— Так, — сказала Элайза, помогая Мерфи сесть на холодный пол. — Надо найти, где включается питание.

Это оказалось легче легкого: Алисия обшарила стены, увидела рубильник и повернула его. В бункере зажегся свет, машины загудели, просыпаясь, а мониторы ожили голубым сиянием.

— Куда вводить чертовы коды? — спросила Элайза, разглядывая цифры и буквы на мониторах. — Я ничего не понимаю.

Алисия подошла и встала рядом. Нажала на несколько пыльных клавиш клавиатуры.

— Открой карту и переверни обратной стороной, — велела она, и Элайза выполнила приказ.

Там была инструкция. Или даже не инструкция, а просто несколько строк, написанных знакомым до боли почерком, написанных торопливо, в спешке.

Элайза сглотнула подступившие к горлу слезы и сказала:

— Нужно ввести команду, я буду диктовать по буквам, а ты пиши.

Медленно, по одной букве, они писали то, что было на обороте карты. Монитор мигал, никаких картинок, хоть как-то обозначающих происходящее, не было: только синий экран и бесконечный ряд символов.

— Теперь код, — сказала Алисия, не оборачиваясь. — Мерфи, диктуй.

— Вы уверены? — его голос раздался очень близко. Элайза повернула голову и увидела, что он подошел к ним и встал за спинами. — Я хочу сказать, разве не то же самое сделала Бекка в прошлой жизни? Мы собираемся выпустить на свободу дьявола, так? И уверены ли вы, что это лучшее решение?

Элайза с грустью посмотрела на Алисию и прочла в ее глазах такую же грусть. Она улыбнулась и обняла удивленного Мерфи за шею.

— Мы не будем запускать ракеты, Джон. Мы здесь не для того, чтобы выпустить дьявола на волю, а для того, чтобы уничтожить его раз и навсегда.

Темная ночь укутывала долгожданной прохладой и свежестью остывшего воздуха. Элайза сидела у костра, обняв Алисию и положив голову на ее плечо.

— Последняя ночь, — прошептала она задумчиво. — Если завтра мы не дойдем до места, то все закончится. Дальше идти мы не сможем.

Алисия молчала: то ли не хотела отвечать, то ли ответить было просто нечего. Вместо слов она просто наклонила голову и поцеловала Элайзу в висок.

— Знаешь, о чем я думаю? — продолжила та. — О том, что в размышлениях об ошибках, совершенных в прошлой жизни, мы совершенно забыли о самой главной.

Она почувствовала, как вздрогнула Алисия, и поняла, что в этот раз они думали об одном и том же.

— Из века в век все происходит одинаково, Лекса. Сначала люди сражаются друг с другом при помощи палок и камней, потом кто-то придумывает копья, затем — мушкеты, пистолеты, пушки. И настает момент, когда вместо ружей и автоматов в бой вступают ракеты.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Алисия тихо.

Элайза повернулась так, чтобы смотреть ей в глаза. В любимые зеленые глаза, за еще один взгляд которых не жалко было отдать и две жизни.

— Какой приказ ты отдала Эйдену после того, как сделала его командующим?

— Сражаться до конца. Отстаивать свой новый дом до последней капли крови.

Элайза улыбнулась. Алисия смотрела на нее мрачно и настороженно, и было радостно понимать, что для этой настороженности больше нет никаких причин.

— Ты уже тогда знала, что именно мы должны будем сделать?

— Да.

Господи, она так сильно любила ее, и в эти секунды у нее не нашлось слов, чтобы хоть как-то выразить это: свою нежность, свое тепло, свою благодарность. И она просто прижалась губами к губам Алисии и шепнула в них:

— Кажется, мы все же научились принимать общие решения, Лекса. Во всяком случае, это решение точно будет нашим общим.

Элайза и Мерфи стояли совсем близко друг к другу, и руки Элайзы обнимали покрытую грязью дороги шею, и глаза пытливо рассматривали обожженное лицо.

— В прошлой жизни человечество совершило ошибку, выпустив на свободу детище Бекки и позволив этому детищу уничтожить Землю. И мне кажется, Джон, что именно мы трое должны не допустить, чтобы это повторилось снова.

— Почему мы трое? — глухо спросил он.

— Вспомни, чем все закончилось в той жизни, — грустно сказала она. — Думаю, именно поэтому.

