Сама она выбрала для ночных страданий почему-то меня, наверное, как самого здоровенного из всех. Раздеваться мне запретила, даже снимать свитерок, а сама (как только в домике раздались первые две-три храпинки) потихоньку начала освобождаться от всех своих шкурок. Горячим шепотом повторяя мне время от времени, что одежда страшенно давит, что из-за нее трудно дышать - нечем вдохнуть. И вообще дома она спит только так, в одних трусиках.

Потом, потянув зубами за мой свитер, тихо, но веско потребовала отогревать ее дыханием. "Чтобы не пришлось отрезать что-нибудь из помороженного". При этом моя строптивая красавица поворачивалась то одним бочком, то другим, то ложбинкой спины, поднимая то одну руку, то - обе. Так и процеловал ее всю эту бессонную ночь напролет. А трусики наши наутро можно было просто выжимать...

*

А П Р Е Л Ь

Ночь дана, чтоб думать и курить,

и сквозь дым с тобою говорить.

Хорошо... Пошуркивает мышь,

много звезд в окне и много крыш.

"Апрель в разорванной рубашке по редколесью бродит..."

Эти стихи читал в пестрой уютной комнатушке общежития пединститута юный поэт студентке с громадными зелеными глазами. Она поила его кофе с ископаемыми баранками, посыпанными то солью, то маком, то еще чем-то неведомым. И с отличным вареньем, которое приготовила ее мама из волшебной лесной ягоды жимолости, собранной прошлым летом собственными руками недалеко от сопки Два Брата. При этом зеленоглазая страстно уверяла поэта, что, мол, ни за что в жизни не простит себе, если поддастся шелесту слов, беспокойным настырным рукам и соблазнит его, еще такого зеленого и жаждущего, прямо тут же, сейчас.

Все. Больше уже не могу... Хочу... Не могу-у-у.

А в час ночи в комнатку вломились несколько старшекурсников. Хозяйку попридержали в углу. Поэта же долго и тупо били почем зря ногами. Потом выбросили из общежития на улицу, громко захлопнув и закрыв на засов старую фанерную дверь.

Больше он не писал стихов никогда.

*

М А Й

И сдавленный гам, жабий хор гуттаперчевый

на пруду упруго пел.

Осекся. Пушком мимолетным доверчиво

мотылек мне лоб задел.

Потеплело, и горожане оживленно засобирались, готовясь к первым грунтовым посадкам на дачных участках. Заспешил вон из города и Алексей. Кроме солнышка и реки его привлекала таинственная обитательница ранее пустовавшей соседней дачи, которая появилась там вместе с мамой в самом конце прошлого лета. Бог весть откуда взялась эта "смирная" пара. Мама ее, видимо, прикладывается к чарочке, а потом бьет дочку исподтишка: ни криков, ни шума не слышно - все тихо. А дочь тихонечко плачет и плачет.

Они несколько раз виделись буквально мельком, но Алеша успевал заметить ее припухшие нос, губы и постоянно мокрые, неулыбающиеся глаза. О, какие это были прекрасные, необыкновенно глубокие глаза! Про себя он прозвал ее царевной Несмеяной. И вот однажды вечером Алексею послышался легкий шорох. Потом - скрип крылечка. Но двери никто не коснулся. Быстро оделся и открыл ее, противно скрипящую. Свет зажигать не стал, но и при лунном свете кроме заплаканного, как всегда лица заметил глубокие ссадины на нежном плече и тонкую струйку запекшейся под носиком крови.

Она была словно беззащитный птенец. Вздрагивала и мерзла. Он смазал йодом все ранки и так долго дул на них, что Несмеяна слегка отодвинулась от него со слабой полуулыбкой. Вскипятив воду, крепко заварил чай и предложил лучшее варенье. Спать совсем не хотелось. Накинув одеяло на плечи, они залезли с ногами на диван и сидели, почти не двигаясь и ничего не говоря друг другу. Хотя нет, казалось, что разговаривали без остановки - настолько комфортно и сытно было это молчание. Алексей не умел развлекать девушек, рассказывая истории и анекдоты. Они просто дарили друг другу тепло и молчаливое понимание. А это по нынешним временам - немало.

