— Разумеется, но генерал придерживается иного мнения. Он считает, что шантажист — самая мерзкая разновидность рода человеческого и должен быть истреблен, как паразит. Он утверждает, что человек может сам вершить правосудие в тех случаях, когда закон бессилен, а человек уверен в порядочности своего поведения… Он старый и упрямый, мистер Алекс. Я не сумел его переубедить. Думаю, он уверен, что окажет человечеству благодеяние, убив Пламкетта. «Одной мразью меньше, Чанда! — сказал он мне, — и этим все оправдано. Если бы во времена моей молодости в нашем полку объявилась такая крыса, его принудили бы к самоубийству, чтобы дело не выплыло наружу. Наши законы дегенерируют, а потому растет процент ничтожеств!»

— Гм… — Джо покрутил головой, — не хочу сейчас распространяться о воззрениях генерала Сомервилля на человеческую справедливость. Из сказанного вами я делаю вывод, что вы обратились ко мне в поисках выхода из этой ситуации. Речь идет о том, чтобы Пламкетт не стал мишенью для генерала Сомервилля, но чтобы и генерал не пал жертвой шантажиста… Ну, и наконец, чтобы он не узнал, что вы раскрыли мне его планы. А как все это сделать? Он отвел вам какую-либо роль в предстоящем деле?

— Да. С одиннадцати часов я должен быть у круглого окошка на крыше. Из него видны море и павильон. Как только я замечу яхту или моторную лодку, приближающуюся к нашему причалу, я должен завесить окно белым платком. Солнце ярко освещает это место, и платок будет прекрасно виден издали. Зрение у генерала превосходное. После моего сигнала он в полной готовности будет ожидать появления Пламкетта в павильоне.

— Святая наивность… — проворчал Алекс. — Действительно, необходимо это предотвратить, — усмехнулся он. — Есть ли у вас план, который позволил бы одновременно не допустить Пламкетта к генералу Сомервиллю, вынудить его к молчанию, избежать потери двухсот тысяч фунтов и сохранить у генерала веру, что вы не предали его?

К удивлению Джо Чанда ответил:

— Да, такой план я продумал, но он невыполним без вашей помощи.

— Слушаю вас.

— Я исхожу из того, что борьбу с господином Георгом Пламкеттом можно вести лишь тем же оружием, каким пользуется он сам. В преступных кругах имя мистера Алекса хорошо известно. Если бы вы встретили его у причала и поговорили с ним, он, надо полагать, понял бы, что, шантажируя генерала Сомервилля, может потерять большее, чем деньги. Одновременно с вашим разговором с Пламкеттом я зашел бы в павильон с известием, что на горизонте не видно ни лодки, ни яхты. Я убедил бы генерала, что, по всей видимости, наш шантажист отказался от своего намерения. Со временем все потихоньку забылось бы.

— Мне кажется, что вы слишком превозносите мою скромную персону… А что будет, если Пламкетт не испугается меня, а я не найду аргументов, которые заставили бы его отказаться от своих гнусных планов?

— Тогда… — Чанда замялся. — Я думаю, что тогда единственным выходом будет, если вы вручите ему двести тысяч фунтов.

— Но ведь деньги генерал Сомервилль берет с собой в павильон, если я вас правильно понял?

— На всякий случай я приготовил четыреста тысяч долларов в стодолларовых банкнотах, так как господин Пламкетт хочет получить сумму исключительно в американской валюте.

— А, значит, вы все продумали заранее!

— Не совсем. Сначала я растерялся, хотел сам встретить Пламкетта, вручить ему деньги и ждать, что из этого выйдет. Я знал, что ни в коем случае не могу допустить встречи Пламкетта с генералом. Не могу же я позволить, чтобы генерал попытался выполнить свой план. Ему ведь девяносто лет, мистер Алекс! — в голове Чанды вдруг зазвучала плачевная нота. — Он не сумеет сделать меткий выстрел! В крайнем, безвыходном случае я решил либо сам перекупить Пламкетта, либо… Убить его!

Джо наморщил лоб:

— Но как бы вы при таком развитии событий объяснили генералу отказ Пламкетта от встречи с ним, если бы из окна павильона он заметил бы приближающуюся лодку?

