Вот там-то я занялся карате уже серьезно. Уж не знаю, в чем секрет, то ли тренеры Юра и Гена были талантливые, то ли ребята местные были настоящими самураями, но команда стотысячного Новотроицка выигрывала матчевые встречи у Оренбурга 9:1, у Нижнего Тагила – 7:3, побеждала каратистов Челябинска и Свердловска. Самыми отчетливыми рубаками были крепыш Коля Шерабакин и молчаливый, сумрачный аскет Олег Кулигин. А тренер Ларионов-старший стал моим подельником по следующей «делюге».
Используя «куклы», мы кидали местных барыг, «покупая» у них японскую аппаратуру – «Шарпы», «Панасоники», «Тошиба».
Однажды, как обычно, «кинули» одного новотроицкого черта. Новотроицк город небольшой, хотя я был в парике, жена потерпевшего Лебедева меня узнала. Ко мне в дискоклубе «Радуга» подрулил знакомый деляга Андрон.
– Миша, это мой аппарат. Лебедев просто продавец, верните.
– Андрон, со всем уважением, я же не один. Как я тебе верну? Одну треть что ли?
Ведь «куклу» доказать не возможно, если за руку не схватить. А тут Андрон «замусорился» и дал показания: «В разговоре со мной Михаил признал факт мошенничества». На основании его слов меня арестовали. В камере я вскрыл вены, менты повезли в больницу штопать. В приемном покое притворился еле живым от потери крови. Конвой утратил бдительность и я сбежал. С этой минуты началась моя жизнь профессионального преступника.
Я перешел на нелегальное положение. Матерый новотроицкий рецидивист Толя Птенец обучил меня «ломке». И не только «ломке». Он был на пять лет старше меня, но по психологии, знанию людей мог дать сто очков форы. Помимо малолетки Птенец уже дважды отсидел на строгом режиме. Внешне Толян мало походил на старого арестанта, измученного лагерными лишениями. Такой плотный, мордастый крепыш среднего роста с наглым, стеклянным взглядом смешливых глаз. На мою беду, Птенец был человеком властным и сугубо авторитарным. За короткий срок первой ходки я не избавился от фраерских замашек и это его чувствительно раздражало. То я не так сказал, то не во время сделал. Не так оделся, не к тем телкам подрулил. Толяна бесило, допустим, то, что я не мог пропустить ни одного газетного стенда: «Что ты там читаешь? Одно и то же во всех газетах!!!». Он требовал, что бы я выбросил и не таскал всюду с собой солидный фолиант «Великая Отечественная Война 1941–1945 гг.», который я где-то украл…
С Птенцом. Урал 2008 год.
Я терпел, но в ответ не упускал случая расквитаться. И когда Птенец вдохновенно охмурял гарных украинских дивчин, рассказывая об Америке, я ехидно замечал, что Вашингтон стоит на реке Потомак, а не на Гудзоне, как он только что утверждал. Однако с горем пополам притерлись к друг другу и дали затяжную гастроль по Союзу – Лямбург, Харьков, Сочи… Где-то украли, где-то «сломали». Птенец события не форсировал и к работе меня подпускал поэтапно, «ломал» сам. Это работа тонкая. Если фокусам с деньгами за пару часов можно и обезьяну научить, то артистизму, мгновенной реакции на «запал» – гораздо сложнее. Не каждому дано притворится сельским лохом, влюбленно глазеющим на фирменные джинсы. Наивно смотреть в глаза потерпевшему, одновременно «наказывая» его на половину суммы. Моя роль была скорее охранно-вспомогательной.
Я многому учился у Птенца, но противоречия наши нарастали, как снежный ком. Ведь я сам был прирожденным лидером и не привык находиться на вторых ролях.
Вокруг меня постепенно складывался свой круг общения. Местный повеса Коля Шилов по кличке Подлый, почти двухметровый гандболист Вилли и деваха Малолетка – Ленка Яровая, в которую я без памяти влюбился. Мы регулярно зависали в орском дискоклубе «Радуга».
Вскоре я начал «ломать» сам. Как-то на рынке в Лямбурге я чисто «отработал» джинсы и после «покупки» отдал их Доктору, приятелю Подлого, студенту Оренбургского медицинского института. Терпилы пересчитали деньги и догнали моего нерасторопного партнера на выходе с рынка. Малолетка рванула за помощью к Птенцу. Доктору в это время уже отвесили пару тумаков. Подошедший Птенец грозно нахмурил брови: «Капитан Фуражкин, уголовный розыск! Что случилось? Предъявите документы!» Потерпевшие наперебой затараторили. Выяснилось, что джинсы перепродают какие-то комбайнеры с колхоза «Черный Отрог». И тогда Толян выдал фразу достойную Великого Комбинатора: «Почему занимаетесь спекуляцией на рынке во время посевной?» Черт ее знает, когда там случается посевная, но Доктора Толян отмазал.
