- Да? Все равно это очень странно, – неуверенно пожала она плечами, завязывая узелок бинта, чтобы не развалился обратно, – Тогда зайди ко мне завтра, посмотрим, что у тебя там с твоим укусом. И зайди сейчас к вожатой, у нее к тебе будет парочка вопросов… пионер, – уже в своем привычном стиле Виола улыбнулась одним кончиком рта и закинула ногу на ногу, – А с тебя тогда должок будет, за то, что бегала из-за тебя сегодня. Договорились?
- Так точно, – кивнул Эдвард, – Только скажите, если будет в моих силах, обязательно выполню.
- Ну, смотри тогда, пионер, – Виола Церновна улыбнулась еще сильнее, – Я ведь о многом попросить могу. И самом разном… – добавила уже настолько томным голосом, что Эдвард на какой-то миг пожалел о том, что дал столь прямое обещание, не убедившись точно, в чем именно его могут попросить. Только отступать от данного слова слишком поздно, остается лишь надеяться, что ничего слишком запредельного от него не попросят. Медсестра же, потратив несколько секунд на уж слишком откровенное его разглядывание, все же кивнула головой, – Можешь быть пока свободен. Эд… только скоро снова увидимся.
- Жду с нетерпением, – он по привычке чуть поклонился и сразу же поторопился выйти за дверь, получив хоть какую-то преграду между собой и медсестрой. Итог можно назвать успешным, но с большими жертвами, причем настолько, что сама успешность ставится под сомнение. Медсестра может попросить о чем угодно и когда угодно, и тогда придется держаться данного слова вне зависимости от обстоятельств. Игра в прятки с Виолой ему казалось опаснее, чем все то, с чем прежде сталкивался в «Совенке», поскольку она до сих пор оставалось единственным человеком в лагере, которого он до конца не понимал.
Вздохнув, Эдвард решил по совету медсестры отправиться к вожатой, чтобы получить очередную порцию нравоучений о порядочности и правилах поведении настоящего пионера. Так что, сунув руки в карманы и быстро загрузившись невеселыми размышлениями об услышанных словах гибрида. Лагерь же, словно не замечая плохого настроения одного из своих пионеров, жил полной жизнью, счастливые и веселые дети в бело-синей форме, бегали и смеялись, радуясь яркому солнечному дню и вполне уверенные в своем будущем. Странно вообще воспринимать их всех всего лишь как отпечатки настоящих личностей, которые уже давно прошли этот этап и теперь вообще вряд ли вспоминают эту летнюю смену в лагере, живя своей жизнью. А эти несколько недель, вырванные из общего четырехмерного пространства повторяются снова и снова, закручиваясь в бесконечности цикла, где все действия могут измениться лишь из-за одного попавшего извне раздражителя, вроде того же Пионера или самого Эдварда, который, как оказывается, здесь оказался не случайно. Копии, копии и копии…
- Эд! – он услышал знакомый голос и, обернувшись, увидел торопившуюся к нему Славю, – Ты здесь! А на линейке не был, я снова волноваться начала… – одновременно с улыбкой и с легким раздражением, как при разговоре с провинившимся ребенком, вроде и любимым, но сейчас нашалившего и которому следует сделать выговор, – Ты же знаешь, что без серьезных причин линейки пропускать нельзя!
Эдвард, наклонив голову вправо, несколько секунд ее внимательно рассматривал, пока Славя, учащенно дыша после короткой пробежки, в своей извечно безупречно заправленной форме, встала перед ним, а потом обнял ее двумя руками, крепко прижав к себе. Девушка только испуганно охнула, но не успела даже руки выставить, чтобы изобразить хоть какое-то сопротивление.
