- Уйдешь, – покачала головой девушка, – Все, кто действительно смогли отсюда уйти, ушли одни. Они могут найти любимых снова, в своем мире. Эти лагеря не для того, чтобы люди находили любовь, а для того, чтобы попавшие сюда изменились…
- Значит, отсюда уходят? – спросил Эдвард, – Каким образом? Как?
- Я не знаю, – девушка снова покачала головой, – я не понимаю этот мир точно так же, как и ты. Я просто в нем есть… Всегда, с самого начала, с того самого дня, как себя помню, я была здесь и приходили разные люди. Порой их становилось много, а порой совсем мало. Иногда они уходили, но потом возвращались вновь… И так очень долго. Очень… настолько долго, что я даже не могу вспомнить, когда все началось. Пожалуйста, не смотри на меня так… мне больно… – прошипела девушка, пытаясь от него отодвинуться, – Эдвард, задумавшись, сверлил ее взглядом, почти забыв, кто она такая. Псионики были большой редкостью даже в его мире, и их дар действительно был очень полезным, позволяя буквально видеть человека насквозь, но оборотной стороной медали было то, что человеческие эмоции и настрой они чувствовали буквально на физическом уровне, как человек чувствует жар или холод. И чем сильнее эмоциональный настрой, тем сильнее это чувствует псионик. Кем это девочка ни была, но, видимо, из-за общей фоновой ситуации в лагере воспринимала Эдварда в разы сильнее, чем кто-либо другой с подобным даром.
- Хорошо, – он отвернул взгляд в сторону, – А как ты приводишь людей сюда? Как ты отбираешь тех, кто может сюда попасть или нет?
- Я не знаю… я просто вижу их, и потом привожу сюда. Они разные, некоторые настолько, что их потом становится много. И у одних есть шанс выбраться, а у других нет, и я никак не могу им помочь. Могу только наблюдать… не помочь… И никогда раньше не было такого как ты… такого злого…
- Я не злой, – Эдвард покачал головой, – просто то, что в этом мире называют злом, у нас называют необходимостью. А то, что называют злом у нас… в вашем мире такого не видели, иначе он был бы слишком похож на мой.
- Я видела тьму… страх… боль… твой мир ужасен… – кивнула девушка, – Почему ты хочешь туда вернуться? Зачем тебе туда?
- Я дал клятву своим людям, что никогда их не оставлю. И даже если ради этого придется умереть, я не откажусь от того, чтобы ее выполнить. И я не хочу оставлять здесь Алису одну… – он вздохнул и сел напротив этой девочки, разрываясь душевно от того выбора, что ему предстоял, – Я видел, что бывает в таких лагерях, во что превращаются их пленники. И ни за что не позволю, чтобы какой-нибудь подобный психопат появился и в этом… если я уйду отсюда… если…
- Эдвард… ты не сможешь ее отсюда забрать… – покачала девушка головой, утирая слезы и усаживаясь немножко удобнее, – Они такая же часть лагеря, как и я. Они существуют только вместе с ним. Только покинув этот лагерь, человек может получить шанс найти свою любовь, отсюда же они могут вынести только надежду.
- Тебе откуда знать? – огрызнулся Эдвард, – ты же сама никогда не покидала этот лагерь. И не показываешься в нем особенно, чтобы узнать про людей, которые в них оказались, – он снова посмотрел на девушку, успев увидеть, как та неожиданно погрустнела, упустив свои кошачьи ушки и сама уставившись взглядом в землю.
- Я пыталась… – тихо проговорила гибрид, шмыгнув носом, а из глаз выкатилась свежая слезинка, – Пыталась выйти отсюда вместе с одним из них. Он был не такой, как остальные, не испугался и не пытался поймать… И не смогла. Он ушел, а я осталась потому, что не могу выйти из этого лагеря просто так, навсегда. Меня только отпускают на время, но потом все равно приходится возвращаться… поэтому я знаю, что отсюда никто не может выйти, кроме тех, кто сюда пришел… остальные хотя бы не помнят, что все повторяется снова и снова… а я помню…
- Я не знал, – покачал Эдвард головой, – прости. И все же, выход должен быть. В этом уверен. Я жив во многом из-за того, что всегда находил выход, из любой ситуации. И здесь он должен быть.
