Памятник был старым. Довольно старым. Макар сделал такие выводы, посмотрев на проржавевшую табличку, на которой было нацарапано что-то на неизвестном парню языке. Может быть, это был еврейский, корейский или даже японский – одним словом, Макар не мог различить с точностью, поэтому он переключил внимание на саму статую.

«Лебедь. Хм. Странно. Что бы это могло означать?» – Макар обошел памятник кругом и ещё раз изумился – у лебедя не было одного крыла. Макар понял, что это не вандализм, то есть никто не разрушал памятник – он стоял довольно прочно. Единственное, что от него немного поотлетела краска. Но то, что лебедь был однокрылым – удивляло.

«Похоже, что это авторская работа… – понял рыжий. – Кто ж знает, что за причуды посетили этого скульптора?» Макар хмыкнул и пожал плечами, но в этот момент его взгляд опять, как по велению судьбы, упал чуть дальше…

Между стволов двух больших деревьев располагался металлический шест. Макар не сразу понял, что это остатки забора, точнее – железной ограды. Возможно, когда-то этот сквер не был столько запущенным и одиноким. Возможно, когда-то и здесь гуляли, влюблялись. Макар подошел ближе и заметил на ограде несколько замков. Эти замки не были похожи на те, что обычно дарят на свадьбы молодоженам. Эти замки выглядели странно и, похоже, что их делал все тот же мастер, так не любивший симметрию. Рыжий никогда ещё не видел замков такой причудливой формы. Хотя, если приглядеться и включить фантазию, то вполне можно было заметить одно небольшое сходство между всеми замками. Все они были похожи на… Макар помотал головой, старясь прогнать нелепые и пошлые мысли, и снова повернулся к памятнику. Его как будто прострелило.

У отличника родилась гипотеза, относительно «уродства» скульптуры. Макар подумал, что лебедь может означать, как это и принято, верность. Но… верность какую? Гейскую? И почему же он все же без крыла? Возможно, скульптор хотел, чтобы каждый смотрящий на памятник, задумался о чем-то. Бобровский пришел к выводу, что этот памятник был поставлен здесь неслучайно, и он служит неким олицетворением жителей этого места. Раз здесь живут одни геи, то и памятник создан с расчетом на то, что на него будут смотреть люди с весьма изощренной фантазией и больным нутром.

- Вот, оказывается, куда ты забрался! – с грустной улыбкой на губах, к Макару подошел Клей.

Боровский молчал. Он насуплено смотрел на Лимова и думал о том, что зря согласился сюда ехать. Возможно, что те открытия, которые он совершил и совершит ещё, скажутся на его душевном состоянии очень скоро и скажутся куда более болезненно, чем все остальное.

- Это лебедь верности, – проговорил Клей, склонив голову.

Макар прищурился:

- Лебедь верности. Откуда он здесь?

- Это давняя история, – сказал Клей, мотнув головой в сторону города. – Давай возвращаться. Я покажу тебе наше временное жилище. Ты сможешь отдохнуть перед ночными танцами.

- Я не пойду на танцы, – тут же сказал Бобровский.

- Это ещё почему? Не пойдет он! – усмехнулся Клей. – А если потащу, не против?

- Против! – Макар прошел мимо и максимально ускорил шаг, не желая, чтобы Лимов догнал его.

Клей остался стоять возле памятника, вздыхая и закрывая глаза. Этот лебедь имел место в судьбе студента. Лимов не хотел вспомнить тот день, когда его идеальный мир рухнул. Но теперь, когда Крис разбередил старую рану, Лимов готов был отдаться ностальгии – безжалостной и беспощадной.

Клей всегда знал – главное ни о чем не жалеть. Не жалеть ни времени, ни себя самого. Тогда, есть шанс, что всё наладится. Но это оказалось куда сложнее. А ещё Клей знал ,что любовь не может быть в одиночку. Один не может любить, любить должны двое. Если один не любит, то он лжет, а если он лжет, то эти отношения недееспособны! В их отношениях с Лео всегда действовало одно правило, оно действовало безотказно, что бы ни происходило, и Лимов больше всего его ненавидел. Это правило эгоизма. Один мудрый человек сказал, что любовь – это эгоизм вдвоем… Но в их паре эгоизм наблюдался только со стороны Лео. Он мог сделать всё, что угодно и знал, что будет прощен. Клей был слаб, был зависим… жаль, что он не смог показать Лео силу, а в том, что она у него была, Клей не сомневался… «All what he want!» – именно так это бы звучало по-английски, то есть всё, что он хочет. Всегда.

