- Здравствуйте, вы не знаете, где Коротков?
- Девушка, скорее, берите стаканчик, сейчас двенадцать будет бить - молодой смазливый врач протянул ей шампанское. Из телевизора вещал Путин на фоне кремля. "Без шапки и не мерзнет, а в Москве сегодня, сказали, минус двадцать шесть!" - Катя хмыкнула, взяла стаканчик. Возле стола сновали две молодых медсестры и недавняя пергидрольная гранд-дама.
- С Новым годом!
- Желание, желание не забудьте загадать!
- С новым счастьем... в личной жизни! - прогудела толстуха.
- Урааа!
- Евгений Сергеевич, а поцелуйте меня на счастье - молоденькая медсестричка вытянула губки трубочкой, обернувшись к врачу. Евгений Сергеевич не заставил себя уговаривать и надолго выключил сестричку в поцелуе. Катя с завистью на них смотрела всё то время, что они целовались: а она вот одна, одна в Новый год...
- Вот так, Полиночка, счастья у тебя будет в этом году - просто завались! - Евгений Сергеевич с хохотом выпустил ошарашенную Полиночку, подошел к Кате и начал болтать о чем-то приятном и незначительном. Катя ужасно хотела есть, но стеснялась напасть на чужую еду. Голова приятно дурманилась, веки отяжелели, расслабиться мешал легкий озноб.
- Ох, Катя, вы совсем замерзли (Катя была в нарядном платье без рукавов), так и заболеть недолго. Сейчас я вас буду лечить. Евгений Сергеевич налил что-то в Катин стаканчик и подал ей:
- Залпом, пожалуйста! - Катя послушно глотнула.
- Фууу, гадость, кх-кх, это же спирт! Зачем?! - прокашляла Катя, утирая выступившие слезы.
- Чтобы вы не заболели - я же врач, а врачам надо доверять - улыбнулся Евгений Сергеевич.
- Спасибо. Давайте выпьем за всех вас, за всех врачей и медсестер! - Катя торжественно подняла стаканчик, снова наполненный шампанским.
Ох, как всё плывет, потолок мотается туда-сюда, боже, какая муть!... Как я попала в эту кровать, в эту темную комнату?... Тааак. Её ноги кто-то гладит, несомненно. Катя попыталась отбрыкнуться от чужих назойливых рук. Голову бы поднять, нееет... Чьи-то руки стали активней, спустили чулки до колен, подобрались к трусам, стащили их. Над ее лицом шумно задышали. Катю обдало каким-то дезинфекторским запахом.
- Аа... Евгений Сергеич... Идиот, отпусти меня! - бормотала Катя - Отпустиии, урооод! - на крик не было сил. Он хватал ее губы своим ртом, почти кусал, шипел "тише-тише!.. я же видел, ты хотела, смотрела, хотела меня..." Навалился всем телом. Завозился со своими штанами. Сильно и больно расшвырял коленями ее ноги в стороны. Она била его по спине ватными кулачками. С беспомощной ненавистью. Уворачивала лицо от этих липких губ...
И тут ее вырвало. Прямо в его пыхтящую морду.
- Сука! - отскочил Евгений Сергеевич.
- Тошнотворный урод - прошептала Катя...
Пошатываясь, она приплелась в десятую палату. Дед храпел, а лысый мужик сидел на своей кровати, свесив голову и даже не удивившись Кате. На кровати Элвиса по-прежнему валялась его одежда: он так и не пришел - наверное, нашел себе собутыльников. Катя сняла с его кровати полотенце и заведенными механическими движениями стала тереть свою мокрую, только из-под крана, голову. Затем она взяла со стула свое пальто, не спеша надела его, тщательно застегнулась на все пуговицы, проверила пустые карманы, прислонилась спиной к стене... И вдруг сползла на пол и разрыдалась. Лысый очнулся, заволновался:
- Что с вами, девушка? Почему вы так плачете? - он присел перед Катей на корточки, взял обе ее руки в свои ладони. Ладони были мягкие, теплые - родные какие-то ладони. Захотелось прижаться к этому лысому смешному челу в казенном халате с пропечатанным номером больничного отделения на подоле. Так же, как в детстве она прижималась к маме, когда ее обижали. Ничего не отвечая, Катя рухнула ему на грудь, уткнулась лицом в лацканы халата, пахнущие дешевым порошком, и вдруг зачастила:
- Он... он хотел меня изнасиловать... гад!... просто я опьянела... вот он и полез... - всхлипывала Катя - У меня сегодня всё не так, понимаете?.. я с парнем своим поссорилась, потом человека чуть не убила, потом напилась...
