– Я его сам видел. – И Сын Прыгуна подробно описал своего недавнего преследователя. – Огня не родит он, но там, где воды касается, вода кипит. И шипит он удушливо.

– Это как же?

– Пасть откроет, а оттуда туман горячий…

– Пар?

– Что?

– Пар.

– Туман. Обжигает он.

– Ловок ты, раз сумел от такого уйти.

– Иисеп помог мне. Иначе не ушел бы.

– Вот любят вас эти мрази… иисепы ваши. А по мне, так скотина равная огнезмею по вредительству и опасности.

Людомар промолчал.

– Сколько нас должно идти с тобой?

– Чтобы хватило норы закрыть.

– Норы? Какие норы?

– Из которых вода перетекает с Глухолесья в Черный лес.

– Так ты мне ничего об этом не рассказал.

– Я забыл.

– Тьфу, – ударил себя по ляжкам холларг. – Говори… говори же, беда лесная! Скорее говори!!!

Охотник сбивчиво рассказал все, как было, да приписал отчего-то, что теперь у кромки Редколесья можно встретить одука. Холларг пропустил последнее мимо ушей.

– В ночь поведешь нас. Ах, – он скривился так, словно в него попала стрела, – не смогу я! Холкуны всполошатся. За себя отправлю Тугута. Он незаметнее всех у меня. Ты иди, отдохни. Ох и верно! Вы ж не спите подолгу. Ну, тогда поешь, иди. Сил много надо будет. С вами и два наших хол-хола пойдут. После уж и их послушаю… до кучи…

***

Ночь медленно опускалась на землю. Неожиданно для себя людомар получил то, что недавно так страстно желал – покой. Он лежал на крыше дома холларга и дремал, разомлев под лучами заходившего солнца.

В животе его плескалась целая бутыль настойки, съеденный гусь и еще пол цыпленка, кусок хлеба да две запеченные луковицы.

Оружие свое он разложил вокруг себя и лениво поглаживал сталь клинков и наконечников.

После выпитого на него враз напала необъяснимая любовь ко всему миру, наплевательство на все беды и несчастья, сокрытые в гуще Чернолесья и необоримая энергия много сделать и свершить. Людомары не пили ничего, кроме воды, а потому быстро хмелели. Со столь громадной жаждой действовать он удивительно легко засыпал.

– Ш-ш-рк! Крх-х-х! – зашептал кто-то недалеко от него. Сыну Прыгуна показалось, что это Веебог прошелся по деревянному покрову крыши, оглядывая свои владения, и укоризненно покачал головой, заприметив людомара в месте, ему не свойственном.

Еще до того мгновения, как проснулся, охотник понял, что за звук долетал до него; еще до того мига, как открыл глаза, бросил тело вниз по крыше и нагнал хар, медленно катившийся к краю. Схватив оружие, людомар ощутил, что крыша под ним кончилась. Извернувшись, он выгнулся дугой, а после распрямился и кончиками пальцев ухватился за край кровли. Тело охотника продолжало падение, но он остановил его, оперевшись рукой о копье, воткнувшееся в стену. Инерция протащила его тело вперед, ударила о стену, отбросила назад и стала заваливать вбок. Отпустив крышу, Сын Прыгуна дал увлечь себя силе притяжения, ибо заприметил место, где можно было остановиться. Мягко, подобно кошке, спрыгнул он на подоконник и удержался за наличники окна. Более его тело ничто не влекло, и охотник готов был взобраться на крышу, когда увидел в окне девушку-холкунку, которая вертелась подле зеркала и улыбалась, казалось, сама себе. Тут же, впрочем, зоркие глаза охотника разглядели еще две ножки, обладательница которых была сокрыта тенью от занавеси, отделявшей кровать от остальной комнаты.

Обе девушки о чем-то оживленно спорили. Неожиданно, та, что была у зеркала, развязала тесемки на платье и обронила его к ногам. Повернувшись боком к подруге, она провела руками по бедрам, продолжая говорить, затем взяла тяжелые бутоны своих грудей в ладошки, показала той, а потом скорчила недовольное личико и озабоченно отвернулась.