Клей вздохнул. Навалившиеся воспоминания были столько тяжелыми, что без труда могли бы его раздавить, но студент имел возможность отогнать их – он подумал о Жданове. В последнее время он много о нем думал, думал и о том, что наступает на те же грабли, что и с Лео. Думал и ничего не мог придумать, чтоб избавиться от навязчивых идей обладать блондином. С чего он взял, что Жданов будет по своему эгоизму отличаться от Лео? Просто ему так хотелось. Клей не спрашивал себя: «Почему?» – он просто верил. Когда Лимов вспоминал о том, что сделал с ним Жданов в сортире, то понимал – война является лучшим выходом из положения. Сперва месть, а потом всё остальное. Лимов решился на отчаянный шаг. На такой же, как с Лео. Давно и впервые.

КОВАЛЬСК.

Миро обзванивал все компании, которые раньше сотрудничали с их конезаводом, и спрашивал об одном и том же – есть ли у них лишние три миллиона долларов. Естественно, что его посылали, в лучшем случае. Милехин не стал ничего говорить жене – он боялся, что не выдержит и набросится на неё. Как можно было так подставить его?!

Миро, конечно, утрировал ситуацию, но зная аппетиты нынешних кредиторов, понимал, что даже все их имущество не покроет тех расходов, которые теперь появятся в связи с деятельностью их сынка. Миро волновал и ещё один насущный вопрос – Бероев. Как он мог так долго оставаться в тени? Почему никто не забил тревогу раньше?! А теперь бить в колокол проблематично, во-первых, только потому, что Рамзан стал мэром. Милехина всегда передергивало от одного этого слова «Сочи». Во-вторых, чтобы судиться с ним, нужны опять же средства.

Цыгана изнутри одолевали сомнения в том, что что-то ещё можно исправить. Ему казалось, что уже нельзя. Миро вспомнил это чувство опустошенности и страха, страха за судьбу людей. Тогда это было связано с очередным воскрешением Лексы. А где гарантия, что в данный момент не происходит то же самое? Мужчина повел плечами, по спине пробежал неприятный холодок. Он прекрасно знал, что Лекса мертв, но вдруг у него остались последователи? Тот же Банго – зараженная злобой и ненавистью крыса, которая перегрызет глотку любому, просто считая, что в мире всё подчиняется законам беспредела. За целое утро работы в кабинете Миро ни разу не слышал посторонних голосов на конюшне. Никто не решался сюда приходить, после того, как было объявлено, что Крючковский сбежал.

Вожак знал, что будет, если преступник доберется до табора – эпидемия. Эпидемия страха и протестов. Против него – Миро. Люди всегда бывают недовольны теми, кто их кормит, по одной простой причине – они хотят всё больше еды. В этом человек даже превзошел своих собратьев – животных. В жадности. Не исключено, что его сын стал жертвой этого вечного порока.

Николай с детства считал, что не стоит довольствоваться подаренным судьбой, если можно загрести больше.

Миро понимал, что его убеждения основаны лишь на экономических составляющих, но где-то в душе был уверен – его сын оценит задатки, которыми наделила его природа. Цыганские задатки. Цыгане же не были предпринимателями никогда. Да, они пытались развернуть свою сеть малого бизнеса, но быстро поняли, что любое дело требует времени и оседлого образа жизни. Все предки Милехина трудились лишь на благо своих людей. Никто из них не лез в верхушки общества, где находил бы себе применение. Их там просто не ждали. Вот в чем штука. Миро был в корне не согласен с Рамиром, считавшим, что любой грамотный человек, пусть и цыган, может и должен развиваться, и идти вперед, в бизнес, туда, где можно развернуться и зарабатывать…

«В бизнесе можно заработать только нервный срыв или проблемы с финансами!», – считал Милехин. Как ни старался Миро отойти от бизнеса, тот его всё равно догонял. Как ни старался Миро объяснить жене, что не стоит открывать компанию по продаже лошадей за границу – она не слушала его. Теперь поздно отматывать назад. Дело сделано – лошади попали в западню к Бероеву. И погибли.