К нам подошла девушка лет шестнадцати-семнадцати. Старик попросил собрать посуду со стола. Девушка молча сложила тарелки, чашки и понесла их на кухню. Дед налил мне пиалушку зеленого чая и похлопал меня по плечу.
— Знаете что, — прервал я молчание, — между нами говоря, вашей внучке еще рано выходить замуж. Торопиться в этом деле нельзя. Да и насильно мил не будешь, отец. Я здесь не подхожу.
— Почему ты так говоришь? — прервал меня старик.
— Я для нее стар, отец. К тому же у меня братишек четверо. Может, кто из них и женится. Так что где гарантия, что мы не будем родственниками, — пошутил я. — Ну что ж, отец, спасибо вам за внимание, за угощение. Нора мне. Завтра на работу с утра.
— До свидания, — сказал старик.
И вдруг я услышал голос девушки:
— Спасибо и вам, ака. Вы на дедушку не обижайтесь, хорошо?
— Хорошо, — ответил я, закрывая за собой калитку.
Прошел год, заполненный работой и учебой. Дном я на заводе, вечером в университете. К тому же назначили меня начальником цеха, да еще возложили на плечи общественную работу. Естественно, дел
— невпроворот.
Веспой наш мастер цеха, молодой парнишка Рустам женился. И пристал ко мне с просьбой:
— Будьте на моей свадьбе дружкой.
Объяснил я ему, что не могу быть дружкой. Ведь по обычаю на свадьбе рядом с женихом должен сидеть женатый друг. А он ни в какую: вы и только вы, мол. Договорились, что в ЗАГС я еду как самый лучший друг, а на свадьбе рядом с ним пусть сидит другой. Что ж, договор дороже денег. И покатили мы семью машинами к невесте. Въехали на улицу невесты, а у меня сердце в пятки: неужто, думаю, к старику едем? Так и есть, оказывается! Выходим, жениха друзья кольцом окружили, чтоб его не было видно. А я к калитке знакомой иду. Вдруг на мое плечо опускается рука старика. Обнимая меня, он громко говорит:
— Я знал, знал, что это будешь ты. Люди, аллах услышал мою просьбу. Лучшего зятя мне не найти. Спасибо аллаху за милосердие…
Я действительно был одет как подобает другу жениха, вот окружающие и подумали, что я приехал за своей невестой. Я оказался в труднейшей ситуации. Старик от радости прищелкивал пальцами и пританцовывал.
— Отец, — сказал я, — как видите, я свое обещание выполнил. Вот мой братишка — Рустам. Он моложе меня и красивее. Он любит вашу внучку, и она его любит. Пусть молодые едут в ЗАГС, а мы посидим с вами, отец. Нам есть о чем поговорить, — целый год не виделись.
Старик расстроенно опустил голову, а потом обратился ко мне:
— Это действительно твой братишка?
— А чей же? — рассмеялся я. — Конечно, отец. Все мы в этом мире братья. Пожелайте счастья молодым…
Раздались гудки автомашин, и вся кавалькада двинулась в ЗАГС. А мы сели со стариком за низенький столик, пили чай и долго-долго разговаривали. О чем? О жизни, конечно…
Поэт
В одном селении жил юноша. Он был единственным сыном в семье, и родители делали все, чтобы он учился и просвещенных людей и вырос достойным человеком. И еще они очень надеялись, что их сын станет поэтом. После окончания учебы юноша два года корпел над своими дастанами, однако никто почему-то их не хотел читать и слушать…
Однажды в селение, где жил этот юноша, пришел караван. Узнав об этом, юноша решил поговорить с путниками из дальних стран.
В шумном дворе караван-сарая кипели громадные самовары, стояли большие котлы. На больших деревянных кроватях с красивой резьбой, весело шутя, сидели уставшие путники и пили ароматный чай.
— Кого вы ищете, юноша? — спросил чайханщик.
— Я ищу людей из каравана, — волнуясь ответил парень.
— Проходи, проходи сюда, дорогой, — громко позвал его высокий человек с седыми писками и седой головой… — Проходи, садись рядом на супе и рассказывай, кто ты такой, зачем явился.
Юноша, повинуясь его голосу, присел на кровать рядом с незнакомым человеком.
— Вот тебе, юный друг, пиала ароматного чая, — дружески сказал мужчина. — Я готов выслушать тебя…
— Спасибо большое. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, кто пришел в наше селение сегодня с караваном, — ответил юноша.
