И потянулись следом дни – сумрачные, тянущиеся бесконечно долго, лишенные всякой радости, словно произошедшее выпило ее на месяцы вперед… Или же короли и королева, столь беззаботно и счастливо жившие все лето и осень, исчерпали отмеренное им удовольствие, забравшись и в запас на будущее. Ворота Кэр-Параваля заперли. Стихли веселые голоса в его коридорах, а слуги, которых подвергали тщательной проверке, старались помалкивать и не привлекать к себе внимания. Во дворец ограничили доступ простому населению – отныне ни один нарниец не мог вступить на его территорию без особого на то позволения. Таково было распоряжение Верховного короля, который вместе с братом ожесточенно искал главного злоумышленника. В воздухе висело множество вопросов, отягощая его, делая вязким и неприятным, а ответов не находилось. Слуга, принесший отраву в покои государя, несомненно, был виновен – иначе не оказался бы в бушующих волнах, всполошив наяд. Но прыгнул ли он в шторм сам, желая унести с собой тайну, или же кто-то от него избавился? Эдмунд, не спящий ночи напролет, на это заявил:
- Лучше исходить из худшего и считать, что в Кэр-Паравале есть еще предатели.
- Думаешь, их несколько? – мрачно уточнил Питер. Произошедшее ожесточило Верховного короля, который из милосердного, великодушного владыки быстро преобразился в сурового правителя, идущего по следу своих врагов. Он не мог иначе, ибо при виде Люси, что не отходила от мистера Тумнуса, сердце обливалось кровью. Девочка не отступала от медленно идущего на поправку друга ни на шаг. Казалось, не существовало для нее ничего дороже него. От мысли, что вместо изнуренного фавна на кровати могла лежать младшая сестра или брат, сжимались кулаки, а в душе еще сильнее разгоралось пламя праведного гнева. Питер знал – оно не затухнет до тех пор, пока главный злоумышленник не поплатится за содеянное жизнью. И ради этой цели он был готов идти до самого конца и проливать кровь.
- Даже если и один, - Эдмунд помолчал и без усмешки добавил: - Даже один предатель может много дел натворить. Нам ли этого не знать?
Каждый из правителей находил, за что себя отругать. Это было тяжелое и смутное время. Питер журил себя за то, что слишком расслабился, позволил беззаботности ослабить свою бдительность, когда как враги только этого и дожидались. Ведь так долго в Нарнии жизнь текла своим чередом – и он слишком уверился в том, что так будет всегда! Вот оно, опровержение, ворвалось так, что мало не покажется, что тень, им наброшенная, легла на весь Кэр-Параваль. От нее, казалось, белые стены потускнели, перестали светиться изнутри, а золотые шпили более не источали сияния – солнце не выглядывало из-за туч. Во дворце более не звучал смех, ибо всех его обитателей ждали долгие, жесткие допросы. Эдмунд Справедливый проверял каждого, никого не упускал. Теперь в услужение правителям допускались лишь те, в чьей верности не возникало абсолютно никаких сомнений.
Младший король ругал себя за то, что допустил подобное. Ему становилось дурно от мысли, что Питер мог умереть, что кто-то посмел покуситься на его жизнь. Они прошли по такому тонкому краю, что едва не сорвались… Ведь на месте мистера Тумнуса мог бы быть кто-то другой. Оба короля не могли избавиться от этих жутких дум, и оба жаждали как можно скорее миновать эту черную полосу и вновь вздохнуть свободно. Увы, это было возможно, только когда они установят, кто же виноват, и покарают врага по закону, что предписывал за содеянное смерть.
