— Да.

— А как остальные? Вероятно, есть некто ещё, кто интересуется подобным.

— Не исключаю, что есть, — кивнула Миланэ.

— Значит, не нужно ограничивать поиск библиотекой Марны. Если есть единомышленники, у кого-то должна быть эта великая и ужасная книга; я не верю, что она лишь в одном экземпляре. Иначе зачем её запрещать?

— Единомышленницы, — поправила она. — Горе в том, что я не знаю, как найти этих единомышленниц.

— Искать нужно повсюду, где может появиться интерес к творению с именем «Снохождение». Там-где-ходят-по-снам.

Эта незатейливая, даже дурашливая фраза (Амон смеялся над её поиском, считая всё причудой самки — это нетрудно ощутить) мгновенно приковала ум Миланэ, аж остановилось сердце; стало понятно, что Амон по-своему прав, до жути прав. Здесь было очень много простейшей житейской мудрости: искать почитательниц «Снохождения» там, где-ходят-по-снам.

— Амон, ты очень умён. Право, я впервые по-настоящему чувствую прямую силу ума льва.

Он только повёл ушами и улыбнулся, не понимая, смеётся ли Миланэ или говорит всерьёз.

— Милани, вот что: у тебя после того случая нету страха перед мостами?

— Вовсе нет. Скорее, теперь буду искать всякий мост.

— А ты можешь признаться, что тогда произошло? Вовсе не похоже — прости за грубость — что ты принимала нечто, скажем так…

— Я поняла. Ашаи-Китрах позволительны вещества; но поверь, ходить абы-какой посреди ночной улицы — это столь же преступно, как для любой иной Сунги. Должна признаться, что в тот вечер готовила опиум для одной небольшой компании, но это не могло повлиять. Как объяснить… Я сама не до конца не понимаю, что произошло. Скажем так, у меня внезапно изменилась метанойя… — задумчиво ответила Миланэ.

— Метанойя? — удивился Амон, ловко обогнув медленную старушку.

— Состояние сознания.

— Как странно. Не слышал такого слова.

— Это слово Ашаи-Китрах; вообще, светские уши не должны его слышать, но наш случай требует исключения. Видишь ли, мы можем осознанно бродить во снах; и нечто подобное случилось со мной, когда возвращалась домой, прямо наяву, противу моей воли, которая, верь — не так уж слаба. Я незнакома, и знания сестринства не дают мне внятного ответа на вопрос: что это было? Но «Снохождение» могло бы дать ответы.

— И ты сразу решила его найти, прямо после этого случая?

— Нет, конечно, ещё много-много раньше.

— Тогда почему книга под запретом, если она полезна для Ашаи?

— Формальных причин много. Главная: будто бы Малиэль занималась сущим вероборчеством и отрицала Ваала.

— А ты как считаешь? — посмотрел он на неё.

— Не знаю. Как могу составить мнение, если не могу полностью прочесть «Снохождение»?

— Тогда боюсь предположить, что ты можешь не найти ответа на вопрос. Тем более, что он бесконечно сложен, вида: как может быть, что я, ступая домой, вдруг провалилась в сон, а потом решила спрыгнула с моста?

— Очень смешно. Амон, я могу и не найти ответа. Но хочу попытаться; я желала бы иметь возможность искать его повсюду. К сожалению, цензура Империи не даёт мне возможности, а потому я вынуждена делать то, что делаю… точнее, делала. Как видишь, мне пришлось оставить всё это — слишком опасно для всех, не только для меня… — развела она руками, и они свернули за угол.

— А нельзя об этом поговорить с кем-то… в твоём дисципларии, не знаю… с другими Ашаи-Китрах?

Вообще-то, Миланэ уже заметила, что он действительно пытался вникнуть, а не просто поддерживал разговор ради посторонней цели.

— Можно. Но это вряд ли что-то даст, а то и может привести к беде. Видишь ли, у нас не поощряется интерес к сновидению. Это примерно то же самое, что бегать и расспрашивать о чём-то неприличном: вроде бы можно, но не стоит. Это сложная тема, Амон, — улыбнулась она, сцепив пальцы рук.

— А на что похоже сновидение, которое испытывает Ашаи-Китрах?

— Согласно канонам, об этом нельзя говорить со светскими душами, — не очень уверенно попыталась увильнуть Миланэ.

— Несправедливо. Ты требуешь справедливости к своему желанию знания, ты была готова ради этого рискнуть очень многим и наверняка нарушить множество правил. А теперь говоришь, что канон что-то не разрешает, и будешь этому покорна.

