Но Миланэ бросила в него камнем, и хотя между ними было не более пяти шагов, казалось, он летит невероятно долго. Перспектива и расстояние вдруг безумно изменились — оказалось, что лев находится далеко, невероятно далеко, вокруг нет никакого леса, они в воздухе, а внизу — чёрное море; красное небо и красные облака. И он явно желает утопить её в этом тёмном море, и на самом деле это — смертельно опасная игра. Но брошенный светлый камень вдруг превратился в сверкающее копьё, длинное и яростное, бешено-неудержимое. Оно сразило этого льва, и кем бы он ни звался — Ваалом, духом Сунгов или ещё кем — сам пал в то море, которое уготовил для этой львицы-сновидящей.
Всё вокруг опустело; это алое небо и огненные облака напоминали о чем-то высоком, древнем, строгом и простом, но Миланэ уж не успела ничего додумать и сделать, потому что стала падать вверх, вверх, вверх…
Поэтому она не вставала с кровати и совершенно обновленным, чистым взглядом взирала на окружающее: углы комнаты; пол и потолок; мебель; пыль в воздухе. Кралось в душе ещё тихое сомнение: всё или ещё нет? Дома я или ещё в ином? Да что тут скажешь. Всё-всё-всё это было как-то слишком. Всякая мысль растворялась, так и не дойдя свой законный путь до конца. Неизвестно, сколько бы дочь Андарии оставалась спокойно-недвижной, как тут в дверь постучались.
— Да, — спокойным, ровным голосом отозвалась Миланэ.
Это Раттана, обеспокоенная, что хозяйка так долго спит; некогда она уже была предупреждена, что сон Ашаи вообще не следует прерывать, но здесь волнение преступило запрет.
Оказалось, что завтрак поостыл, погода хороша и уже было целых три просителя, и все трое приглашали её на торжественный ужин к себе домой, и все три письменные приглашения отдали Раттане. Они не остались без внимания Миланэ, ибо она никогда никого попусту не отбрасывала в жизни. У всех трёх повод оказался очень простым: в этом районе Марны явилась новая сестра, и род добрых Сунгов, естественно, имеет желание познакомиться со новоявленной сестрой. Конечно, от её глаза не ускользнуло то, что все они были, можно сказать, с некоторым житейски-приземленным расчетом; да расчёт не особо-то прятался. Одно из приглашений, правда, несколько удивило, поскольку там имелся некоторый намёк, что приглашавший род — вполне себе патрицианских кровей; но с иной стороны, Миланэ неплохо знала, что подобные приглашения — для завязывания нужной связи и знакомства — не совсем в духе патрициев; они предпочитают иные пути и методы, считая подобное ниже собственного достоинства.
Мир вокруг, как всегда, чего-то требовал и вынуждал действовать. Иной может подумать, что жизнь Ашаи-Китрах совершенно свободна от обыденности и обывальщины. Как бы не так! Миланэ была сестрою-Ашаи лишь ничтожное время, но уже успела как-то устать от всей этой рутины, которая пленяла просто вмиг. Она очень быстро обросла обязательствами, делами, связями, тому подобным. И дело совсем не исправляло то, что Миланэ жила некоей двойной, если не сказать — тройной жизнью (добрая-молодая Ашаи-Китрах под патроном; отчаянная преступница-отступница, страстно желающая свободы своей любви; сновидящая львица духа). Может показаться, что познание иных миров способно отбросить дух в великое море безмятежности, где легко осознать: всё есть тлен; и если реальность одного мира тебя таки достала, то без больших хлопот можно немного укрыться в ином, словно уехать из неприятного места.
И так, верно, делали многие сновидицы. Хорошо им, но для Милани это невозможно. Потому ею уже некоторое время владело сумеречное состояние духа: в чём-то злое, в чём-то бесконечно меланхоличное, в чём-то — ироничное; это случилось вообще после Приятия, но особо разлилось по душе именно сегодня, после сегодняшних снохождений.
