Он засмеялся, глядя, как вода стекает по ее обнаженной груди, и пошел к ней, готовый качать ручку колонки хоть до завтрашнего вечера, но какое-то предчувствие заставило его замереть на мгновение, а потом броситься бежать с отчаянным воплем: «Октавия!»

Сзади, из садика заброшенного дома, прямо на нее надвигались мертвецы. Она не видела их, увлеченная купанием, и ничего не слышала из-за шума льющейся воды. Линкольн бежал изо всех сил, но мертвые успели раньше: когда он последним отчаянным прыжком достиг колонки, один из них уже вцепился гнилыми пальцами в обнаженное мокрое плечо.

Октавия закричала, вырываясь, и Линкольн схватил ее, с силой отбрасывая назад, за собственную спину.

— Оружие! — скомандовал он. — Беги за оружием!

У него в руках не было ничего. Ни ножа, ни топора, ни даже ржавых вил — они все бросили, спеша к воде, и теперь ему нечем было драться. Но за спиной была Октавия, и это меняло все.

Линкольн отпрыгнул от протянувшего к нему руки мертвеца и ударил его ногой, разбрызгивая вокруг мерзко воняющую гниль. Другого он отпихнул, а третьего ударил в челюсть, сворачивая ее и обнажая кости скелета. Он отступал назад, следя, чтобы мертвые не смогли его окружить, и надеясь, что Октавия уже далеко, и взяла оружие, и готова к бою.

— Ли-и-и-нк! — услышал он отчаянное, и понял, что там тоже беда. Развернулся, чтобы бежать, и увидел полуголую Октавию, отбивающуюся вилами от десятка окружающих мертвецов.

Внутри что-то взорвалось и налилось яростью. Он рванулся, пробивая себе дорогу, споткнулся, перекатился, не обращая внимания на исцарапанное плечо, и побежал, крича во всю глотку, чтобы привлечь к себе внимание мертвых, атакующих Октавию.

Но им, похоже, было плевать на его крики: кольцо сжималось, и его девочка была в чертовой ловушке.

С диким воплем Линкольн врезался в круг мертвецов, кулаком разбил череп ближайшего, другого двинул ногой, и, отобрав у Октавии вилы, принялся крутить ими, отгоняя мертвых дальше.

— Обними меня за пояс, — велел он так яростно, что она не посмела ослушаться. — Я делаю шаг, ты делаешь шаг. Поняла?

Ржавые зубья вил входили в головы, с легкостью протыкали глазницы и выходили наружу с мерзким чмокающим звуком. Линкольн ярд за ярдом продвигался вперед, понимая, что всем этим шумом они привлекли еще мертвецов, и скоро их станет совсем много, и тогда останется только повалить Октавию на землю и накрыть своим телом в надежде, что мертвым окажется достаточно только его, и что до нее они не сумеют добраться.

Он не хотел умирать. Дьявол, он совсем не хотел умирать! Особенно теперь, когда в его жизнь вошла эта девочка с огромной душой и безрассудным нравом. Особенно теперь, когда эта девочка стала его женой, его надеждой, самой его жизнью. Он не хотел умирать.

— Faciam ut mei memineris! — заорал он, из последних сил разбрасывая мертвецов черенком от вил. — Faciam ut mei memineris!

Она плакала за его спиной, он чувствовал влагу, стекающую по его спине и смешивающуюся с потоками пота, но ее руки держали его за пояс, и эти маленькие руки, и слезы, и идиотское «Не умирай. Пожалуйста, не умирай» заставляло его снова и снова крутить черенком, отбивая все новые и новые атаки.

И вдруг совсем близко раздался выстрел. Линкольн не поверил своим ушам, а Октавия за его спиной испуганно вскрикнула. За первым выстрелом последовал еще один, а потом еще.

А еще через мгновение он увидел командующую.

Она шла прямо сквозь толпу мертвецов — величественная и страшная, и от ударов ее меча с плеч слетали головы, и пули из пистолета в другой ее руке разрывали черепа на ошметки. Линкольн рванулся к ней, втыкая вилы в очередную смердящую голову, и заорал еще громче, и — откуда только силы взялись? — ногой ударил мертвого с ямой вместо носа.

— За мной, — скомандовала она, оказавшись рядом. И он поразился тому, как спокойно звучал ее голос. Спокойно, уверенно и властно.

