- Ага, – грустно добавила Кира. – И я эту попытку упустила...

- А вот и нет!

КОВАЛЬСК.

Куда было идти Рубине? К Давиду? Девушка не была уверена, что парень обрадуется такому повороту дела, ведь чемодан с вещами как-то не вписывался в «спонтанное свидание», а скорее походил на безысходность. Конечно, можно было зарулить к подруге, но объяснять причины ухода из дома совсем не хотелось. Та бы всё равно не поняла её состояния.

На самом деле, иногда ближайшие родственники становятся чужими. Нет, Рубина очень любила мать, считала, что Люцита слишком много думает о ней, а не о себе. Самоотверженность хороша в исключительных случаях. А ведь недаром говорят, что от состояния матери зависит и состояние ребенка. Хотя, это говорят только про беременных. «Мама. Первое слово в каждой судьбе…» – кажется, такие слова имеются в самой доброй детской песенке. А как насчет папы?

Если бы Рубине в детстве задали подобный вопрос, то она бы ответила примерно следующее: «Папа – это человек, на чью фотографию всё время смотрит мама, но сама я не имею ни малейшего понятия, что значит иметь отца!» Чем старше становилась девчонка, тем отчетливее она понимала, что этот человек, несомненно, важен и нужен. И что делать, когда его просто нет? Не потому, что не существует в природе достойного кандидата, а потому, что кое-кто застрял в прошлом, упорно не желая снимать с глаз «шторы», занавешенные ещё давным-давно и ото всех сразу.

Куликов Павел Петрович – друг семьи, надежный мужчина, безнадежно влюбленный в Люциту. Почему они не сошлись? Что так взбунтовалось в цыганке? Насколько знала Голадовникова-младшая, до её рождения они жили вместе и даже подали заявление в ЗАГС.

В один день всё рухнуло. Через пару месяцев после появления дочери на свет, Люцита собрала вещи несостоявшегося мужа и выставила их за дверь. На все звонки и просьбы объяснить ситуацию отвечала кратко «Нет!», пресекая любые поползновения в свою сторону.Так прошло двадцать лет.

Пусть мать всё решила за двоих, но Рубина уже сама вправе выбирать, как жить и кого считать отцом. Факт. Бывало, что юная цыганка назло всем хотела взять фамилию и отчество Куликова. Правда, он оказался против подобного. И как бы ни старалась девушка сблизить этих двух ужасно одиноких людей – бесполезно. Вообще, в их семейных конфликтах он всегда сразу же признавал себя виноватым во всём и уходил не солоно хлебавши. Такая мешковатость порой бесила, однако без этого трудно представить его себе.

Таким образом, кроме как к Куликову пойти было некуда.

- Привет… – сумел выдавить из себя экс-отец при виде плачущей. – Что-то случилось?

Рубина молча вкатила чемодан в прихожую, закрыла за собой дверь. Мужчины ещё раз переглянулись. Вид у цыганки был убийственный. Пополнив свои профессиональные ряды (молчание слишком затянулось), молодой майор не выдержал первым.

- Мы опаздываем на такси… – шепнул бывшему оперу Кудряшов. – Ты слышишь?

- Иди на кухню и чайник поставь! – Куликов небрежно толкнул майора в плечо, а сам присел рядом с Голадовниковой, ему сейчас было абсолютно плевать на поездку. – Рубина, что случилось? Говори!

- Я ушла из дома, – девушка с недоверием покосилась на Сергея, который тут же ретировался на кухню, загремев кухонными приборами. – Прости, что без предупреждения…

- Ничего, я привык… причину назови, – подполковник в отставке глубоко вздохнул и задал вопрос, на который уже знал ответ. – Что тебя заставило так поступить?

- Я так решила, пап! – Рубина скинула обувь. – Или ты против?

Был ли он против? Нет, не был. Только вот от мысли, что Люцита теперь возненавидит его до глубины души, стало как-то не по себе.

- Да я-то ничего, но…

- Чай готов! – Кудряшов звякнул чашками, высунув голову в проём. – Наливать?

- А покрепче ничего нет?

- Покрепче? – хором переспросили полицейские.

Девушка усмехнулась, окончательно успокоившись, ушла мыть руки.

- Слушай, а чего это она от матери ушла? Из-за тебя никак не успокоятся? – Сергей отличался исключительной любознательностью, граничащей с любопытством. – Или ухажер очередной бросил?