А вечером на блатхате у Валеры Малыша состоялся разбор полетов. Птенец рвал и метал: «Тебе еще рано работать самому! Один стоит сопли жует, вторая глаза вылупила и верещит, как потерпевшая… Ты создал какой-то …козий коллектив!!! Третий (то есть я) вообще соскочил! Сам почему сорвался?». Желваки мои гуляли по скулам. «Доктор – дебил, – ругался я про себя, – ни украсть, ни покараулить». Ведь я действительно все сделал чисто и вполне мог сам уйти с джинсами. Но мне нужна была не только нажива. Я хотел руководить группой, чувствовать себя человеком, с рук которого кормятся… Молча выслушав гневный монолог Птенца, я еще больше укрепился в желании быть самостоятельным.
С Подлым освоили работу через «проходняки». Нашли в Лямбурге пару сквозных подъездов. В этом случае мы по очереди изображали барыг. Сочиняли «легенду». Ведь надо было показать какой-нибудь товар. Однажды у нас в наличии были только новые кроссовки, которые я купил для себя и не успел ни разу одеть. Тогда и кроссовки тоже были в дефиците. Решили, что в этот раз подставным покупателем буду я, а Подлый тренером-расхитителем, который получил на складе кроссовки и спортивные костюмы для команды и, гад такой, распродает их. Изогнутая знаком вопроса, долговязая фигура Шилова абсолютно не монтировалась с каким-либо спортом. Разве что с шахматами. Стали гадать, по какому виду спорта он тренер. Решили, что по фехтованию. Подлый примерил мой спортивный костюм, штаны оказались ему чуть ниже колен. Нацепили поверх брючин мои красные футбольные гетры (я и в футбол играл), чтобы скрыть недостаток длины, а рукава олимпийки Коля засучил. Еще я вручил ему значок «Мастер Спорта СССР» и велел прицепить его на футболку, а олимпийку распахнуть.
«Сняли» на Оренбургском рынке каких-то лохов. Довезли до «объекта». В подъезде я доверчиво вручил деньги тренеру-расхитителю, Подлый удалился с деньгами, а «терпилы» стали меня ругать – зачем я деньги отдал. Минут через пять в коридоре послышались шаги Коли, который попутно здоровался с мифическими соседями и ругал чью-то собачку, которая «своих не узнает». Мой подельник вырулил в домашних тапочках, беззаботно доедая бутерброд. Все эти аксессуары мы загодя спрятали в подъезде. Создавалось полное впечатление, что человек вышел из своей квартиры. Коля вручил мне кроссовки. «Терпилы» стали торопливо отсчитывать деньги. И тут я увидел, что падло Коля нацепил значок прямо на нейлоновую олимпийку, а не на футболку, как ему было сказано. Столько лет прошло, а я не могу ему забыть испорченный костюм. Еле сдержался. Поблагодарил сквозь зубы и ушел с кроссовками подмышкой. Шилов, забрав деньги у «терпил», сквозанул через проходняк. «Коля, скотина, ты зачем куртку проткнул значком?» – возмущался я. «Не могу же я рисковать, демонстрируя без олимпийки свои хилые мощи. А ты зачем анекдоты про поручика Ржевского в автобусе рассказывал? Ты же колхозник по сценарию…» – огрызнулся Коля.
С Подлым было весело. Сын серьезного музыканта, в юности он подавал надежды как поэт, дебютировав в газете «Металлург» производственной балладой «Домна, домна, красавица домна». Играл на многих музыкальных инструментах и потому пользовался успехом у романтичных уральских дам. К женщинам Коля относился сугубо потребительски и запросто их обманывал. Однажды он признался, что утром, просыпаясь с очередной пассией, не может вспомнить, как его зовут. То есть, каким именем он вчера представился. Мог, к примеру, объехать с десяток своих поклонниц, что бы взять у них «послушать» по паре дисков, продать их все, купить букет цветов, бутылку коньяка и на такси уехать в Орск к одиннадцатой. Известен случай, когда в Питере, в переполненном метро, Коля галантно пропустил на эскалатор свою невесту Катьку, а сам остался внизу с купленными ею обручальными кольцами. Только она его и видела! За все эти выкрутасы Коля получил свою «погремуху» Подлый. В работе Шилов был дерзок и артистичен.
