Не хочу верить. Господи, не хочу принимать всё это молчаливо и безропотно!

Но я ничего не могу поделать. Не могу изменить прошлое, не могу перемотать время и не пойти на кладбище, не могу стереть со лба этот дурацкий шрам.

Беспомощность. Безнадёжность. Полнейшее неведенье, которое пугает похуже самой смерти.

Страх. Сковывающий, парализующий.

Голос Гермионы, откуда-то издалека, хотя она всё так же рядом.

— Гарри, мы с тобой, слышишь? Мы с тобой…

Тихие голоса о чём-то беседующих друзей вмиг замолкают, как только мы с Гермионой входим в гостиную. Звук задвинувшегося портрета кажется особенно громким в повисшем безмолвии. Все, как один, затаили дыхание, и в пяти направленных на меня взглядах я вижу то же смешанное чувство радости и тревоги, какое было в глазах Гермионы.

А потом…все одновременно начинают выкрикивать моё имя, кинувшись ко мне, отпихивать друг друга в порыве обнять первым, сжать в своих объятиях, чуть ли не расцеловать. Я задыхаюсь от такого количества внимания, воздуха катастрофически не хватает для того, чтобы выразить весь свой восторг от того, что я жив и могу видеть родные лица друзей.

Рон прилипает ко мне, обнимая своими большими руками за плечи и даже не думая отпускать. Я чувствую себя безумно маленьким по сравнению с ним и, Мерлин, второй раз за утро мне хочется стать сентиментальным хотя бы на несколько минут.

— Я рад, что ты с нами…ну, ты понял, о чём я, — серьёзно произносит друг, отстраняясь от меня и скованно пряча руки в карманах.

— Спасибо, Рон, — я растягиваю губы в благодарной улыбке, кивнув вдобавок. Как всегда, у нас обоих одновременно заканчивается словарный запас, что, впрочем, никогда не мешает нам понимать друг друга.

Джинни почти в точности повторяет реакцию Гермионы, обнимая и целуя меня, а потом чуть ли не всё время находясь рядом, обозначая своё внимание то лёгкими прикосновениями к моей ладони, то мягкими поцелуями в щёку. Она так ясно напоминает саму себя на первом курсе: веснушчатая девочка с огромными глазами и смущённой улыбкой. Только сейчас взгляд её красивых глаз цвета виски не по-детски проницателен. Она совсем как взрослая женщина, смотрит на меня с лёгким упрёком и нежностью одновременно.

Как моя мама. Джинни так похожа на неё сейчас, даже не столько она сама, сколько её взгляд… Пусть даже у неё и не зелёные глаза.

Это может стать последней каплей. Слишком много сегодня потрясений.

Зажмурившись, я тру переносицу, гоня от себя тяжёлые воспоминания. Джинни опускает руку мне на плечо, спрашивая, в порядке ли я. Киваю в знак согласия, поднимая взгляд на подругу. Нет, скорее всего, мне просто показалось.

Фрэд с Джорджем не такие шумные, какими я привык их видеть. Конечно, ничто не сотрёт улыбку с их лиц, только сегодня она непривычно грустная, а в глазах парней не взрываются фейерверки, говорящие о безостановочном процессе придумывания новых шалостей.

С Невиллом вообще отдельная история. Таким напуганным я не видел его никогда. Его фраза о том, что это он во всём виноват, выбивает меня из колеи на несколько секунд. Пока я силюсь понять смысл этих слов, друг отрывисто обнимает меня, трогая мои плечи так, словно хочет удостовериться в том, что я — не мираж. Когда до меня, наконец, доходит, я фыркаю и беру с него обещание никогда не произносить подобного.

Оказывается, друзья приехали сразу, как только узнали о случившемся, потому что, по словам Джинни: «Мы не могли сидеть вдали от тебя, сложа руки».

Скорее всего, ребята хотели отвлечь меня от печальных мыслей и самокопания, и я очень благодарен им за это. Они не дают мне замкнуться в себе, не отходят от меня ни на минуту — постоянно хотя бы один человек, но рядом.

Ближе к обеду появляется Сириус. Нет, «появляется» — это мягко сказано. Возникает, как тайфун, отыскав меня взглядом, подбегает с абсолютно сумасшедшим блеском в глазах, хватает за воротник и сжимает в объятиях так, что, кажется, хочет меня задушить. Мой нос оказывается вжатым в грудь Сириуса, поэтому я ничего не могу разглядеть, но руки автоматически смыкаются за спиной крёстного, который притворно-бодрым голосом произносит:

— Я, конечно, не понимаю жизни без риска, но не настолько же, Гарри!