«Что ему ответить? Соврать? Или выложить на чистоту?» – Куликов выбрал что-то среднее между грубостью и строгостью.

- Не твоего ума дело! Стол накрой лучше… – Павел отнес вещи падчерицы в комнату.

- Ты уже не собираешься ехать, верно?

«Далась же всем его поездка! Хотя, чего ждал? С глаз долой – из сердца вон!» – невесело было на душе, ох, как невесело.

- Не поедешь, да? – допытывался друг. – Опять будешь тухнуть в четырех стенах?

- Поеду, – нахмурился мужчина. – Сейчас поговорю серьезно с ней и на своей старушке покачу на вокзал, время терпит. А ты потом обратно прикатишь и приглядишь за девочкой.

Майорчик заулыбался во все тридцать два.

- Даже не скалься, – вовремя осадил бывшего коллегу. – Я имел в виду присмотришь за машиной! За машиной, а не за Рубиной! Понял?!

- Рифма! – заржал майор. – Ты прирожденный поэт!

Вскоре все трое сидели за столом, попивая ароматный крепкий чай, только вот беседа получилась какой-то слишком уж принужденной. Павел Петрович старался быть мягче, старался не давить и не задавать наводящих вопросов, но профессиональные замашки никуда не денешь. Кудряшов же делал вид самый отстраненный, уставившись в потолок, иногда отхлебывал напиток, булькая ложкой. Цыганке это не нравилось и она всё время вздрагивала.

- Что мать скажет?

- Какая разница? – Рубина сжала губы, посмотрев в очередной раз на коллегу отца. – Мне не пять лет! Я сама за себя в ответе!

- Она не знает, что ты здесь? – мужчина не скатился с нужной темы. – Мы не так давно разговаривали и Люците ужасно не нравилось наше общение...

- Да мало ли что ей там не нравится! – взвизгнула, чуть не поперхнувшись, цыганка. – Папа, ты должен меня поддержать!

- Да я и так слишком часто тебя поддерживаю... – он не мог сказать ничего другого.

- Это плохо? – Кудряшов на удивление удачно задал вопрос. – Плохо, когда отец помогает дочери?

- Действительно, па, разве тут есть что-то аморальное? Безрассудное? – Рубина посмотрела на майора с благодарностью. – Семья на то и семья...

- Да если бы была она, эта семья...

- Ну, пусть не в полном составе, но...

Сергей почувствовал себя лишним, хотел выйти, но Куликов усадил его на место.

- Мне пора... а то ведь опоздаю на паровоз...

- А ты куда? – цыганка мигом стала серьезной. – Уезжаешь?

- Да, я же, кажется, говорил...

- Может быть, но не мне! – состроив обиженную мину, Голадовникова отвернулась.

Павел и в самом деле забыл только ей сказать, что уезжает.

- В санаторий он едет, – ответил за подполковника Сергей. – И кстати, жестоко опаздывает!

- А я?

В девичьем взгляде читалось отчаяние. Мужчины подумали об одном и том же.

- Ты остаешься...

- Одна, – констатировала она. – И это справедливо, по-вашему?

- А ты считаешь иначе?

- Само собой!

- Какие будут предложения? – майор начал одеваться вслед за Куликовым.

- Я тоже еду!

И снова Павла Куликова словно придавили рамками общественных норм. Особенно цыганских.

- Куда, со мной? В санаторий?

Кивок и умильная улыбка были настолько обезоруживающими, что тут бы растаяло даже ледяное сердце. Обошлось почти без споров.

- Хорошо, сдаюсь, – Павел наконец махнул рукой. – Поехали, отдохнем!

Его немедленно стиснули в объятиях.

- Вот бы мне кто так сказал, – мечтательно протянул блондин в майорской форме. – Я в отпуске не был лет пять!

- Ты лучше чемодан бери и иди машину заводи! – старший почему-то не хотел, чтоб Рубина оставалось с мужчиной наедине. – А мы тут пока квартиру запрём!

- Понял, товарищ подполковник! – улыбнулся Кудряшов. – Чемодан-то не тяжелый...

- Да не мой чемодан! – заругался бывший подполковник. – Рубинин! Свой я и сам донесу!

- О, эм... – такого блондин не ожидал и с опаской глянул на цыганку. – А мне его доверят?