— Это зубы белого волка, — настолько многозначительно произнесла она, что все притихли, как мыши.

— Вероятно, редкость, — вопросительно-неуверенно отметила Айни, мало чего смыслящая в живности и охоте.

— У нас да, та ещё редкость, — подтвердила Шасна.

— Ну, здесь, в Ашнари, вообще волков очень мало.

— Я имею в виду Империю. У нас нет белых волков — водятся только на севере.

— Скорее всего, он из Амастилаара. Или Норрамарка, — выглядывала Миланэ из своей кровати, навострив ушки. — Так мне говорили.

— Похоже на то, — ответила Шасна, но без уверенности. Она сузила глаза, словно щурясь от солнца, и так глядела на амулет, а потом протянула его Миланэ, но её руку перехватила Айнэсваала, отложившая лютню в сторону. Лютня встала неустойчиво, а потом упала грифом на бедро Миланэ. Дочь Андарии бережливо подобрала инструмент.

— Прошу, дай взглянуть, — тем временем попросила Айни, приложив ладонь к сердцу в затейливом жесте.

Она несколько раз провернула амулет, заинтересовавшись камнем в центре.

— Вот это, вот этот камень, видите?

— Симпатичный, правда? Таких ещё не видела. И узоры…

— Это не узор, а северная вязь, я её узнаю, я много раз её видела в одной книге. Тут что-то написано по-ихнему… Эм…

Она напряжённо всматривалась в него.

— Амулет северных варваров, — с высокомерием истинной Сунги молвила Айнэсваала. — Вот что тебе подарили, Миланэ. Кто подарил?

— Один лев, — не начала вдаваться в подробности Миланэ, всегда хранящая в большой тайне любовные дела даже перед ближайшими подругами; это у неё просто в крови — так делают все андарианки.

— Это был обмен памятью? — тут у Шасны чувство правдовидицы сработало хорошо и безотказно.

— Да.

— Лев из Норрамарка?

— Дренгир Легаты, он ехал с Востока.

Миланэ решила умолчать, что этот амулет Хайдарру подарила родная сестра, надлежащая к сестринству Ашаи. Кроме того, она начала кориться за то, что легко сдалась и приняла амулет, как дар; это явно вещь совершенно непростая, ценная для Хайдарра и дорогая сама по себе (зубы белого волка наверняка немалого стоят), и мимолётное знакомство в одну ночь не стоило такого необычного подарка.

— А что там написано? Кто мог бы прочитать? — с беззаботностью спросила Арасси. Ей всё равно, какой амулет: северный — не северный. Хоть с луны.

— На ум приходит наставница Даэльси. Можно ещё спросить мастериц древнего языка, но они вряд ли сильно помогут… Можно пойти к светским учёным…

Миланэ, подоткнув подушку повыше, откинулась и уже не слушала, но только лишь созерцала подруг.

Вот Арасси. Лучшая подруга, самая что ни на есть. Всегда весёлая, свободная; фривольная везде, где это хоть сколь-нибудь позволительно, но нрава вовсе не злобного или корыстного, а доброго, широкой души. Сейчас на ней только шемиза да два браслета на обоих запястьях, оба разные, оба — подарки двух поклонников. Очень лёгкая в общении, любит сладкое, любит львов, любит всякие безделушки, любит детей, любит торжественные церемонии, любит танцы и прочее-прочее.

Вот Шасна. Непростой опыт жизни омрачает её взгляд, движения, вид. Конечно, любая ученица у порога Приятия имеет хоть какой-нибудь жизненный опыт, всё же Ашаи-Китрах видят в жизни много больше, чем абсолютное большинство простых львиц. Но у Шасны случай особый, и жизнь особая. Она знает цену жизни и смерти.

Вот Айнэсваала. Судьба щедро одарила её и особой красотой северных Сунгов, и действительными талантами, и происхождением.

«Вот и мы, столь разные, тем не менее, любим друг друга… Но куда нас развеет после Сидны? Будем ли мы столь дружны?..»

Пока Миланэ предавалась сновидной меланхолии, то разговор ушёл в иное русло. Лишь громкий смех Арасси и Айни растормошил, вернул к миру.

— Хей, Милани, — набравшись в своё время от Миланэ андарианских словечек, Арасси иногда блистала ими, — у тебя сегодня был личный разговор с амарах?

Сонно повернувшись и моргнув, Миланэ ответила:

— Да.

