«Как тают мои призрачные надежды вернуть Эребор, — подумал Торин в отчаяние. Горло сомкнули тиски душащих криков. — Как давно растаяла моя вера вновь обрести дом и покой, найти приют под сводами Одинокой Горы и радоваться спокойным дням. Золото. Дракон. Эребор. Жизнь проходит под кровавым дождём, и каждый следующий шаг сулит потерю. А в моей душе отчего-то царит приятное волнение. Немыслимо и неправильно».
— Мне нужно отойти, — изрёк гном, уже забыв о монологе старого друга. Даин, потеряно кивнув, лишь поджал губы и вновь отпил из кубка. За безучастность Торин Железностопа не винил. Сам он никогда не просил помощи, и менять привычек не собирался. Всё, посланное судьбой, молодой наследник рода Дурина воспринимал как дар. Даже если рок вместо благодати давал крепкую затрещину.
Не замечая, как ноги уносят его подальше от шума и веселья праздника, Торин быстрым шагом пересёк зал поперёк. Взор Короля уцепился в балконные арки. У края каменных плит, там, где резные опоры впивались в пол, свет снежной ночи и яркого пламени сходились воедино. Странный туман расползался по широким пластам грубой породы – горячий воздух, остывая, ложился на стены влагой и тут же обращался в иней, едва различимый в неясном лунном сиянии. Обойдя стороной громкую компанию собратьев, эреборец молча юркнул в холод и тень. Морозный воздух ударил в лицо, защипал кожу, развеял хмель. Наполняя лёгкие свежестью, он дурманил рассудок нестерпимым хладом. Подняв голову к небу, Торин широко распахнул глаза. Звезды мерцающими мотыльками далёких миров отстранённо взирали на грешный мир Арды. Им не было дела до мелких забот какого-то гнома. Что для них судьба Эребора, когда в распоряжении есть вечность и красота путешествия к неизведанным далям?
— Отец говорил мне, что их свет обманчив и зол, — успевший полюбиться голос мелодичной песней коснулся ушей. Пытавшийся сбежать от наваждения, Торин вновь оказался в его власти. Задрожав теперь не от холода, эреборец обернулся. Ниар, взмыленная и широко улыбающаяся, заворожённо смотрела на небосклон. — А я всегда находила его сказочно красивым. Хотелось бы знать, какие они, эти огоньки. Наверное, горячие.
— Вы простынете, — голос сел. Кашлянув, Торин даже не постарался утихомирить волнение. Знал, что тщетно. — Зайдите внутрь.
— Я увидела, как Вы поспешно покинули своего друга, — Ниар моргнула. Торин, замерев на месте, встретил её взгляд. В глазах девчушки отражалась бездна, взметалась жаром на поверхность и янтарными искрами разливалась в них. Эреборец проклял тот день, когда впервые посмотрел Ниар в глаза. Он сам пропал в их янтарном омуте и не находил возможности как-либо выбраться из капкана. Ведь так приятно желать душой и телом то, что прекрасно, то, что живо и то, что никогда не станет твоим. — Ваше Величество беспокоит проснувшийся дракон. На крыльях своих он носит смерть и её саваном заволок Одинокую Гору. Но ведь он не будет там вечно, этот дракон. Храбрые сердца куют победы там, где малодушные чахнут в уныние проигрыша.
Какие речи. Сложно поверить, что их произносила маленькая девочка, чуть ниже ростом гнома. Торин улыбнулся краешками губ, находя в словах Ниар горькую правду. Он действительно не мог найти покоя, помня об упущенной возможности отвоевать родной дом. Не мог спокойно заснуть, помня о живом отце, пленённым бледным уруком. И, вопреки произошедшему, эреборец не желал терять надежды.
— Вернитесь и танцуйте, — подойдя к девушке, Торин стянул со своих плеч тёплый плащ. Обтряхнув его, осторожно натянул лихой наезднице на плечи, боясь даже мельком прикоснуться к ней. В мыслях царил сумбур. Эреборец вновь вернулся к воспоминанию о медовом касании губ Ниар. Наверное, за ту неловкость следовало попросить прощения. — Вам не стоит думать о Смоге. Вы оказались в нашей компании по случайности и вряд ли должны размышлять о войне, к которой не имеете отношения. Мы вернём Вас к Беорну. И отблагодарим так, как сможем.
Она рассмеялась. Серебряный колокольчик детского хохота, неомрачённого жестокостью мира и его несправедливостью. Потоки ветра путали пряди вьющихся волос и серебрили их снежными ласками. Огненный шторм посреди снежной пустоши.