На секунду Элайза снова ощутила себя восемнадцатилетней девчонкой. Стены бункера таяли на глазах, открывая за собой улицы, и перекрестки, и высокие здания, и яркий солнечный свет, слепящий глаза.

Она больше не была Элайзой, теперь она снова была Кларк, и рядом с ней стояла Лекса в костюме командующей, и Мерфи — удивленно смотрящий на собственные ноги.

— Они не болят, — удивленно сказал он.

Кларк улыбнулась.

— В этом блядском Городе Света нет боли, помнишь?

Они засмеялись — и Кларк, и Лекса, и Мерфи. Смеялись так, будто их ожидала не последняя в их жизни миссия, а веселый вечер в баре с друзьями и неисчислимым количеством коктейлей.

— Это же массовые галлюцинации, верно? — спросил Мерфи, отсмеявшись. — У нас просто крыша поехала?

Кларк не ответила: она смотрела на Лексу. На худую, подтянутую, улыбающуюся Лексу, глаза которой блестели еще ярче на фоне боевого раскраса вокруг.

— Ты была права, когда говорила, что смерть — это не конец.

— Ты была права, когда говорила, что жизнь — это не только выживание.

Они взялись за руки, крепко стискивая ладони друг друга. Трудно было оторвать взгляд, трудно было перестать смотреть в любимые глаза, но Кларк сделала это и посмотрела на Мерфи.

— И что дальше? — спросил тот. — Это конец?

— Нет. Еще нет.

Город вокруг начал сужаться, здания словно наползали друг на друга, дороги сворачивались в клубки, а редкие машины просто исчезали, растворяясь в воздухе. А с неба зазвучал до боли знакомый голос:

— Вы действительно думаете, что сможете это сделать? — Бекка говорила безжизненно, без интонаций. — Вы правда решили, что сможете разрушить мои планы? Для этого вам не хватит только кода. Вам понадобится кое-что еще.

Кларк улыбнулась и подняла голову вверх.

— Много лет назад отец привез меня в форт Индепенденс, чтобы индейцы научили меня искусству выживания. Я провела там полгода, а когда они истекли, он приехал за мной, чтобы отвезти домой.

Она остановилась на секунду, чтобы бросить еще один взгляд на Лексу, и продолжила:

— Когда мы ехали обратно, он спел мне песенку. Дурацкую, глупую песенку, одну из тех, что своей глупостью врезаются в память на долгие годы. Я запомнила эту песенку, Бекка. Я до сих пор ее помню.

Вместо голоса с неба послышался какой-то шум, но Элайзе было все равно. Она улыбалась, держала Лексу за руку, и напевала:

— Поверни рычаг, сделай первый шаг, а потом забудь все, что было до. Разверни на час, а потом на два, поверни рычаг, сделай новый шаг.

Ее голос с каждым словом звучал все громче и громче, и с каждым звуком небо хмурилось, становилось серым, тяжелым, нависало над головой. А Кларк продолжала петь, улыбаясь все шире и шире:

— Если все забыть, если все простить, повернуть на три, повернуть на час, а потом уйти, а потом впустить, сделать первый шаг, сделать первый раз.

— Ты ничего не добьешься этим, девчонка! — громыхнул с неба голос, и теперь в нем были, о да, были эмоции! — Я найду тебя, я найду тебя и уничтожу! Тебя и всех, кто посмел помогать тебе!

Кларк засмеялась. Она обеими руками обняла Лексу и Мерфи за шеи и притянула их к себе. Их лица почти коснулись друг друга, и дыхание на секунду стало одно на троих.

— Мы закончили, — сказала она шепотом. — Мы сделали это, понимаете? И я хочу, чтобы вы знали: для меня будет честью умереть вместе с вами. Уйти в другой мир с любимой и другом — разве может девушка еще о чем-то мечтать?

Еще несколько секунд она смотрела в глаза Лексе, зная, что больше ничего не нужно говорить, зная, что все важное уже давно сказано, а все, что осталось, они скажут друг другу в новой — следующей — жизни.

А потом эти секунды прошли, и мир схлопнулся, оставляя за собой только гарь и пепел раздавшегося взрыва.

***

— Они близко, — выдохнул разведчик, едва вбежав через ворота резервации. — Идут с юга, я насчитал пять сотен голов.