— Причал не виден из окна павильона. Я сказал бы, что это было какое-то суденышко, которое не завернуло к нашей бухте, или что это была полицейская лодка, поскольку мистер Паркер приказал вести издали наблюдение за Мандалай-хауз. Впрочем, мне кажется, что будет лучше, если об этом ему скажете вы. Ведь он условился с вами на половину первого, а на двенадцать с Коули. Его план заключается, в частности, в том, чтобы создать впечатление человека, который ничего не ожидает. Так он представляет себе «психическое алиби». Во всяком случае, так он назвал это сегодня в разговоре со мной, ложась спать. Ему кажется, что он все отлично продумал… — Чанда непроизвольно улыбнулся. — Кажется, он считает жизнь этого шантажиста менее ценной, чем, например, жизнь мухи, и находится в прекрасном настроении. Он смеялся, говоря мне, что оставит того с носом. Мороз по коже продирает, мистер Алекс, слушая его. Но я не пытался противоречить. Я слишком хорошо его знаю. Он ни за что не откажется пожать плоды своей «стратегии по отношению к ничтожеству», как он это называет. Он по-прежнему остается человеком глубоких знаний, но круг его жизни уже замыкается, и разум постепенно возвращается к дням детства.

— Гм… — усмехнулся Джо. — Надеюсь, что, будучи ребенком, он не вынашивал планы умерщвления людей. Кроме того, я думаю, что вы правы. В одиннадцать я попробую поговорить с Пламкеттом. Генерал ни о чем не узнает. Я хотел бы вас просить, чтобы Каролине тоже ничего не было известно! Во всяком случае, не сейчас.

— Я хотел просить вас о том же, — Чанда посмотрел на часы. — Пора подавать генералу какао, иначе он будет спрашивать, почему я опоздал. Спокойной ночи, благодарю вас.

— Я выйду вместе с вами, — сказал Джо. — Я должен еще уладить одно дело в городке. Скажем, у меня кончились сигареты. Как я попаду в дом по возвращении?

— Вы можете позвонить во входную дверь, и горничная вам откроет, поскольку звонок находится прямо около ее постели. Но лучше я подожду вашего возвращения в холле. Сон в моем возрасте приходит не так быстро, а ситуация в Мандалай-хауз и мысли о завтрашнем утре вообще, вероятно, не позволят сомкнуть мне глаз.

— Завтра после завтрака мы обговорим детали, если вы позволите.

— Я целиком полагаюсь на ваш опыт и ум… — Чанда поклонился.

Они спустились вниз. Ночь по-прежнему была тихой и прекрасной, и когда Джо включил мотор своего «Роллс-ройса», зажег фары и, тихо объехав дом, направился в сторону ворот, в стекло стали биться бабочки, привлеченные светом фар. Ворота были открыты. Он выехал на свободное пространство и, набирая скорость, взял направление на городок. Ему надо было найти сержанта Хиггса. Встреча произошла раньше, чем Джо предполагал. В какую-то минуту в круг света попала человеческая фигура с неизменной удочкой в руках. «Рыбак» шел в сторону Мандалай-хауз. Ослепленный, он прикрыл глаза рукой. Алекс резко затормозил.

— Вы что, никогда не спите, сержант?

— Никогда, — подтвердил сержант. — Я олицетворение совершенного полицейского. Во всяком случае, так считают мои начальники, коль скоро они послали сюда одного меня.

Джо открыл дверцы машины, и сержант молча занял место рядом с ним. Машина медленно двинулась вперед, не меняя направления.

— Приятно ехать в «Роллс-ройсе», — заметил Хиггс, заботливо укладывая удочку на заднее сиденье. — И вообще здесь приятно, не понимаю, почему люди живут в Лондоне? Как вы полагаете? Раз есть возможность жить в таком чудесном месте?

— И я раздумывал над этим, сержант. Но мне нужно обсудить с вами более прозаические дела. Завтра утром мы ожидаем визитера в Мандалай-хауз. Должен явиться некий человек. Его зовут Георг Пламкетт. Прошу вас запомнить это имя, кроме того, вы должны связаться по телефону с мистером Паркером и попросить его как можно быстрее передать мне все данные, которыми располагает Скотланд-Ярд об этом человеке. Честно говоря, они мне необходимы к семи часам утра. В это время я хотел бы встретиться с вами на дороге в город, в том месте, откуда не видно Мандалай-хауз. Конечно, я абсолютно убежден, что эта фамилия фальшивая.