— Мне не нужна благодарность, Ваше Величество, — кареглазая красавица взирала Торину в глаза без страха, без смущения или порицания. Её лицо горело пониманием. И нежностью. — Мне ничего не нужно от Вас и Ваших друзей, коих Вы так рьяно оберегаете. Но посмею попросить Вас об одной вещи.
Гном прищурился. Что могло понадобиться лихой наезднице? Золото? Камни? Наряды? Сомнительно. Ниар не походила на существо, способное питать страсть к материальным благам. Может, ей хотелось сделать что-то для Беорна? Торин был бы рад помочь, только вот силами он располагал ограниченными, да и сам нуждался в поддержке со стороны. Сердце сжалось от тоски и боли.
— К Вашим услугам, Ниар, — ответил эреборец сухо. Гадая, чем обернётся для него странная беседа, молодой наследник трона Одинокой Горы нахмурился.
— Прогуляйтесь со мной, — девчушка, укутанная в широкий плащ, радостно улыбнулась. Сделав небольшой шаг к Торину, схватила его за руку. Её маленькая ладошка оказалась сухой и горячей. Тоненькие пальчики обвились вокруг гномьего запястья невесомым детским касанием. Король-под-Горой удивлённо воззрился на Ниар, считая про себя вдохи и выдохи. Девушка, укрощавшая с ловкостью калёную сталь, потянула за собой гномьего Короля. Движение не было настойчивым, скорее наоборот. Оно походило на приглашение.
Заглянув Ниар в глаза, гном поддался секундному искушению, позволив ей увести себя в томную мглу ночи.
♦♦♦♦♦
Заглянув Ниар в глаза, гном поддался секундному искушению, позволив ей увести себя в томную мглу ночи. Он не колебался, не спрашивал, а просто ступил следом. Красную Колдунью всё устраивало. Хранимое молчание заменило слова, став связующим звеном между ней и Королём Эребора. Оно было гарантом понимания, и оно же являлось залогом доверия. Нет ничего лучше тишины в случае, когда говорить должно сердце.
Она подвела его к приступу к горе. Железные Холмы невысокой грядой скользили к небесам, тая в мельтешащем улье снежных мотыльков. Погода радовала душу: тишина, лёгкий ветерок, снег, льющийся россыпью алмазов на скованную льдом почву, и лунный свет, серебрящий морозное царство. Заветные вершины, охваченные извечной мерзлотой, взгляд не мог выхватить из чарующей небесной бездны. Восхождение к ним могло оказаться опасным. Но Ниар горела желанием вновь оказаться у края родных земель. В её сердце полыхала уверенность и вряд ли бы даже ураган смог разубедить её в принятом решении.
Обернувшись, она посмотрела на Торина. Он стоял прямо перед ней, выжидая, оценивая, не понимая происходящего. Чародейку пугал его взор, чёрствый, надменный, гордый. В поднявшейся пурге великий воин казался выше обычного; белые мушки, путавшиеся в волосах эреборца, платком седины опускались поверх его головы. А в глазах Дубощита простиралась безбрежная студёная даль, безжизненная и серая, как пепельные склоны Ородруина. Ниар невольно поёжилась под взглядом Торина. Хмыкнув себе под нос, сделала шаг к крутому склону. Немного помявшись на одном месте, начала смело взбираться на гору.
Нужды оборачиваться не было. Красная Колдунья знала, что Торин Дубощит пойдёт следом. Он был храбр и силен духом. Его не могла напугать зимняя кутерьма и хмурящаяся гора. В груди гнома жил бессмертный пожар отваги, способный соперничать с тем пламенем, что раздувал лёгкие Смога. Наверное, именно такими хотел видеть в конечном итоге своих детей Илуватар. Произнося слова первой песни, Эру мнил, что способен всех созданий наделить искрой нетленной веры в лучшее. Он ошибался. А там, где есть страх, существует тьма. И во тьме этой, как было известно старшей дочери Мелькора, таились чудища поужаснее драконов и балрогов.
Забыв о ветре, о снеге и холоде, чародейка взбиралась наверх. Часто земля уходила из-под ног, ненадёжные опоры белым порошком рассыпались под ступнями, коварные подступы ледяными укусами отвечали на прикосновения рук. В ушах жужжал ветер и своим неистовым дыханием пытался сбить отчаянных путников с ног. Ниар не обращала на эти мелочи никакого внимания. Впереди маячил заветный склон, по которому можно было спокойно добраться до вершины горы под защитой высоких ледяных пиков. Чистое сияние ночных светил вырывало из мрака льющуюся серебром тропку, серпантином уходящую вдаль.
