Весенние каникулы!

Спи сколько угодно! Но я встаю. И звоню Севке. Если Байкина не разбудить, то он и к ужину не проснётся.

Дел у звёздочки полно. Готовим в детском саду «Лисичка» праздник — новоселье. И хотя никто не назначал Люську главной, но все слушаются её советов и выполняют каждое слово. А как иначе?! Больше Люськи в этом деле никто знать не может.

— Завтра, — приказывает Удалова, обращаясь к каждому отдельно, — ты, Саня, принеси цветную бумагу. Ты, Тата, белые листы. Карандаши захватишь ты, Поликарпов. А ты, Байкин, тащи клей и ножницы. Мы с Майкой принесём краски.

Всем нравится Люськина чёткость.

— И прошу помнить, что вы взрослые люди, а они — малыши.

Она останавливает взгляд на Севке и учительским голосом спрашивает:

— Всё понял, Байкин?

— Всё, — рапортует Севка.

И мне начинает казаться, что независимый Байкин вроде бы побаивается Люську.

А может, даже он её теперь уважает.

Пока в «Лисичке» стучат молотки Василия Ивановича, Юрия Петровича и моего папы, пока туда завозят новую мебель, наша звёздочка занимается со старшей группой: клеим флажки, вырезаем картинки, красим.

Люська прохаживается между столами, проверяет сделанное.

— Не худо, Байкин! — похваливает она. — Погляди, Майка, а что делает у тебя этот рыжий?!

Все отрываются от работы.

Оказывается, малыш облизал кисточку и теперь сидит с синими губами. Чучело, а не рыжий!

— Я не рыжий! — обижается рыжий.

— Какой же ты?! — спрашивает Люська. — Если не рыжий, то красный. Такого редко встретишь!

— Я чёрный! — отвечает рыжий, и веснушки на его носу словно прыгают от счастливого смеха.

— Нет, ты синий, — уточняет Люська и подносит маленькое собственное зеркальце к его лицу.

Само собой выходит так, что мы все обращаемся к Люське, стараясь заслужить одобрение.

— Люся, а так можно клеить?

— Нет, нет, — останавливает она. — Накладывай поперёк, а ты — вдоль.

— Люся, достаточно?

Она оценивает работу:

— Пожалуй, прибавь в уголок красный кружочек…

— Так?

— Теперь другое дело!

Удивительно, сколько у Люськи вкуса! Как много она понимает!

Юлька Поликарпова сидит тихо, красит. Вижу, и она поднимает руку, и Юльке нужен совет.

— Люся, — спрашивает Юлька. — А у комара джинсы какого цвета?

— Комар девочка или мальчик?

Юлька решает:

— Мальчик.

— Крась синим, — говорит Люська.

— А у меня девочка, — кричит рыжий.

— Рисуй брючки из коричневого вельвета, а свитер — двухцветный, это модно.

Юлька и рыжий всё охотно исполняют.

Комары у них моднющие, как наш главный модельер Удалова Люська.

Дел прибавляется с каждым днём. Готовимся к концерту Татки Бойцовой.

— Что за артист без афиши?! — спохватывается Байкин.

Я соглашаюсь.

— Надо бы объявить получше! Татка у нас заслужила… Конечно, фамилию, имя, инструмент, на котором играет. Так всегда пишут, — перечислял я. — И программу.

Байкин тут же предлагает своё:

— А в конце, мелким шрифтом: «чай с пирогами».

— Но если пирогов не будет? — сомневаюсь я.

— Обязательно будут, — утверждает Байкин. — Помнишь, Полина Герасимовна обещала?

На следующий день афиша была готова. Байкин расхаживал гордый, пока Василий Иванович прикнопывал объявление к стенке. Заранее об афише не знал никто из наших, даже Люська и Татка.

В центре просторного зала вспыхнула люстра, превратив комнату детского сада в театр. Для маленьких поставили пару рядов маленьких стульев, большим сзади — большие.

Выкатили удобное кресло для Татки.

На стенах — флажки и рисунки, это всё наша работа.

В шесть вечера гости были уже в сборе. Включили всё электричество, даже настольные лампы, одну для Татки поставили на рояль.

Наша звёздочка и родители сели в конце зала, за малышами.

