Разумеется, я с самого начала думал об освобождении; но тюремщики не делали ошибок и явно имели опыт работорговли: все способы, употребляемые для защиты от возможного бунта негров, применялись и к нам. Лишь переманив кого-то из охраны (или из матросов) на свою сторону, можно было надеяться на успех. Однако, стоило мне наладить отношения с потенциальным помощником, как его убирали. Всех, кто выказывал хоть малейшее дружелюбие к нам, меняли на угрюмых ненавистников. Метода Тайной Канцелярии по предотвращению сговора узников со стражей явственно проступала в сих действиях. Возгряевым воняло за версту.

Сам бывший секретарь не считал нужным соблюдать правила, с его доклада установленные для других. Видя мое бессилие, он постепенно осмелел, начав изводить бывшего хозяина тупыми оскорблениями. Впрочем, парировать сии потуги не составляло труда. Как-то раз, при очередном таком посягательстве, шпион и попался на крючок.

- Помнишь, как твои мужики аккулами мне грозились? Теперь сам в ихние зубы попадешь, после того, как с виселицы снимут!

- Вместе попадем, безо всякой виселицы. Возможно, живыми.

- Врешь, вор! Тебя рыбы сожрут, а я в индейских землях начальствовать буду!

- Глупый ты, Степа. Погляди, каких матросов ван Винкель на "Савватия" отрядил. Авось, поймешь.

Недруг запнулся и умолк, с опасением косясь на голландцев. Клюнул, ёрш склизкий! Сейчас главное - не пережать. Ни слова больше, пока первым не заговорит!

Через день или два, в минуты недолгой прогулки по палубе, коей мне удалось добиться у тюремщиков, сукин сын подкрался сбоку и прислонился рядом к фальшборту. Заложив руки за спину, я делал вид, будто не замечаю его.

- Ты... Это.. А чем нехороши матросы?

С превосходительной... Нет, с высокопревосходительной улыбкой продолжаю любоваться бескрайним морским горизонтом. Прям чувствую, как мерзавца корежит от разнородных чувств.

- Ваша милость, так чем матросы-то не нравятся?

- Капитан самых негодных сюда сплавил. Половина больных, с начинающейся цингою. И прочие... Азияты всякие, из белых - сплошь мозгляки... Словом, которых не жалко.

- И что?

- А ты еще не понял? Суд грозит скандалом и крупным штрафом; а ежели приз в море пропадет, никто о нем и не вспомнит. Как раз входим в широты, где сильные шторма бывают.

Знающего человека так дешево не купить, но этот... Главное, посеять сомнения, а дальше он сам их растравит. Как нарочно, шторм не замедлил: через день или два сильный норд-вест нагнал тучи и поднял крутую волну. Не в силах уснуть, стукаясь поминутно всеми частями тела о стенки каюты, я радовался душою, представляя метания Возгряева. К утру непогода усилилась, и стало не до того. Брызги воды находили щели в стенах нашего с Тихоном узилища, корпус скрипел так страшно, будто вот-вот рассыплется. Если утонем - мне это будет расплатой за скупость. Последняя тимберовка делалась в Гамбурге, пять лет назад... Надо было еще раз в док поставить... Хотя, кто же знал?! Я не планировал такого дальнего плавания...

Чуть слышно за шумом бури, звякнул замок. Голландский подшкипер де Ренье, потомок французских гугенотов и старший призовой команды, вцепился в дверной проем:

- Капитан, сейчас не время для вражды... Вы лучше знаете свое судно, и русские матросы требуют вас... Иначе не слушаются. Даже на помпы не встают. Извините, граф: вам придется остаться...

- Врешь, братец. Матросы хотят видеть нас обоих. Так?

- Простите, Ваше Сиятельство. Я не могу...

- Без меня никто не двинется с места. Тихон, сядь!

- Ладно, только дайте слово чести...

- Хрен тебе! Кто беззаконно лишает свободы мирных мореплавателей, сам чести не имеет и ставит себя вне христианства. Пока шторм, никого не трону - а там видно будет!

В этот момент накатилась особенно большая волна. Пенный гребень обрушился на палубу, взбесившимся белогривым табуном пронесся по ней и походя внес подшкипера в арестантскую каюту. Если б не Тихон - приложило бы мордой об стенку.

- Черт с вами, Exzellenz! До окончания шторма еще дожить надо!