Домой вернулась после обеда, и тут её ждал сюрприз, скорее неприятный. Дело в том, что когда она в последний раз посетила Дом Сестёр, то там её остановила одна Ашаи — старшая сестра угасающего возраста — и обвинила с трагическим укором, что Миланэ высокомерна и не хочет ни с кем беседовать. Миланэ ответила, что это не так, что она беседовала со многими сёстрами, и словца ради предложила навестить её дом, где у них состоится обстоятельная беседа о чём угодно. Эта сестрина хмыкнула и удалилась, и каков же был ужас воспитанницы Сидны, когда она действительно сдержала своё обещание: пришла сегодня, в неудобное послеобеденное время; Миланэ ничего не оставалось, как принять её, и начала беседовать с нею, точнее, эта престарелая, лет пятидесяти львица монологом жаловалась на жизнь (дети не жалуют и прочее) и здоровье (Миланэ узнала все её болячки да ещё то, что у неё совсем кончились лунные дни); потом очень быстро растрогалась и стыдливо читала совершенно нелепые для её возраста стихи о любви собственного сочинения. Также полила грязью всё сестринство Марны, но крайне расплывчато, неконкретно, безо всяких имён, и чувствовалось, какая это одинокая и загнанная душа.
Этот визит так и остался бы в памяти как неприятно-взбалмошный, если бы старшая сестра не обмолвилась по прощанию:
— Вообще, не вижу во львице ничего, что бы намекало на её столь двусмысленную славу.
— Что превосходная имеет в виду?
— Могу сказать, что не всем, но многим известно, — словоохотливо начала она, — что Миланэ является Ашаи рода одного из сенаторов, предыдущие поступки которого явно свидетельствовали, что он, как ни прискорбно, питает определённый род неприязни к нам, львицам Ваала. Сам факт подобного отношения должен настораживать, но что поделаешь — в Империи существует терпимость, даже благосклонность к своеобразному вольнодумству. Ходят некоторые слухи, уже более тихие, что у Миланэ есть определённые связи, в том числе — в среде Вестающих. Само собой, это похвально. Нет-нет, я ничего такого не хочу сказать, тем более, что все эти слухи не афишируются и не множатся, и вообще не имеют никакого скандального оттенка… Ну, пожалуй, разве что эта библиотечная история.
— Какая библиотечная история? — слишком пылко спросила Миланэ, о чём сразу пожалела: её интерес, испуг и взволнованность выдавали с ушами.
— Оооо, я не хотела обидеть Миланэ; я перед собой вижу славную молодую сестру, которая умеет слушать. Молва есть, что Миланэ имела некоторое отношение к происшествию в Марнской библиотеке… Хоть инцидент и замалчивается, естественно, но всё-таки новость не ушла от ушей сестринства Марны.
— Я оказалась жертвой обстоятельств. Точнее, поступков некоторых не очень далёких особ. Вообще, дело находится в попечении Надзора и всех полагающихся властей.
— Разумеется, разумеется. В целом и общем, слухи о том и ходят: трагическая случайность, жертва обстоятельств, стечение случаев. Но всё же: у Ваалу-Миланэ есть-то некоторая слава, можно сказать, даже в чём-то скандальная. Это убийство на улице! Необычайное происшествие. Скандальная слава. Но в наше время, я бы сказала, это скорее достоинство, нежели недостаток. Да… Красивого дня.
— Великого дня, — ответила Миланэ, провожая сестрину за дверь.
На немой вопрос «Что это было?», заданный себе, Миланэ ответила довольно быстро, для чего даже сверилась с Каррой-Аррам. Никакого злого умысла или подступничества за разговором не таилось, просто странную Ашаи понесло на болтовню; в какой-то мере встреча оказалась удачей, ибо теперь Миланэ знала, что о ней ходит немало разговоров. В иное время это дало бы пищу самохвальству и гордости, но сейчас это плохой знак, даже очень. Ясно, что действовать стоит очень решительно и крайне быстро, потому Миланэ облачилась, собралась и начала наставлять Раттану, что надо сделать в сегодняшний день, ибо хозяйка уходит надолго; но тут прибыл посыльный. Немногословный, он просто вручил небольшой свиток Ваалу-Миланэ-Белсарре, и был таков.
Свиток оказался приглашением на завтрашний «праздник вечернего часа» в самый лучший Марнский фансиналл от загадочной «старшей подруги». В самом приглашении присутствовала безупречная каллиграфия, использовались различные обороты вроде «верной сестре, незабвенно следующей аамсуне» и несколько слов древнего языка, из чего стало понятно, кто его составил, хотя никакого стампа и личной подписи Ашаи в конце не нашлось. И, наверное, чтобы Миланэ обрела окончательную уверенность, эта старшая подруга указала, что «хранит надежду на глубокую беседу с блистательной Ваалу-Миланэ-Белсаррой».
