– Какое такое время? – мрачно удивился Амор. Не то чтобы он сомневался, что время было непростым и становилось все сложнее, но он хотел уточнить, что именно имел в виду Яспер.

– Честно? – тихо прошептал Яспер, подавшись вперед. Он отодвинул блюдо в сторону, оперся о стол. – Ты никогда не думал, за чей счет Земля намерена распространиться аж до Луны и Марса? Все, что можно было добыть и разведать в Европе, Азии и Америке, уже разведано. С Антарктиды взятки гладки, кто там будет бурить десятикилометровый слой льда, чтобы вляпаться в озеро. Что остается? Угадай. А теперь подумай еще раз. Где сидят самые крупные корпорации, Амор? Скажешь, в Йоханнесбурге?

Он шумно выдохнул и откинулся назад.

– Чтобы кому угодно из больших мира сего можно было дальше расти, им нужно сырье, – угрюмо продолжил Яспер. – Из того, что я вижу в Лиге, им очень нужно сырье. До такой степени, что они готовы терпеть людей, которые подсобляют не только им, но и конкурентам. Но, Амор. – Он наставил палец. – Но. Месторождения даже в Африке небесконечны. Даже если принимать во внимание все заморочки, которые придуманы, чтобы добывать полезные ископаемые даже в центре пустынь, все эти крытые города и поезда и все остальное, этого мало для всех.

Амор был согласен. Даже староста их деревни признавал, что если климат будет меняться такими темпами, то всю их деревню выжжет уже к концу века. Просто выжжет солнце. Потому что при восьмидесятиградусной жаре жизнь невозможна. Разумеется, простой малограмотный человек говорил об этом не такими словами – «климат», «темпы», но смысл сохранялся. Староста, кстати, один из старейших жителей, возможно и во всем приходе отца Дага, застал еще те времена, когда сезон дождей значил похолодание. «Вы не поверите, отец Даг, – говорил он, страшно округляя глаза, – я тогда ходил в школу, не здесь, дальше, – он махал на север, – и однажды мы проснулись, и выпал снег!.. Вы знаете, что такое снег, отец Даг? Никто не знает, а я его видел!». Об этих катаклизмах давно можно было забыть. Сейчас и сезоны дождей не очень охлаждали воздух.

С заключениями Яспера насчет мегакорпораций Амор тоже был согласен. У этих колоссов выбора не было: если не растешь, не наращиваешь себе мыщцы и зубы, а по возможности еще и ядовитые шипы на хвосте, то тебя в два счета пожрут более проворные хищники. При этом война не будет простой, клочья полетят во все стороны, речь будет идти даже не о захвате, а уничтожении, от которого несладко придется всем верховным правителям корпорации-жертвы. А чтобы и дальше наращивать все, что можно, нужно сырье. Которое уже поделено и его способы добычи изучены до предельной степени, а утилизация из вторичного сырья достигла чуть ли не ста процентов. И его не хватает, чем дальше, тем больше. Более того, Амор не сомневался, что когда Яспер злится из-за всех этих продажных чинуш, он имеет на то основания: наверняка у него был доступ к источникам, и он знал, о чем говорит. И что речь идет о многом, в том числе и о том, кто получит право распоряжаться месторождениями, о которых речь шла в разговорах горняков.

Яспера злило не только это. Не только слабый глава. Яспер, как и любой офицер, давал присягу. Лично генсекретарю, вскользь Лиге – и великой Африке. Со вторым он был более чем согласен, последнего не наблюдал вообще. Необходимость же служить слабому главе, который, к тому же, не особо следует целям, для которых была создана Лига, оскорбляла его. Так что на Амора обрушились потоки негодований. Ладно этот хмырь предпочитает выполнять декоративные функции, ладно он позволяет этим уродам заправлять всеми делами центрального аппарата. Но он реально заигрался в свои угоднические игры.