Мокрые с головы до ног, мы с Полуектовым буквально свалились на головы своих матросов, бесплодно сжимавших кулаки в смрадной темноте трюма.

- Здорово, братцы! Спаси Господь, что постояли за нас с капитаном. Афанасьич, командуй!

- Слушай, ребята! Кто в вящей силе - бегом на помпы. Антоха - ты со своими смени голландцев у руля и на палубе, а то с ног падают...

Тихон моментально приставил всех к делу. Де Ренье не мешал, равно как побежденная морскою болезнью стража. Вчерашние недруги превратились в единую команду, занятую борьбой за спасение.

Только я набирал камни за пазуху. В буквальном смысле, под видом поисков течи лазая по затопленному интрюму и выковыривая из балласта подходящие куски коралла. Харлампий таскал их на жилую палубу и тайком от голландцев прятал в увязанные матросские гамаки. Запасши сего оружия в достатке, мы с ним выбрались из недр корабля в обитаемую часть и в канатном ящике отыскали бледного, как смерть, Возгряева.

- Теперь понял, какую судьбу тебе ван Винкель уготовил? Меня слушай, не то пропадем. Где топоры и прочий корабельный инструмент? Надо иметь под рукой. Не исключено, что мачты рубить придется.

- Под замком в боцманской каморке, ключи у сержанта Бильдера.

- Добудь. На меня не ссылайся! Придумай уместный резон, ты же умный.

- Не извольте беспокоиться, уж немчуру-то как-нибудь обманем!

Буря, по крайней мере, не усиливалась - это уже было хорошо, потому что мы к ней притерпелись. Больших течей не обреталось: "Савватий" вбирал потихоньку воду всем своим ветхим корпусом, сотнями незаметных щелей. Рук для откачки теперь хватало. Держась за леера, вылез на палубу - там тоже несли вахту мои матросы, только рулевым остался голландец. Он уверенно держал курс по волне. Свирепый ветер напрягал до каменной твердости лишь два паруса: штормовую бизань и фока-стаксель, ликованные по всем шкаторинам, - но корабль мчался по бурному морю, как стрела.

- Ваше Сиятельство, вот! Токмо вернуть надо: я сказал, надобен инструмент помпу поправить...

- Боцман где? Семеныч! Ты у себя в кладовой без фонаря разберешься, на ощупь, так что пойдем.

Сжимая драгоценный ключ, полезли опять под палубу, во мрак и смрад. Опасаясь пленников, стража редко пускала их наверх, и нужду справляли в бадью. Еще в начале шторма содержимое оной расплескалось по сторонам. Твари ост-индские, я их это вылизать заставлю!

Собрали все, что может сойти за оружие, припрятали... Теперь - ждать! Пусть хоть немного поутихнет. Да и устал я, честно говоря. Матросы бодрей - они привычны к тяжелой работе и, в большинстве, моложе меня вдвое. Где там денщик? А, на помпе? Черт с ним...

- Харька?! Натяни гамак. Там, в дальнем углу, без камней который. Разбудишь, коли что важное.

И, наплевав на штормовую качку, мокрый и грязный имперский граф уснул сном праведника под рев бури и торопливое чавканье помп.

Мне снилась зима. Настоящая, русская, с морозом и снегом. Кибитка, запряженная лихою тройкой, весело мчится, раскачиваясь на ухабах, рослый возница свищет по-разбойничьи, без пощады охаживает лошадок кнутом. Оборачивается... Это же царь Петр! Да сердитый какой!

- Чего разлегся?! Почто я тебя приближал?! Ну-ка, полезай в хомут!

- Не полезу, я вольный человек и вовсе пассажир!

- Врешь, у меня этаких не водится! Ты конь, и должен ходить в упряжке!

Гляжу на себя: в самом деле, конь! Царь замахивается, чтобы ожечь меня кнутом; шарахнувшись в испуге, оскальзываюсь передним копытом и выпадаю из возка. Чудная повозка мгновенно исчезает в снежной круговерти...

- Не ушиблись, Ваше Сиятельство?

А, это я из гамака во сне вывернулся... Умел запрягать покойный император! Сколько лет прошло, а во рту привкус, будто от шенкелей... Та-а-ак, что тут делается? Холодно как! Впрямь зима настала?! Куда ж это нас занесло, что воздух снегом пахнет?!