Куросаки вскочила и, запихнув босые ноги в кроссовки, вышла из комнаты. Хицугая бросил карту, делая следующий ход, и подозрительно уставился на закрывшуюся дверь. "Хоть бы кофту надела. Надеюсь, она пошла в туалет и на первый этаж спускаться не будет". Этот кон явно был последним, во всяком случае, Хицугая снимать брюки не собирался, остальные, впрочем, тоже. На игроках сейчас только штаны и остались, разве что на девушках были ещё лифчики, включая вышедшую Куросаки. Капитан сначала оторопел, когда, проиграв в очередной раз, Карин спокойно сняла водолазку (и это до носков), а всю последующую игру старательно следил за картами, чтобы не пялиться на грудь брюнетки. Теперь Хицугая понял всю подоплеку игр на раздевание, ведь девушки, несмотря ни на что, оказываются в более выигрышном положении. И дело даже не в наличии дополнительной детали гардероба, а в убойном отвлекающем факторе. Впрочем, это было мнение капитана; Кичиро, казалось, не испытывал подобных проблем.

Дальше игра шла тяжело, карты кочевали от игрока к игроку и выходить из игры не желали. После долгих мучений Хицугая избавился-таки от последней карты и тоже вышел, оставляя Кичиро и Коноко разбираться наедине.

Отсутствие Куросаки не давало капитану покоя, её рейацу нигде не ощущалась. Тоширо проверил туалеты – свободно, комнаты тоже были пусты, только в одной в одиночестве похрапывал кто-то из футболистов. Он спустился вниз, с лестницы осматривая танцующих – на танцплощадке Карин тоже не было. Хицугая снова поднялся наверх, максимально сосредотачиваясь на потоках духовных частиц. Вот! В конце коридора!

Коридор второго этажа упирался в широкое панорамное окно со стеклянной дверью на балкон. Перед окном же был небольшой закуток для хозяйственных нужд, незаметный из коридора. Тоширо приблизился мягко и осторожно, благо босые ноги позволяли сделать это бесшумно (после игры надевать кроссовки он не стал).

Куросаки стояла за углом, прислонившись голой спиной к холодным доскам, и отстранённо смотрела на багровеющие от заката деревья. Руки, сложенные на груди, или, скорее, под грудью, ничего не скрывали, а, скорее, предоставляли отличный вид на ставшие более упругими округлости, удобно разместившиеся в темном лифчике с голубой вышивкой. Её волосы были распущены и касались плеч, глаза приобрели карий оттенок. Хицугая только сейчас заметил, что назвать цвет глаз брюнетки довольно затруднительно. В ясную погоду и под настроение они приобретали глубокий синий цвет, вызывая ассоциации с морской бездной. Когда девушка злилась, глаза становились почти черными, напоминая ночное небо. Большую часть времени они оставались сизыми, порой отдавая благородным стальным оттенком.

Карин немного вздрогнула, заметив пристальный взгляд капитана, и выдавила из себя идиотскую улыбочку:

– О, Тоширо! – пьяно протянула она, отстраняясь от стены, но была прервана парнем:

– Куросаки, – жёстко произнес он, – а ты знаешь, что рейацу пьяного разительно отличается от рейацу трезвого человека?

Улыбка брюнетки померкла, она поджала губы и, уткнувшись взглядом в пол, пробормотала:

– Номер не прошёл. Странно.

Хицугая незлобно усмехнулся:

– После пьянок Мацумото меня довольно сложно провести. Сейчас ты трезвая, как стёклышко.

Куросаки вскинулась:

– Но перед картами ты поверил! – немного обиженно возмутилась она.

– Я просто не обратил внимания на очевидные вещи, – произнес с мягкой улыбкой Хицугая и уже серьёзнее уточнил: – Что-то произошло?

Карин тяжело вздохнула и снова устремила взгляд в окно.

– Ничего, – чуть слышно проговорила она.

Капитан привалился плечом к стенке, сложив руки на груди:

– И всё-таки? – его взгляд снова стал внимательным, изучающим.