— Говори со мной, юноша. Я караванщик, веду караван через пустыню в большие города, — усаживаясь поудобнее, с зал мужчина.
На супе за праздничным дастарханом сидели человек десять погонщиков. Лица их были выдублены солнцем и ветрами. Юноша, рассматривая их, молчал, словно проглотил язык.
— Что же ты молчишь, наш юный друг? Гостю не подобает молчать, — заметил седовласый, на что все сидящие с одобрением покачали головой.
— Я поэт, — смущенно начал юноша. — Правда, еще начинающий. Хотел послушать о странах, в которых вы бывали, об интересных встречах и историях…
— Ты правильно сделал, что пришел. Поэту надо знать много, больше, чем нам, простым смертным. Только вот как я думаю со своими друзьями: хороший рассказ — это неплохо, а дорога — лучше. Человек, познавший тяготы пути, становится добрее, мудрее других. Он не похож на обычного человека, который живет в селении и нигде не был.
— Вы правы, отец, — сказал один из собеседников. — Человек, взявший в руки перо, должен прежде всего познать жизнь. А разве можно познать жизнь, сидя на одном месте? Только познавший дорогу познает добро и зло, плечо друга, чувство Родины, родной земли и материнского очага.
— Вот видишь, юный друг, — сказал караванщик, — так думаем мы все. Вот тебе и совет. Собирайся с нами завтра в путь. Увиденный своими глазами мир неповторим и в десять раз более красочен, чем в любом пересказе.
На другой день, ранним утром, не попрощавшись с отцом и матерью, юноша ушел с караваном в дальние страны. Для него этот путь был началом новой жизни. Он видел брошенные людьми селения, крепости, государства. Одни были уничтожены войнами, другие оставлены из-за того, что изменились, ушли в сторону караванные пути. Он словно ощутил, как неторопливо протекали столетня.
Два года юноша странствовал с караваном. К нему привыкли, никто не обижал его, все старались рассказать ему что-нибудь интересное и даже освободить от тягот долгой и трудной дороги. Караванщик гордился тем, что среди них живет поэт, и надеялся, что скоро он напишет удивительные стихи или дастан и поразит всех. А может даже, имя его прогремит по всему свету.
Но шло время, а юноша ничего не писал. У него не получались ни дастан, ни стихи. И когда караванщик однажды спросил, когда же, сынок, ты прочитаешь нам свои стихи, юноша, опустив голову, молчал.
— Ну, ничего, — одобрил добрым голосом караванщик. — Писать стихи — очень трудное дело, сразу они на свет не являются, да и не каждому это дано. Нам некуда торопиться. Путь, который ты избрал, нелегкий, но я уверен, что придет время и проснется в тебе вдохновение. Обязательно проснется, я всем сердцем чувствую, и ты, как сильная птица, расправишь крылья. Тогда — о небо! — ты познаешь, что такое полет души, сила и красота слова.
Юноше нечего было сказать. Ему было стыдно перед караванщиком, ему хотелось провалиться сквозь землю, закопаться в горячий песок за свое неумение выразить словом то, что он увидел и узнал. И когда на следующее утро караван продолжил свой путь, юноша остался в безлюдной местности у небольшого колодца.
Через каждые два-три дня к колодцу подходили один за другим караваны. Люди, сопровождавшие караваны, говорили на разных языках, незнакомых для юноши. Встречая и провожая караваны, он все чаще думал о родном доме, ему хотелось в свое родное селение. Он вспоминал имена своих друзей, цветение абрикоса, граната, вкус воды из реки, которая протекала возле их дома. «Так вот почему, — думал он, — люди укрепляют стены и башни вокруг своих селений. Чтоб об их твердыню разбивались набеги кочевников». Нго интересовало, какая же сила хранит родную землю от разорения и забвения. Этого он не знал, не понимал. Не знал он, и как быть дальше.
Вскоре он собрался в путь и с восходом солнца ушел в пустыню. Через четыре дня у него иссяк запас воды. И ночью, сидя у небольшого костра, он в отчаянии подумал, что из пустыни он никогда не выйдет. Где-то совсем рядом раздавались щелканье и завывание шакалов. Юноша не плакал, потому что он познал уже трудности дальнего пути, познал пустыню и жизнь людей, живущих в ней. Он терпеливо ждал у костра восхода солнца. И оно взошло, как обычно восходит каждый день.