Она шла впереди, расчищая дорогу, а Линкольн с прижавшейся к спине Октавией черенком отбрасывал мертвецов, нападающих с флангов. Он не понимал, куда они идут, но верил, что командующая знает, что делает. И не напрасно: через несколько минут они дошли до ступенек какого-то дома, и дверь открылась, впуская их внутрь, и снова захлопнулась, отсекая чавкающе-воющий шум и запах смерти, в очередной раз прошедшей мимо.

— Командующая, — Линкольн почувствовал, как Октавия отпустила его, и рухнул на оба колена. — Командующая…

Он тяжело дышал, его переполняла такая бездна чувств, что они едва умещались в его большом усталом теле. Но он услышал:

— Где дети?

И поднялся на ноги.

— Они в безопасности, — быстро сказала Октавия, снова прячась за его спиной. — В нескольких милях отсюда.

— Хорошо. Эйден, забаррикадируй дверь. Останемся здесь на ночь, а с утра заберем детей и двинемся дальше.

— Куда дальше? — голос Октавии звучал обиженно и как будто расстроено.

Тень усмешки скользнула по лицу командующей.

— Туда, где обитает великий Дух.

***

Если бы дороги были расчищены, до точки назначения они бы добрались часов за пять, не больше. Но — увы — двигаться приходилось по пустыне, то и дело объезжая каменные гряды и расщелины.

Тем не менее, Мерфи наслаждался ездой. Он сидел за рулем старого пикапа, кузов которого был наполнен канистрами с бензином, и с удовольствием переключал рычаг коробки передач, объезжая препятствия.

— Ты знаешь, куда ехать? — спросила его сидящая рядом Индра.

Он показал на компас, привязанный к зеркалу заднего вида.

— Северо-запад, — усмехнулся. — Пересечем Долину Смерти, а там посмотрим, как пойдет. Возможно, придется бросить машины и идти пешком.

— Люди хотят есть, — она говорила как будто в никуда, ни к кому не обращаясь. Это раздражало.

— Перебьются. Мы не можем останавливаться, аккумуляторы тогда точно сдохнут.

Мерфи глянул в зеркало на колонну следующей за ним техники. Великое переселение народов, иначе и не скажешь. А следом наверняка тащится толпа мертвяков, привлеченных шумом моторов.

— Надо подумать, как будем отбиваться от трупов, которые ползут за нами, — сказал он вслух. — Пять сотен человек быстро не убегут, без шансов.

Индра покосилась на него и он раздраженно спросил:

— Что? Удивляешься, почему я не предлагаю их всех бросить? Может, дерьмовый парень Мерфи перестал быть таким уж дерьмом?

Ответ был неожиданным.

— Я не думаю, что ты был дерьмом, Мерфи из небесных людей.

— Ой, да ладно, — рассмеялся он, перекрикивая шум трущейся о песок резины, доносящийся из открытого окна. — Ты ничего обо мне не знаешь.

— Я смотрела ваше шоу. Пока его еще транслировали. И дерьмом в вашей сотне был вовсе не ты.

Если бы она вдруг вскочила на ноги и исполнила веселый танец, Мерфи и то удивился бы меньше. Индра смотрела их шоу? И не считала его дерьмом? Да как такое возможно?

— А кто был? — спросил он быстро.

Она скривилась: сморщила лоб, оскалила зубы и будто бы прошипела в ответ:

— Небесная девчонка.

— Элайза? С чего бы вдруг?

Индра отвернулась, но Мерфи все равно смотрел на ее коротко стриженный затылок, и ему казалось, что он видит ее искаженное отвращением лицо.

— Она предала вас всех, Мерфи из Небесных людей. Вы думали, что она одна из вас, но вы ошибались.

— Что? — только сумасшедшим усилием воли он заставил себя не вдавить в пол педаль тормоза. — Что ты несешь?

Принцесса — не одна из них? Глупость, бред сумасшедшего. Да, у них бывали стычки. Воспоминание об одной из них до сих пор иногда ноет на шее в дождливые дни, а бедняге-Стерлингу уже и вспоминать больше нечего. Но они подчинялись ей, потому что она совершенно точно была за них, одной из них. Как же иначе?

— Говори, или я остановлю чертову тачку, — заорал Мерфи. — Слышишь меня, ты, воплощение спокойствия? Говори!

Индра повернулась к нему лицом и процедила сквозь зубы:

— Кто из вас смотрел телевизор с обращениями Джахи? Только девчонка. Кто из вас слушал его, когда телевизор завесили простыней? Только девчонка. Кто из вас постоянно рисовал что-то в альбоме, но никогда не показывал рисунки на камеру? Опять девчонка.