Призадумавшись, Арасси вдруг испугалась:

— Ваал мой, тебе что, хотят пораньше назначить Приятие? Почему так рано?

— Нет, всё как было, — прикрыла глаза Миланэ, отрицая. — Где-то три недели осталось.

— И что, Леенайни сказала, куда ты… уедешь… на служение? — с опаской спросила Арасси, боясь услышать что-то грустное и далёкое.

«Погоди, им же ничего не известно», — пронзило Миланэ.

— Ах да, души мои. Вы ведь не знаете.

— Не знаем чего? — насторожилась Арасси.

— У меня появился патрон. В Марне.

У Айнэсваалы сорвался коготь со струны и та выдала жалобный звук, Шасна повернула голову с необычной для себя спешностью, Арасси совершенно привстала на кровати.

— Миланэ, моё сердце разделяет твою радость, — поспешила поздравить Айни, глядя с нескрываемым интересом.

Арасси перебралась к кровати Миланэ:

— Ну, ну рассказывай!

И пришлось повторить всё то же, что она пересказывала амарах.

— Потрясающе, — обрадовалась Арасси. — Ваал мой, Миланэ, лапка моя, теперь я буду точно знать, что с тобой будет всё хорошо!

— Сенатор — это очень и очень достойно, — мечтательно взглянула вверх Айни, подумав о своём.

— Я очень боялась, Миланэ, что с твоими склонностями и талантами ты попадёшь в Легату, да ещё на Восток, — присела возле её кровати Шасна.

Айни и Арасси (первая — со сдержанным достоинством, вторая — с необузданной радостью) начали обсуждать неожиданную новость; тут — вдруг стук во входную дверь дома.

— Можно входить, можно! — пропела Арасси.

В Сиднамае чужих нет, здесь все свои; стучатся тут лишь из приличий. Чьи-то лёгкие шаги, и в проёме осторожно явилась любопытная голова, потом, как-то крадучись-бочком, Ваалу-Нойна, а это была именно она, вошла в спальню, и с осторожностью осматривала присутствующих, словно желая подметить опасность. Всем известно, что ей — двадцать пять, и что в Сидне она засиделась; пожалуй, она бы и ещё пребывала здесь, но стать сестрою-Ашаи можно только до двадцати пяти лет. После этого срока ты или сестра или обычная львица. Ну, не совсем обычная; по правде говоря, неудавшихся Ашаи называют Приближёнными, и у них даже есть некоторые неформальные права, но это уж совсем другая история.

Она, будучи добротною Ашаи, имела огромную проблему — не могла стабильно возжечь игнимару. Нойна возжигала огонь Ваала лишь с помощью энграммы, то есть особого словесного заклинания, и то с большим трудом и утомительной концентрацией, потому срок её Приятия всё оттягивали да оттягивали. За это время она успела много чего совершить, в том числе уже имела дитя, львёну двух лет.

— Эм… доброго всем вечера… Миланэ, с возвращением… тебя так долго не было… — бесцветно говорила она, раздумывая после каждых двух-трёх слов. — Там, в нижних садах, устроили танцы… там и художники эти самые есть… художники атласов… приходите… Айнэсваала, там может пригодиться твоя игра… приходите…

— Спасибо, Нойна, сейчас мы чуть поговорим и, возможно, придем, — ответила Айни, подкручивая винты на грифе.

— Как знаете, — нудно, блекло ответила та, а затем бесшумно исчезла из комнаты.

В тишине затрещала свеча.

— Я бы спать пошла, — вдруг сказала Шасна.

В конце концов, намерения и планы определились: Миланэ и Арасси оставались; Шасна шла к себе, тоже к отдыху; Айни вдруг решила принять приглашение и пойти в нижние сады.

— Кто так приходит к своим сёстрам, вот так приглашает? Как только наставницы сохранили её в Сидне? — сказала она, поправляя пояс пласиса у большого ростового зеркала, которое обязательно есть в каждой спальне и каждом дортуаре Сидны. — Да её бы в самый худший фансиналл не взяли бы после изгнания. Позор.

— В двадцать пять в фансиналл не берут, — отметила Шасна.

Арасси прыснула.

Айнэсваала очень не любит Нойну из-за простецких манер, недалёкого ума и сомнительного родового происхождения; об этом многие знают, а уж её подруги — так подавно.

— Воистину, низкую дочь невозможно перевоспитать. Уже почти сестра, а манеры, как у служанки-дхаарки, — всё возмущалась Айнэсваала.