Куросаки покусала губу, собираясь с мыслями, и, резко приблизившись к другу, уткнулась носом в выемку между шеей и плечом, при этом руками она обхватила парня за пояс, не давая отстраниться. Сделала несколько глубоких вдохов, обдавая его кожу горячим дыханием. Хицугая сперва опешил от таких действий, и, действительно, его первым порывом было свалить подальше. Через долгих пару секунд, почувствовав тяжелое сопение Карин у себя на плече, капитан робко приобнял её. Кажется, девушку совсем не смущало, что оба они были обнажены по пояс. Её же бюстгальтер, обладая объёмной вышивкой и жесткой гипюровой отделкой, слегка царапал кожу парня, лишь больше возбуждая. Хицугая сглотнул и обнял подругу уже смелее, положив одну руку на спину, другой поглаживая по волосам. Поморщился, надеясь, что Карин не расплачется, поскольку был невообразимо далек от девичьих страданий и утешать не умел. С другой стороны, вспомнилась Мацумото, по-матерински обнимавшая расстроенную Хинамори. "Поплачь – легче станет", – приговаривала Рангику, и, превратив на пару кабинет десятого отряда в болото, лейтенанты уже в приподнятом настроении отправлялись в чайную, лопать пироженки, или в женскую лавочку за какими-нибудь маслами, или, на худой конец, на полигон, помахаться катанами.

В конечном итоге, продолжая успокаивающие поглаживания, он процитировал Мацумото, за что удостоился возмущенного взгляда сизых, в общем-то сухих глаз.

– Вот ещё! – фыркнула брюнетка, – Я ещё из-за козлов не ревела!

Про козлов Куросаки, конечно, загнула – сама ведь полезла к нему. Карин встряхнулась и, вернув голову на плечо Тоширо, развернула парня так, чтобы можно было любоваться вечерним небом, при этом руки сложила на второе плечо, фактически обнимая капитана. Хицугая вздохнул, абстрагируясь от ощущения девичьего тела на своей коже. И вроде, пора бы привыкнуть, ведь когда у Мацумото начинается очередной приступ нереализованных материнских инстинктов, пиши пропало. Но Куросаки на то и Куросаки, и дальше можно не продолжать, ибо подвести их всех или вот эту конкретно взятую под какие-то правила совершенно невозможно. Хицугая обнял подругу за талию одной рукой, лишнюю засунув в карман джинсов, склонил голову к черноволосой макушке, покоящейся на его плече и проговорил неожиданно сиплым голосом:

– Рассказывай! Что за парнокопытное перешло тебе дорогу?

Куросаки ещё помолчала какое-то время, а потом, не отрываясь от созерцания ночи, выдала:

– Знаешь, Тоширо, оказывается, люди – чертовски разные. Я в том смысле, – продолжила она, услышав снисходительное хмыканье, – что... Вот есть друзья, приятели, та же футбольная команда, где, вроде, у всех сходные взгляды, принципы. Когда общаешься с человеком и понимаешь, чего от него ждать, и общение приносит удовольствие обоим... А чуть меняется ситуация, и бывший другом становится совершенно чужим и непонятным...

Карин, продолжая лежать на плече Хицугаи, рассказывала, запинаясь и путаясь в словах. Пытаясь рассказать о произошедшем обтекаемыми фразами, поскольку сама не могла определиться, что чувствует, что произошло. Да и что произошло? Так, недоразумение. Не мудрено, что синигами давно потерялся в этих запутанных рассуждениях.

И, вроде, за произнесенными словами нельзя было определить ничего криминального, но сама ситуация с полураздетой девушкой и полупьяным подростком (многие за столом пили) наводила на вполне определенные мысли, которым смело можно присваивать рейтинг NC, а то и статью УК. Но Куросаки не говорила ничего конкретного, и Тоширо подозревал, что сейчас просто транслирует мысли неврастеничного братца, которые он выслушивал накануне поездки. А ещё вполне справедливо опасался, что спроси он Карин об этом открытым текстом, то огребёт сам за 'извращенца, думающего только об одном'. Но ведь девушка страдает, и он, как друг, просто обязан за нее заступиться, так?

– Мне намылить ему шею? – в конце концов, просто поинтересовался Хицугая.

Куросаки выпрямилась, глядя на беловолосого немного обескуражено. Затем удивление в её глазах сменилось пониманием, она чуть улыбнулась и, прикрыв глаза, едва-едва покачала головой.

– Знаешь, Тоширо, – в её глазах вновь появились искорки, – хорошо, что ты почти не вырос, – Карин не сдержала смешок, поскольку глаз Хицугаи нервно дёрнулся, – мне не нужно искать твои глаза в районе потолка, – мило пояснила она.