- Не пытайся сломать лагерь, – попросила девушка, испуганно посмотрев на него и подняв ушки, – многие пытались. И тогда лагерь ломал их. Ты ведь видел Пионера? Лагерь терзал его до тех пор, пока в нем не осталось вообще ничего человеческого, а потом выбросил, как ненужную игрушку. Я боюсь, в кого можешь превратиться ты, если пойдешь таким же путем.
- В кого я могу превратиться? – Эдвард даже рассмеялся, – А что, может быть хуже? Сильно сомневаюсь, что могу превратиться в кого-то более страшного.
- Можешь, – уверенно кивнула девушка, – теперь можешь. После того, как полюбил, ты можешь стать хуже.
- Тогда что мне делать? – развел руками Эдвард, понимая такую логику, но не зная, что можно выставить против нее в ответ, – Просто сидеть и ждать еще почти полную неделю? Ждать, пока все это закончится, а потом просто перейти на новый круг? Нет, так дело точно не пойдет. Этот лагерь подарил мне Алису, и от нее я отказываться не собираюсь.
- Что произойдет с ней, если ты все-таки вырвешь ее из этого лагеря и приведешь в свой мир? – вдруг поинтересовалась гибрид, внимательно посмотрев на Эдварда, – Что с ней может случиться, ты можешь сказать? Если ты прервешь ее собственные циклы таким вмешательством? – от такого вопроса остановился уже он сам, поскольку сразу вспомнил Алису из другого лагеря, которую перенес в этот, и то, что с ней произошло. Вдруг и в его мире может случиться нечто подобное? Такое обстоятельство ни в коем случае нельзя снимать со счетов, поскольку один раз уже поступил опрометчиво, действуя и не зная законов этого мира. Второй раз такую ошибку повторять нельзя.
- Я не знаю, – покачал головой Эдвард, – я не знаю, что произойдет. И не стану так рисковать ее жизнью… Иди… – взмахнув рукой, отпустил девочку, – Без Алисы ты мне не нужна… Свободна…
Девушка удивленно посмотрела на него, сразу насторожив ушки, но он только повторил свой жест рукой, еще раз указав, что не собирается никоим образом удерживать ее и дальше. Радостно подскочив, она снова повалилась на землю с полным боли возгласом. Оставленная в ноге глубокая царапина после того, как Эдвард в нее врезался и, вероятнее всего, распоротая одной из веток, которых здесь валялось во множестве, не давая ей нормально опереться на раненную конечность.
- Дай посмотрю, – вздохнул Эдвард, чувствуя себя виноватым в произошедшем. Получалось, что во всей этой погоне не было особого смысла, поскольку результат близок к нулю. Единственным достижением был тот факт, что хотя бы узнал, кто же именно за ним следит, и убедился, что с данного направления никакая опасность не угрожает.
Гибрид снова испуганно дернулась, но убежать больше не пыталась, вытянув раненную ногу и позволив Эдварду ее осмотреть. Широкий и глубокий разрез тупым предметом, задевший и мышцу, но, к счастью, не повредив связки, так что ничего серьезного здесь все-таки не было.
- Сейчас будет больно, – предупредил девушку, и та кивнула, но отвернулась. Прижав края раны пальцами, Эдвард резким движением выдернул из нее кусочек веточки чуть больше фаланги пальца длиной, отломившийся и засевший внутри. Девушка зашипела от боли, но удержалась от громкого крика, так что одобрительно кивнул в ее сторону, – Все хорошо, серьезных ранений нет, но рану надо промыть и обработать. И перебинтовать бы хорошо… – посмотрев на свой эластичный бинт, закрывавший татуировки, уже потрепанный, потемневший и пыльный, отрицательно покачал головой, – чистыми перевязками.
- И где? – девушка, кажется, подобного подхода от него не ожидала, и такая резкая перемена в его настроении для нее было весьма убедительным. Эдвард сейчас не собирался объяснять, что жестокость всего лишь инструмент, а не основа поведения при общении, и, пусть девушка является гибридом с нечистым генофондом, но ее смерть и страдания не принесут никому никакой пользы. Так что его долгом было помочь этой странной девушке, а не обрекать на продолжительные мучения.
- В медпункте, – пожал плечами Эдвард, – сейчас потерпи… – он осторожно взял ее под колени и под плечи, подняв на руки. Испуганно зашипев и выпустив когти, девушка смотрела на него с еще большим недоверием и непониманием. Эдвард только усмехнулся, оглядываясь по сторонам, чтобы сориентироваться и определиться в какой стороне лагерь. Выбрав направление и уверено зашагав в ту сторону, поинтересовался, – Больно?