– Это оскорбляет меня! – шипел Яспер, ударяя себя в грудь кулаком. – Я давал присягу! Я пошел в эту чертову гвардию, потому что верил, что именно так буду служить своему народу, и что я вижу? Я вижу, как его богатства уходят на огромных кораблях куда угодно, и все за океан. Они же возвращаются к нам в этих маленьких коробочках, которые предназначены исполнять какие-то ненужные функции, и все! И за них, за то, что мои соотечественники добывали ценой собственного здоровья, платить нужно столько, сколько они не зарабатывают за год! Понимаешь, Амор? Я ничего не имею против всех этих умных людей за океанами, я ничего не имею против тех, которые приходят сюда и типа учат нас жить, – Яспер скривился, оскалился, ухватился за стакан, но снова отставил его. – Всех этих умных и сытых людей из Лондона, Парижа, Брюсселя, но почему генсекретарь Лиги должен вести с ними переговоры о том, как лучше всего управлять делами в Африке?

– А я тоже из Европы родом, и ко мне прислушиваются твои соотечественники, – мягко заметил Амор. – Ты и их послушанием будешь оскорблен?

– Это другое! – подался вперед разъяренный Яспер. Амор наклонился вперед.

– Думаешь?

– Ты священник, – отрубил Яспер. – Это твоя профессия и призвание.

– А они, советчики генсекретаря из иных миссий, профессиональные политики, социологи и кто там еще. И я подозреваю, что хотя бы потому, что они так долго и успешно занимаются этим делом, это и их призвание тоже.

– Ты на чьей стороне? – угрожающе произнес Яспер.

Амор задумался. Через несколько секунд ответил:

– На моей.

Яспер шумно выдохнул и воздел руки.

– Что ты несешь, благородный и благочестивый священник! Как ты можешь так просто игнорировать все, что происходит!

Амор задумался снова. На сей раз он молчал куда дольше.

– А что происходит, Яспер?

Тот долго, подозрительно долго не отвечал ничего.

В сущности, ответ напрашивался сам собой. Происходит смена политического курса, если простому священнику позволительно жонглировать словами из лексикона президентов и кардиналов. Нынешний генсекретарь, которого Яспер категорически отказывался называть по имени, едва ли мог влиять на ту борьбу, которая имела место по всей Африке. По крайней мере, в этом был уверен Яспер. Амор сомневался, подозревал, что генсекретарь может не обладать могуществом, которого Яспер ждал от верховного чиновника Лиги, но у него наверняка есть немало средств воздействия на ситуацию. Вопрос в том, в каком направлении и в чьих интересах генсекретарь будет действовать, когда его к этому вынудят.

Амор не мог не удивляться в чем-то детскому поведению Яспера по отношению к генсекретарю: иначе как инфантилизмом это упрямое намерение избегать упоминания имени в речи не назвать. Сам-то Яспер наверняка взорвался и обвинил Амора в предвзятости, успокоившись, попытался привести какие-то аргументы, которые показывали: нисколько не инфантильность, просто его честь задета, просто сам глава ведет себя настолько неопределенно, представляет собой такое невнятное нечто, что со стороны Яспера более чем объяснимо следовать этой же стратегии генсекретаря, который сделал все возможное, чтобы не оставить в памяти народной и в истории Африки ни своего имени, ни сведений о своей персоне.

– Да и какая там персона, Амор! – все продолжал жаловаться Яспер. – Я имею отличную память на лица. Я вынужден. Это входит в мои служебные обязанности – запоминать все, в том числе лица. Нас регулярно натаскивают и отправляют на самые разные тренинги, чтобы мы совершенствовали это мастерство. Но если ты спросишь меня, могу ли я вспомнить его лицо, я однозначно отвечу: нет. Он предпочитает существовать на периферии общих интересов. Словно рассчитывает удержаться в офисе еще несколько выборов кряду. Может, Дейкстра и оценит его неприметность. С-сука, – зло засвистел Яспер и потряс головой. – Ты, надеюсь, хотя бы это имя слышал?

– Не уверен, – невозмутимо ответил Амор и позвал официанта. – А должен?

Яспер сморщился и угрюмо глядел в стену, пока Амор заказывал себе еще выпивку. Но, кажется, передышка немного образумила его. Он сказал:

– Нет. Если, разумеется, ты слепой, глухой и немой старик, живущий в лачуге, в которой нет и никогда не было электричества, а с ними телевидения, радио, ну и газет бумажных тоже никогда.