...Когда он решил, что гостья, утомленная ласками, заснула, легко отбросил прядку волос и увидел целый водопад слез. Без всхлипов, без надежды, без звуков. Потом что-то говорил, утешал, горячо убеждал. А слезы все лились и лились. И Леше показалось, что соседка выплакала за эту ночь всю свою душу. Замерцал ленивый рассвет. Алексей проводил ее по садовой тропинке до калитки в заборе, разделяющем их участки. Так, вся в слезах и в брызгах росы, расставалась она с ним наутро. Вдруг порывисто обхватила своими тонкими руками за шею и уткнулась мокрым лицом в плечо. Крепко прижалась, словно хотела сказать что-то важное, решающее на прощанье. Неожиданно оттолкнулась и быстро скрылась среди зелени и росы.

Калитка хлопнула, потом сама приоткрылась, и долго скрипела, покачиваясь на ржавых петлях. Алеша стоял и не мог сдвинуться с места. Весь день он не видел свою милую молчальницу. К вечеру начался проливной дождь, перешедший в грозу. В полночь Алексея кольнуло странное предчувствие: словно рыба шумно плеснула и сразу исчезла. Дождь уже затихал, когда он добрался по скользкой тропинке до соседок. И сразу узнал, что этой ночью Несмеяна потихоньку выпила все снотворное в доме.

Ее уже увезли в больницу. Но и там не добудились.

*

И Ю Н Ь

... бродя запретным брегом,

Вдруг вжечься ртом в заветное руно,

Цветущее неистовым побегом.

Мила приехала из Москвы к родственникам в маленький сибирский городок на каникулы: покупаться в море местного разлива, пособирать ягоды и грибы.

Во дворе она довольно быстро подружилась со всеми ребятами, но в лесных прогулках держалась ближе всего к Мише. Может быть потому, что он не лез, как другие ребята, сразу целоваться. А может быть потому, что знал все-все ягоды и грибы. А главное - какие голоса каким птицам принадлежат.

В лесу с ним было не страшно и интересно. Они уже знали наизусть ближайшие тропинки, а большие деревья - по именам. Говорили подолгу обо всем на свете, не насыщаясь этими разговорами. А однажды ночью удрали от всех купаться.

Купались совсем недолго. Плескались, брызгались и смеялись, как малые дети. И когда плотно сели на бережку среди деревьев пообсохнуть, то их дыхание перехватило от чего-то неясного. И еще - от ярких образов ночной странницы и лунной дорожки, прямо из-под ног зовущей куда-то выше и выше. Они быстро переоделись в сухое, но идти домой не хотелось.

Полная, коварная луна светила в ту ночь нестерпимо. И вольфрамовая наточка милочкиной одежды на фоне темной воды и леса без единого огонька казалась раскаленной до предела. Мишино сердце сжалось и сладко заныло.

Губы стали сухими.

Он беспрестанно целовал Милу и вначале никак не мог утолить свою жажду из тихого родника ее сочных, роскошных губ.

Упругая грудь двумя теннисными мячиками выскользнула прямо перед мишкиными глазами. Паренек начал осторожно и нежно подбрасывать их языком. Чутко угадывая движения Милы и не желая борьбы, Миша опустился пониже и легко сдвинул в сторону не тугую резинку. Стройные ножки слегка раздвинулись, как бы подставляя пытливому жалу пчелы неведомый роскошный цветок. И его язык утопал там до тех пор, пока из милочкиных уст не послышался легкий стон облегчения.

Девушка из последних сил мягко отстранила вначале голову, а потом и крепкую, настойчивую руку и прошептала: "Ты разве не знаешь, что от этого дети бывают?" Его юному сердцу вдруг стало невыносимо тесно в тупике этого прямого вопроса.

А когда расставались у милочкиного подъезда, она погладила паренька по взъерошенной голове и нараспев повторила: "Бы-ва-ют".

*

И Ю Л Ь

И плоть сама как прирученный зверь,

Находит путь в тепло родного лона.

В "Дубках" Юленька освоилась сразу и прочно а физрук понравился ей так круто что она хотела попроситься домой но подумала и все же осталась. Вся смена пролетела буквально мельком в каком-то вязком дурманящем тумане в дымном чаду а привораживающие уголья сонных костров блестки струек речной и родниковой воды ласковые цветы навсегда выложили тем летом в юленькином сердце причудливую и сладкую мозаику. Между тем наш первый отряд жил торопливой уже взрослой но отчасти и детской жизнью был жесткий порядок формальные и неформальные дела были "чп" мелкого масштаба безумные влюбленности драки с местными ребятами к коттеджам подъезжали на двух машинах южные люди почти все сачковали со спортсоревнований было курение травки дискотеки выборы "мисс" костры дни рождения и еще многое но все это не затрагивало ее души будто происходило где-то там отстраненно и далеко.