Людомар нахмурился. Хотя лесные охотники и слыли за недотеп, которым были ведомы лишь законы Чернолесья, но и он понимал, что подглядывание за чужими женщинами никого нигде и никогда до добра не доводило. Сделав большой прыжок, он снова оказался на крыше и занял прежнее место.

Дрема уже была готова на него навалиться, когда из-под кровли донеслись тяжелые шаги и сопение.

– Эй ты! – По крыше несколько раз стукнули словно молотом. Людомар вздрогнул и посмотрел на звук. Он увидел бюст холкуна: небольшую молодую голову на бычьей шее и мощном торсе. Холкун высовывался из люка в крыше и манил к себе охотника. – Я Тугут. Пора!

Людомар лениво потянулся и нехотя поднялся.

Они спутились по потайной лестнице прямо в подвал под домом холларга. Все помещение было забито воинами. Их кожаные доспехи, густо утыканные массивными гвоздями острием наружу, создавали впечатление, что людомар скоро возглавит толпу коричневых ежиков, рвущихся в бой.

Однако все холкуны, находившиеся здесь, выглядели чрезвычайно грозно. Их головы, покрытые мохнатыми шлемами с железными ободами, торчавшими вверх острыми пикообразными вставками, повернулись на людомара и ждали его действий.

Тугут встал рядом с охотником.

– Не греметь оружием. Не говорить. Не шептать. Тихо идти.

Он обернулся к невысокого роста служке и кивнул. Тот подвинул какой-то рычаг. Раздался щелчок такой силы, от звука которого с Сына Прыгуна слетели остатки дремы. В углу одной из стен подвала открылась небольшая дверца.

Тугут приказал охотнику идти за ним, и шепнул двум холкунам в мешковатых одеяниях: «Хол-холы, приглядывайте за ним. Абы чего…» Колдуны еле заметно кивнули.

Один за другим воины стали скрываться в черноте зева тайного хода.

***

Потайной тоннель вывел их за городские валы. К своему удивлению людомар увидел, что выходят они в кладовой харчевни, от которой еще совсем недавно он начал поиски эвра.

Оглядываясь в темноте, он видел, как кладовая постепенно заполняется солдатами. Раздался свист, и дверь кладовой открылась. По двое холкуны стали выходить вон, и тут же спускались в довольно глубокую сливную яму, черной прорешиной зиявшую подле харчевни.

Никогда бы до этого времени охотнику не пришло в голову, что и харчевня, и сливная яма подле нее служат каким-либо иным целям, нежели прямому своему назначению. Так или иначе, но еще луна не успел вползти на небосклон, когда весь отряд скрылся промеж кустов Редколесья.

– Держите пики во все стороны. Закрывайте проходы между деревьями. Ожидайте неожиданностей, – приказал Хугут и вытащил меч.

Людомар покосился на эту дорогую вещицу, которую он считал бесполезной игрушкой против чудовищ, которые ожидали их впереди.

Всю дорогу Сын Прыгуна думал о том, выползет ли огнезмей за пределы Глухого леса и сможет ли обитать в Чернолесье; откуда могли появиться такие крупные сурны и о том, правильно ли он сделал, что послушал Светлого. Перед его внутренним взором проходили картинки недавней борьбы в фразановом лесу. По памяти, которая у людомаров была от природы ярко-фотографическая, он восстанавливал перед внутренним взором и сурн, и огнезмея, и пытался по строению их тел, по запаху и даже по движениям предугадать повадки, найти сильные и слабые места.

Редколесье, которое всегда воспринималось людомарами и дремсами как пространство очень безопасное, прогулочное, нынче выглядело более чем угрожающе. То тут, то там в кустах, в траве или промеж деревьями мелькали тени зверей всех форм и размеров; со всех сторон доносились шорохи, шипение и рычание. Прогнанные со своих насиженных мест, звери теснились в неприспособленном к их общежитию месте, раздраженные и готовые идти дальше.

Людомар, как никто другой понимал, что станет происходить, если им не удасться остановить воду.

Наконец, они достигли Чернолесья и быстро пошли по Грязной тропе.

У развилки стояла покосившаяся хибара. Фасад хибары напоминал лицо набожного пасмаса, изможденного жизнью. Проемы ее окон безжизненно чернели в полумраке ночи, освещенной лунным светом и были скособоченны так, словно бы дом сожалел о прожитых долгих годах.