Василий Иванович сегодня был какой-то особенный. В чёрном костюме, в белой рубашке и галстуке с зелёными полосками. Сидел он торжественный и молчаливый.

Объявлять назначили Севку.

Байкин вышел, по-хозяйски оглядел зрителей, подвинул кресло для Татки, кивнул Зинаиде Сергеевне, сидевшей у рояля, что он, Байкин, готов. И крикнул:

— Выступа-ает заслуженная артистка третьего «а» класса На-та-алья Бойцо-ова!

Раздались дружные аплодисменты. Но Севка ждал, не уходил со сцены.

— Виолончель! — продолжал он. — Композитор Рахманинов. Аккомпанирует Зинаида Сергеевна.

Аплодисменты повторились.

Севка сел рядом со мной.

И тут вышла Татка! Я едва узнал её. Татка была в потрясающем платье с кружевами, в косах банты — такой красивой её никто никогда в классе не видел!

— Вологодские кружева! — подтолкнула меня Люська. — Суперкласс!

Я не ответил Удаловой, Люська есть Люська, её не исправишь!

Тем временем Татка поставила виолончель перед собой, села и совершенно исчезла за огромным своим инструментом. Впереди появился смычок, пальцы захватили тонкую деку. На секунду смычок коснулся струны. И всё стихло.

И зал словно бы наполнили чистые и прекрасные звуки!

Я вспомнил, как Севка советовал слушать музыку с закрытыми глазами. Звуки, утверждал Севка и даже готов был со мной об этом поспорить, могут сами вызывать в воображении неожиданные картины. «Целое кино можно увидеть, если слушать музыку!» — говорит Севка.

Но закрывать глаза я не решался. Вдруг уснёшь раньше, чем такие картины возникнут, да ещё вовремя не проснёшься?!

Впрочем, сегодня, я видел, никто засыпать не собирался.

Мама слушала Татку очень серьёзно. Папа и Юрий Петрович даже подались вперёд. Ясно, музыка нравилась обоим.

Вздохнула Екатерина Константиновна Байкина, возможно, она вспомнила своё боевое прошлое.

Отчего-то кивнул, а затем пожал дважды плечами грустный дедушка Фешин. Но кто может знать, какие заботы и мысли вспыхивают в голове администратора театра под волшебные Таткины звуки?!

Потом я перестал замечать людей. Куда-то исчезли папа, мама, Севка и Люська. Мне стало легко и свободно. Показалось, что я бегу по школьному стадиону, постепенно обгоняю ребят своего класса, рву ленточку финиша. Слышу мощные аплодисменты. «Сейчас меня похвалит сам Евгений Павлович!» — думаю я и тогда понимаю, что аплодируют совсем не мне, а Татке.

А вокруг такие радостные, совершенно счастливые лица. Юрий Петрович смеётся, жмёт руку Таткиной бабушке, что-то доброе говорит ей. Мама стоит около Татки, обнимает её за плечи. А в это время Зинаида Сергеевна пытается Татку отобрать у моей мамы и тоже обнять покрепче. Настроение у всех такое, что если бы Барсик и Мотька заглянули в зал, то они обязательно бы помирились.

А Полина Герасимовна вдруг признаётся, что Василий Иванович в последнее время стал такой хороший, что она от счастья и ног не чует. «Так и летаю от плиты к плите на своей кухне, — говорит она. — А благодарностями просто засыпали всю нашу книгу жалоб!»

Василий Иванович застенчиво машет рукой и бурчит:

— Да будет тебе хвастаться, Поля. Прочти лучше стихи, которые тебе пишут посетители в книгу…

— Прочтите, прочтите! — умоляют гости.

Полина Герасимовна краснеет, но её выручает Юлька.

— Я помню! — кричит она и читает:

Все смеются и аплодируют Юльке, а мой папа обещает обязательно пообедать в столовой Полины Герасимовны.

— Милости просим! — приглашает она всех. — А пока отведайте пирогов здесь!..

Севка подмигивает мне, я — Севке.

На улице все долго не могут распрощаться друг с другом. Ещё бы! Распрощаться — это закончить праздник. Продолжаю слышать «спасибо», «прекрасно», «какая Таточка умница!», «какие молодцы вы, ребята!».