- Живая, – прошептал Эдвард, прижимая ее к груди и гладя по мягким светлым волосам, почти не обращая внимания на негодующее бурчание девушки, явно порывавшейся вырваться из его объятий, – Настоящая… Слишком жестоко… Даже я на такое не способен… – несколько секунд помешательства, когда клокочущие в душе темные эмоции, требовавшие выхода, все-таки вырвались наружу в этом неожиданном порыве нежности к девочке, даже не понимающей, что все они всего лишь декорации в дешевой опереточной постановке, пусть даже настолько реальной, что даже Эдвард не мог отличить где заканчивалось настоящее и начиналось воображение. У них реальные души, реальные тела, обнуляемые в тот момент, когда цикл заканчивается, после чего снова все начинающие с чистого листа. Пленники, которым не суждено вырываться и даже не понимающие, насколько трагично все их действительное положение. Не было ненависти, как у Пионера, или того понимания, как у той странной девочки-гибрида. Жалость, вот что он чувствовал по отношению к ним, и сейчас, прижимая к себе возмущающуюся Славю, просто пытался не заплакать.
На самом деле, очень тяжело жить, когда у тебя есть душа. Эмоции, что она рождает, становятся порой более тяжким грузом, чем логическое осознание всех тех грехов, что совершаешь. Он убивал миллионы и обращал в пепел целые города, не чувствуя раскаяния и сожаления за совершенное. И не мог без слез смотреть на наивную девушку, которой суждено совершать цикл за циклом в надежде, что в какой-то момент один из попаданцев все-таки найдет способ его разорвать и, выбрав именно ее, уведет из этого бесконечного лагеря.
- Да что с тобой не так? – слегка обиженно фыркнула Славя, когда все-таки ее отпустил, покрасневшая и не знавшая, куда деть глаза, – Мы же с тобой вроде все решили… Зачем ты снова так себя ведешь?
- Прости, – Эдвард покачал головой, пытаясь выбросить из головы то хаотическое безумие мыслей, что творилось внутри, – Утро неприятное выдалось… Хотя, зачем оправдываться, если виноват. Моя ошибка, признаю, больше подобное не повторится… – он снова покачал головой, но заметил, как Славя чуть загрустила. Сердцу действительно нелегко приказать, и если даже Эдварду с таким трудом удается подавлять в себе эти неожиданные эмоции, какие в нем проявляются спонтанно, то сложно даже представить, что может происходить в этой нежной душе, никогда не грубевшей от кошмаров гражданских войн и атомных бомбардировок.
- Да нет, не виноват, – улыбнулась Славя, – я только не понимаю, что с тобой происходит… Может, у тебя что-то случилось?
Эдвард даже на секунду улыбнулся, представив, что будет, если сейчас расскажет, что же у него случилось на самом деле, начиная с того самого момента, как открыл глаза в салоне автобуса. В лучшем случае, она посчитает его психом и предложит отвести его в медпункт и проверить на перегрев и галлюцинации. То, что с ним случилось, в действительности не должно касаться этих девочек, так что лучше им не знать, что здесь происходит на самом деле. Как говорил какой-то священник, прежде чем Эдвард сжег его вместе с его храмом – «незнание есть лучшая из благодетелей».
- Все нормально, – кивнул в ответ девушке и улыбнулся, – факт в том, что сейчас идти к Ольге Дмитриевной и получать от нее взбучку за отсутствие на построении. Сама понимаешь, веселого в этом мало, – пожав плечами, нарисовал на своем лице как можно более беззаботное выражение, – Кстати, ты ее не видела?
- Будешь искать вожатую, чтобы получить от нее взбучку? – рассмеялась Славя, – Ты точно какой-то странный. Алиса, например, от нее бегает, когда что-нибудь натворит, пока Ольга Дмитриевна не остынет, – девушка с любопытством на него посмотрела, – Эд, я тебя порой не понимаю, то ты следуешь правилам лагеря, то вдруг первым же и сбегаешь, так что тебя все найти не могут. Ты же вроде не глупый, почему тогда так себя ведешь?
- А может, есть причины, – усмехнулся Эдвард, – Может быть, весь мир не ограничивается правилами «Совенка»? Никогда об этом не думала? – кажется, он сказал что-то лишнее, поскольку лицо Слави вытянулось в недоумении. Хотя, с другой стороны, пусть думает о нем именно в таком ключе, так что, наклонившись к ней чуть ближе, добавил, – Запомни, мир не ограничивается одними только правилами. И если хочешь действительно чего-то добиться, то порой против этих правил придется идти.
- Эд, только революцию не устраивай, – посчитав все за шутку, улыбнулась помощница вожатой, – У нас и так здесь все очень хорошо.
