый, быстро затерялись среди листвы. Шорох его шагов еще долгое время долетал до слуха Сына Прыгуна. Неожиданно людомар понял, что то немногое, что связывает его и всех людомаров со старым Чернолесьем и есть Светлый. Охотник остро почувствовал параллели между состоянием леса и состоянием самого старого представителя из его народа.
Лес не выстоит без людомаров, подумалось Сыну Прыгуна, но выстоят ли людомары без леса?
Боорбрезд. Доранд
Пир был в самом разгаре. Дробно гремели барабаны, играли дудки, перестукивали своими палочками рикоты – самый любимый брездами инструмент. Посреди зала шла бешеная пляска, от которой ближайшая мебель подскакивала на добрую половину ладони, а от посуды шел такой грохот и звон, что могло показаться, словно бы по ней лупили, что есть мочи, невидимые музыканты.
Обстановка была самая что ни на есть раскрепощенная. Вино лилось рекой настолько же широкой, как и та, что протекала сквозь стены замка и через каждые несколько мгновений принимала в себя отходы пира: то обглоданные кости, то поломанные деревянные плошки, а иной раз и дико орущего участника пира, проспорившему кому-либо что-либо.
Луна устало смотрела с небес на эту каждодневную вакханалию и печально ополаскивала в воде реки свои лучи-длани, которыми мгновенье назад обласкивала потную лысину кого-либо из гостей.
Свечение кристаллов, воткнутых в искуснейшим образом выполненные подставки, освещало все действо и лицо того, кто сидел во главе столов, стоявших кругом вдоль стен залы.
Сидевший широко, но бессмысленно улыбался; таращил глаза то на танцующих женщин, трясущих своими соблазнительными телесами, то на свет кристаллов, то на луну, часть которой он видел в окне напротив себя.
Нельзя сказать, что пиршество возглавлял олюдь уродливый, но и красавцем его однозначно нельзя было назвать.
Брезды вообще производили весьма разностороннее впечатление на тех, кто их видел впервые. В их народе, как ни в одном другом осталось заметно перемешивание кровей, которым брезды никогда не брезговали. Представители их народа нравились и олюдям (пасмасам, людомарам, дремсам, холкунам, эврам и саарарам), и грирникам. Были среди брездов и ярко-рыжие великаны, способные с одного удара уложить разом нескольких дремсов, были и черноволосые стройные ловкачи высокого роста, лазившие по деревьям не хуже людомаров, были и беловолосые пройдохи, промышлявшие стрелковой охотой и наемничеством, с одной стороны, но и занимавшие высокие посты среди магов, с другой.
Брезды были самыми развитыми на Синих Равнинах. Они держали в своих руках производство лучшего оружия, контролировали почти все торговые пути через свои земли, и не давали ордам каннибалов-грирников и разбойникам саарарам проникнуть на Великое Прибрежье со стороны Подводного перехода, что у Десницы Владыки. Они же держали контроль над Синей Тропой – одной из двух безопасных дорог, которая вела от Прибрежья через Синие Равнины, Черный лес к предгорьям Доувенских гор.
Несмотря на свою силу, брезды отличались неспокойным нравом, перемешанным с повышенным чувством собственного достоинства. Именно поэтому не прошло и сотни лет с момента их появления, когда этот сильный и воинственный народ начал раскалываться на множество осколков.
Так появились брезды-великаны, брезды-плюгавые, брезды-белые и брезды-короткие. Народцы получились разные, но роднили их бороды – большие квадратные бороды, которые произрастали на их подбородках и за которыми любой брезд ухаживал не хуже, а то и лучше, нежели чем за собственным боевым груххом. Носили они и усы, при этом усы своими концами должны были ложиться на грудь ровно до начала живота. Брезды завивали усы в особые косички и по ним определяли ранги и чины.
Во Владии почти все мужчины, за исключением людомаров, грирников и эвров, носили бороды. Эвры ее брили, а у людомаров и грирников она просто не росла. У холкунов была короткая, шириной с два пальца поросль, которую прилежно завивали в аккуратные кудряшки (усов холкуны не носили); пасмасы носили все: и усы, и бороды, но содержали их в таком беспорядке, что даже появилась присказка «дело, запутанное, как борода пасмаса»; саарары носили длинные усы, а бороды их были прикрыты богато вышитыми мешочками, которые привязывались к голове; реотвы носили короткие усы и очень короткие бороды.
Брезд, занимавший почетное место во главе пиршества прозывался на Синих Равнинах Глыбыром. Он происходил из породы брездов-великанов, был не менее восьми локтей ростом, четырех локтей в плечах и с такими мощными и длинными руками, какими можно было без труда валить деревья. Этим он, кстати, занимался многие годы до тех пор, пока его не выбрали боором – правителем брездов, но прошлое оставалось в его прозвище – Древолом.
Мало кто бы смог сказать, глядя на него, сидящего во главе пиршества, что он очень не доволен собой. Между тем, это было именно так. Глыбыр в который раз давал себе клятву не напиваться до «остановки глаз», и в который раз ее нарушал. Ему очень не нравилось то состояние, в которое он всегда впадал, когда перепивал. Его глаза, вдруг, становились очень тяжелыми. Такими тяжелыми, словно бы это были не глаза, а пни столетних сизых дубов, которыми очень славилась местность вокруг замка.
Вот и теперь, перепив, он сидел и хмуро смотрел на луну. Ему совершенно не хотелось на нее смотреть, но именно на ней его взгляд вошел в цикл «остановки глаз».
– Шта-а мне эта луна? – медленно перемалывал он языком свои мысли. – Пляшут. Туда надо смотреть.
Он еще и потому не любил это состояние, что становился чрезвычайным остолопом. Именно так он себя и называл. Называл, не обижаясь, ибо всегда считал себя не очень умным. Иногда, ему казалось, что именно за это его и выбрали боором, хотя это было не так. Его выбрали за честность и удивительную неподатливость неге власти. Вот уже пять снегов прошло с тех пор, как он въехал в главную башню Боорбрезда – главного замка брездов, но так и не стал до конца королем. Ему были чужды спесь и капризы; как и прежде, он любил есть простую еду и говорил с поддаными, как с равными.
– Шта-а ты на меня… меня вылупила-а-ась? – просил он луну, и тут же внутренний голос сказал ему: «П…п…перестань говорить на луну!» Он усмехнулся, не перестану. – Шта-а ты вылезла? Брысь вон!
Он не заметил, как раздавил рукой деревянную кружку. Вино из нее бурным потоком устремилось до его локтя, а с него водопадом опало на ляжки и пол.
– Мокро, – донес он сам до себя и разозлился. – А ну-у, пусти меня! – пробурчал он луне с трудом поднимаясь.
Он не ожидал, но луна напоследок лучом из-за кромки окна так приложила его между глаз, что он потерял равновесие и груздем повалился на пол к еще нескольким десяткам таких же, как он сраженных наповал.
Ни он, ни кто другой кроме стражи не услышали в тот момент, что в ворота замка глухо постучали.
***
Замок Боорбрезд возвышался над Немой лощиной подобно скале. Боорбрезд был первым местом, где поселились брезды много веков назад. Они не зря выбрали это место для своего проживания. Немая лощина по праву носила свое имя. Редки были случаи, когда ее можно было без труда разглядеть полностью. Даже в самый яркий солнечный день по дну лощины стелился туман.