Когда он немного отодвигается, я вижу, как блестят от слёз синие глаза. Боже, Сириус. Чем я думал, когда отправлялся в Годрикову впадину?

По мне плачут Снейповы нравоучения.

Приближается время обеда, друзья и Сириус уговаривают меня спуститься в Большой зал.

Сомневаюсь, что мне хочется попадаться сейчас на глаза преподавателей. Мысли о вот-вот приближающемся учебном году, о том, что через пару дней здесь будут десятки учеников, я успешно блокирую.

Поэтому долго упираюсь, но один против шестерых — вариант такой же проигрышный и незавидный, как и все мои попытки не обращать внимание на резкие и пронзительные взгляды Снейпа, который, как назло, сидит прямо напротив меня.

Опустив голову максимально низко, я через силу ем картофельную запеканку, которая совсем в меня не лезет, зачем-то поправляю чёлку, прикрывая ею шрам. Стоит мне взглянуть исподлобья на профессора, как тут же натыкаюсь на острый взор тёмных глаз. От него разве что воздух не электризуется.

Неожиданно давлюсь едой, проклиная про себя запеканку, откашливаюсь, проталкивая злополучный кусок несколькими глотками тыквенного сока.

Снейп снова смотрит на меня, вздёрнув бровь, а выражение лица без слов говорит: «Ну что, олух, понял, наконец, что своим кретинизмом ты впечатлил даже меня?».

Ребята как-то быстро заканчивают обед и уходят, шепнув напоследок, что будут ждать меня в гостиной, профессора постепенно покидают Большой зал, а я сижу, словно пригвождённый к месту, и боюсь даже голову повернуть в сторону выхода.

Снейп совсем не торопится оставлять меня.

Когда количество обедающих становится катастрофически малым, я спешу удалиться, но тут же замираю под грозным Снейповым: «Стоять, Поттер», даже не успев перекинуть ноги через скамью.

Сдержанно попрощавшись с профессором Стебль, которая уходит последней, зельевар отодвигает свою пустую тарелку (я даже не удосужился посмотреть, ел ли он вообще или сидел с целью подкараулить меня), сцепляет пальцы в замок и изучает меня ледяным взглядом, от которого мне незамедлительно становится не по себе.

— Итак, Поттер. Что мы имеем на этот раз: почувствовав запах свободы в Хогсмиде, ты тут же поступаешь, как самый безрассудный болван, легкомысленно попав по каминной сети в Годрикову впадину. Затем весьма опрометчиво посещаешь кладбище, где, по несчастливому стечению обстоятельств, предусмотрительные Пожиратели Смерти расставили Охранные чары. Ты попадаешься в них, как глупая птичка в клетку, прямиком в цепкие руки Тёмного Лорда. Но, как говорится, дуракам везёт, а таким безмозглым, как ты — подавно. Ты оказываешься жив. Все рады, все счастливы. Но меня интересует вот что: когда ты, наконец, научишься осознавать серьёзность своих действий?

Как он сразу подошёл к главному вопросу. Я раскрываю рот, но тут же захлопываю его, так как абсолютно не знаю, что ответить. Снейп предельно чётко разложил все мои, несомненно, неосторожные поступки по полочкам, так что мне нечего добавить. Я не собираюсь защищаться, потому что всё сказанное им — чистая правда.

— Поттер, ты и дальше будешь демонстрировать своё невежество, или всё же соизволишь произнести хотя бы одно умное слово?

Он чуть склоняет голову к плечу, холодно взирая на меня, а я догадываюсь, что всё то, что происходит сейчас — наверняка излюбленный вид особо изощрённой моральной пытки, изобретённой самим Снейпом.

Шумно выдохнув, прячу ладони под столом, туда же опускаю взгляд и бурчу.

— Мне нечего добавить, сэр.

— Ах, нечего? — его голос неожиданно вибрирует от гнева. — Смотри на меня, Поттер!

Я совсем не хочу поднимать глаза, но это будет не так плохо, чем если я ослушаюсь.

Чувствуя, как колючие мурашки бегут вверх по позвоночнику, встречаюсь с прожигающим насквозь взглядом.