Но вот кто? Кто стоял за этим покушением? У Питера Великолепного было много врагов. Отстаивая права Нарнии как независимой страны и показав себя как сильного лидера, он завел себе немало противников. Слуга, который мог пролить свет на эту тайну, ушел на дно, оплакиваемый наядами, а тело его унес морской шторм. Не было более никаких зацепок – даже то, с кем виновный общался, не удавалось установить доподлинно. В предшествующие покушению дни Люси проводила встречи с подданными, и через дворец могла пройти едва ли не вся Нарния! Еще один повод ругать себя за излишнюю беспечность. Эдмунд понимал, что они бросаются из крайности в крайность, - Кэр-Параваль напоминает то проходной двор, то неприступную цитадель, в которую никого чужого не пускали бдительные стражи. Эту процедуру следовало в дальнейшем отрегулировать, но допущенная ошибка сделала невозможным выяснение деталей. Меар, Лис и Фалко, которого младший король также приобщил к делу, смогли разузнать лишь о прошлом погибшего, его родине и семье, но это не давало ровным счетом ничего. Того, что он приехал с западной части Нарнии, было недостаточно, чтобы строить далеко идущие выводы. Надежда была одна – выяснить, что за яд был использован, из каких он земель. Лекари работали без продыху, пытаясь это установить, но вряд ли удастся что-то извлечь из этих сведений. Отраву можно купить, привезти издалека… Виновником мог быть кто угодно. И Эдмунд старался не говорить вслух о том, о чем и Питер наверняка думал. О Тархистане.
Младший король послал Сьюзен письмо с просьбой немедленно вернуться в Нарнию. Сейчас им как никогда было необходимо находиться в одном месте, действовать как единое целое, ибо поодиночке они не так сильны. Братья и младшая сестра старались держаться вместе – Люси не покидала мистера Тумнуса, Питер ночевал в своих же покоях, а Эдмунд перебрался в соседние, но постоянно зависал у родных. Так им было спокойнее… А когда приедет Сьюзен, семья окончательно воссоединится. Старшей королевы и ее логики, трезвого, практичного взгляда не хватало в сложившейся ситуации, когда гнев Питера разгорался все жарче, Эдмунд со все большим остервенением искал виновных, а Люси прижималась к братьям, ничего не говоря. Все, что пока могла сделать Сьюзен, - это прислать ответ, в котором содержалось ее мнение насчет Тархистана и того, способен ли Тисрок устранить соперника столь подлым образом.
Несмотря на заметно подрагивающую руку, которой сестра писала письмо, его содержимое было на редкость лаконичным. Со свойственной ей логичностью и рассудительностью Сьюзен разложила имеющуюся у нее информацию по полочкам. Конечно, это может быть Тархистан, но зачем это делать в данный момент? Из-за резкого отказа Питера? Он отказывал им в поблажках и прежде, однако таких мер Тисрок не предпринимал. Да и подозрения падают сразу на них, это ясно каждому, как и то, что Нарния не станет после этого молчать. Начнется война – а смысл Тархистану ее развязывать, когда Нарния как раз набралась мощи? Будь у них таковое намерение, покушение произошло бы куда раньше, пока страна Аслана слаба. Таково было мнение Сьюзен Великодушной, спешащей обратно в Кэр-Параваль, и Эдмунд с Питером не могли не признать правоту сестры. Первый приходящий на ум вариант был слишком очевидным, чтобы оказаться верным.
Но какие еще у Нарнии были враги, чтобы желать Верховному королю смерти? Эттинсмур? Великаны долго не заявляли о себе, но и не настолько умны и коварны… Питер ломал голову, размышляя, кто это может быть, а Эдмунд тем временем муштровал стражу. Никто. Никогда. Больше не посмеет. Даже помыслить о том, чтобы причинить Верховному королю вред! Если Питер – десница Аслана, то Эдмунд станет десницей государя. Он сделает все, чтобы исключить новые случаи, и его внимательность и бдительность никогда не ослабнут.
Так что около недели Кэр-Параваль окутывало томительное ожидание вкупе с нервным напряжением. День, когда целители заявили, что выяснили что-то важное, запомнился всем, словно наступило долгожданное пробуждение, и туман неопределенности наконец развеялся, как дым, а на место его пришел праведный гнев.
- Это не травяной сбор и не ядовитые ископаемые с гор, - сказали целители. – У яда этой совсем иная природа. Колдовская.
Братья переглянулись. Эдмунда передернуло: хоть Кара и заставила его пошатнуться в своих убеждениях, что колдовство – это сплошное зло, упоминание о магии все равно ему не нравилось. Да и сейчас оно несло с собой беду.
- Его невозможно почувствовать на вкус и запах. Он точно талая вода, незаметный и прозрачный, и лишь бальзам королевы Люси одолел его страшную силу, как уже сделал это однажды…