Да она совсем не против, на самом деле. Предстояло сложное объяснение, и Миланэ вдохнула поглубже.

— Посмотри вокруг. Вокруг дома, дорога, львиный род… облака… лавки с коврами… что ещё… виднеется дворец Императора… Всё это — наш мир, твой и мой; мы сейчас в нём вместе. Тем не менее, его беспрерывно выстраивает наш ум. Но если твоя сила воли достаточно сильна, и ты умеешь укрывать ум тишиной, то твоя душа при засыпании сможет попасть в серость без впечатлений, но при всём этом сможет осознавать себя. Тогда у тебя два пути: либо ум начинает измышлять новые, личные фантазмы, в которых странно смешаны реальные впечатления, воспоминания, осколки иных миров. Либо душа уходит через бурю междумирья и начинает блуждать по иным мирам, в которых ум пытается выстроить новую, совершенно непривычную для сознания картину, потому что… этот новый мир даёт… ему… новые впечатления. Настоль непривычную, что этому попросту нет слов.

— Значит, веришь в то, что другие миры существуют? — то ли с иронией, то ли с недоверием спросил он.

Она не могла поверить, что обсуждает это. Сколько долгих дней, сколько тёмных ночей это могло существовать лишь наедине с собой!

— Я знаю, что они существуют. Потому мне и нужно «Снохождение». Я сновидица, Амон.

— Но это — вероборчество, — уверенно сказал он. — Я слаб в вопросах веры, но… все знают «Девять оснований». Там написано, что мир — един, что мир — один.

— Безусловно. Я сама — воплощённое вероборчество. Неправильная Ашаи, отвергнутая устоями веры Сунгов. Невозможная Ашаи. Каково?

— Изумительно — вот каково. Ваалу-Миланэ, не вера Сунгов опровергает тебя; это ты отвергаешь то, что теперь зовётся верой Сунгов.

— Смеёшься… — вздохнула она, и заметив его отрицательный кивок, спросила: — Почему ты так думаешь?

— Я верю тебе.

— Почему?

— У веры нет разумных доводов. Здесь разум всегда смешон. Она — чистое впечатление. Чувство. Твой взгляд. Твои жесты. То, как ты улыбаешься; то, как глядишь в сторону, задумавшись о мимолётном; даже то, как взмахиваешь рукой и как склоняешь голову, слушая меня. Твои поступки — безрассудно-невозможны в том мире, где все со всем согласны, и всем ведомо своё место; и вполне ясны — если понимать их чистый смысл. Мне не требуются доказательства — я их нахожу в тебе. Я верю в такую Ашаи-Китрах.

Она слушала это словно в полусне, с чуть открытым ртом.

«Это… Это…», — застыла её мысль в изумлении странного очарования. Но Амон не дал завершить её, додумать до конца, а тут же указал на мост вдалеке:

— Гляди: там некий художник рисует портреты. Давай попробуем?

Было сложно понять, что именно он желает предложить; потому, покачав головой, словно освобождаясь от наваждения, Миланэ с улыбкой спросила:

— Что попробуем?

— Увидеть, что получится.

Миланэ вовсе не против увидеть, что получится, потому идея была благосклонно принята.

Мостовая под ними кончилась: им следовало пройти по набережной две сотни шагов к тому мосту по небольшой, утоптанной тропке, по которой мало кто ходил. Возле неё тянулся длинный, кованый забор, за которым цвела садовая аллея; по всему, там размещался фансиналл — заведение молодых львиц. «Может, именно здесь служит Эмансина», — почему-то подумала Миланэ. Вместе с нею вспомнила и о самой близкой подруге — Арасси. Вдруг очень захотелось её увидеть. Вот прямо сейчас.

Амон вдруг умолк.

— Миланэ, могу посметь востребовать правду?

— Не знаю. Как сказано в Кодексе: Ашаи-Китрах не могут лгать. Но никто не обязывал говорить правду, — улыбнулась ему Миланэ. — А что ты хочешь узнать?

— Ты… тебе нравятся портреты? В смысле, художники, искусство? С тебя рисовали некогда портрет?

«Вовсе не это желал ты спросить, нет-нет-нет: передумал в последний миг, ушёл на попятную. Зачем? Зачем? Не иди назад, нет, иди вперёд, вперёд…», — подумала она и посмотрела на него; Амон понял, что она поняла. От этого он не то что бы растерялся, но со вздохом поглядел в землю перед собой, будто оправдываясь за свою осторожность.