Лысый бережно обнимал девушку, прижимал ее голову к себе, гладил по влажным волосам и ничего не говорил. Скукоженная, лохматая, отнюдь не духами пахнущая, вздрагивающая - Катя наплакала изрядную лужу у него на груди. А он все гладил и гладил, и ничего не говорил. Наконец, она успокоилась и обмякла. Так они и сидели на полу. Не двигаясь и молча.
Храп деда стал звуковой доминантой. Прислушавшись, между заурядным хрюканьем можно было различить изысканные рулады и пощелкивания, почти соловьиные: дед демонстрировал сложный ритмический рисунок. Лысый предложил делать ставки - что произойдет: дед защелкает, начнет пурхать или хрюкнет?
- Сейчас щёлкнет несколько раз, слушай - лысый поднял вверх указательный палец. Дед послушно троекратно прощелкал. Они захихикали.
- А сейчас кааак всхрапнёт - Катя замерла... Дед был безотказен: "всхрап" получился убийственный! Они расхохотались.
- Что-то он слишком крепко спит - удивилась Катя.
- Ему снотворное дали. А теперь, видишь, он и сам стал антидепрессантом. Для тебя.
- Слушай, а у тебя есть телефон, дашь мне позвонить?
- Ага, вот - лысый протянул мобильник Кате. В эту секунду телефон зазвонил. Взглянув на экран, лысый схватил трубку, взволнованно и ласково заговорил:
- Да, родная! Спасибо... И я тебя поздравляю! Ты ведь приедешь ко мне, когда?... Почему?... Ну, почему? Ах, Тэд повезёт... Я очень-очень скучаю, слышишь?!... И очень жду...
Катя смотрела на этого абсолютно незнакомого человека, который стал ей близок и даже в чем-то дорог (не так уж много вокруг нее водится мужчин, умеющих успокоить не хуже родной матери). С ним было спокойно, легко и к тому же весело: они прикалывались над дедом, как школьники... Ему, наверное, сорок, нет, скорее, "под" сорок... Довольно рослый, крепкий, не слишком красивый и абсолютно лысый с глубокой поперечной морщиной на лбу. Какой-то он немного заторможенный, синяк у него под левым глазом - наверное, попал в больницу из-за драки после "распития". Ох, да она и сама - после распития: мутить перестало, но в голове поселился какой-то дятел и долбит по черепу изнутри, бррр...
- Наташа, Наташенька, ты только знай одно: я очень тебя люблю, слышишь?! - лысый отошел в угол палаты, отвернулся от Кати и, согнувшись, проникновенно признавался в любви какой-то неизвестной женщине. "Дура, что не едешь к такому мужику!" - подумала Катя и понуро вышла в коридор.
Она стала искать выход, но почему-то натыкалась на таблички и надписи на дверях "выхода нет". Выхода нет... Какое поганое чувство, когда в жизни нет выхода. Что только не делает с людьми избирательное восприятие! Вот и Катя теперь "избрала" себе жизненный тупик. Потому что, неизвестно по какой причине, она уже не слишком хотела замуж за Ивана и совсем не хотела отказываться от мечты побывать в экспедиции на Шпицбергене. И уж абсолютно не хотела того, чего очень хотела от нее мама: бросить ее любимую арктическую орнитологию и идти работать к маме под крыло в ее сытный и бессмысленный институт. А что она хотела - она не знала, как подросток, а ведь тридцать лет на носу. Наверное, это кризис... Неужели - уже среднего возраста?! Вот дожила - старушенция!
Зеленая лампочка над дверным проемом провозгласила "ВЫХОД". Уф! Катя подняла воротник и поспешила на улицу. Вокруг глухо погромыхивало от петард, мигали огнями уличные гирлянды, снег пестрил крапинками конфетти, мишурой и пятнами мандариновых корок (народ закусывал). Бутылки из-под шампанского солдатами выстроились возле редких урн. Чувствовалось, что праздничная ночь была на исходе: люди брели мелкими группками. Редкие выкрики, смешки...
Именно в праздники одинокий человек чувствует себя особенно несчастным. Эту банальную истину Катя сейчас постигала на собственном опыте. Нет, конечно, в периоды, когда у нее не было парня, она активно ненавидела всех этих святых валентинов, клар цеткин и роз люксембург. Но та "несчастность" была кратковременной, на один день. Сейчас же ощущение несчастья приобретало глобальную форму: вопросы "кто виноват?" и "что делать?" непривычно выдвинулись вперед.
