*

ВЕЧНОЕ СОМНЕНИЕ

Ничего из работы не вышло,

только пальцы в пастельной пыли.

Смотрят с неба художники бывшие

на румяную щеку земли.

Мы говорим, что терпение - вот добрый гений творческого труда. Только вот творчество - в чем? Но попробуем рассуждать.

В начале пути высота вершины, первоначального замысла относительно невелика, и конечная точка обманчиво близка. Покряхтывая, с божьей помощью поднялись. Но это только обычный бугор - горный взлет. И сразу же перед глазами - новый "горизонт" и новая тропа, зовущая вверх. И так за взлетом взлет.

Сердце рвется из груди вдогонку за мыслью, грандиозными замыслами, за надеждой на достижение. Достаточно ли высока вершина? - не этот вопрос мучает. Скор ли конец? - и не этот.

Хватит ли у меня духа и сил? - вот вопрос всех вопросов, вот оно, вечное сомнение. И полная уверенность в правильности пути, если дорога торится не только для себя.

*

ПОДВЕДЕНИЕ ЧЕРТЫ

И ныне замечаю с грустью,

что солнце меркнет в камышах,

и рябь чешуйчатее к устью,

и шум морской уже в ушах.

Не забываем ли мы, что всякое большое дело требует своевременного подведения черты? Большое искусство сделать это вовремя, с достоинством и честью. Тем мы убеждаем всех окружающих и в первую очередь себя, что впереди - новое дело, нужное многим и многим.

Перед его началом нужно собраться, перегруппировать силы, отбросить все лишнее. Еще раз пересмотреть даже необходимое, набраться решимости и броситься в новую битву. Броситься, мобилизовав ум и сконцентрировав волю. И бить уже не раскрытой пятерней, а наотмашь, кулаком, от души. Что бы нам не мешало, пусть даже сама Судьба, - все решено, и мы пойдем до конца.

Но совершив задуманное, спустившись с вершины в благодатную "долину покоя", сразу же видим другие пути и новые горные взлеты. Но не стоит повторять промахи многих творцов, которые весь остаток своей жизни возвращаются к уже когда-то сделанному ими, тщетно гоняются за призраком совершенства. Эти кружат, словно слепые, в лесу и сгинут безвозвратно, не проложив для других новых троп. Но это - не наш путь.

* * *

СТИХИЯ ТЕЛА

Я Н В А Р Ь

Любовное объятие неотличимо

от смертельной схватки...

Первый поцелуй морозно ожег Сашка довольно поздно. Он здорово подвырос прошлым летом и даже успел, как пареньку тогда казалось, состариться. В общем, было ему уже целых шестнадцать лет. Праздновался старый Новый год. Родители великодушно отправились в гости, и на квартире можно было собраться почти всем классом. Кроме прочих был и приятный сюрприз - пришли две хорошенькие новые девочки из параллельного класса. Они весь вечер подробно рассматривали ребят и оживленно шептались, словно спорили о чем-то нестерпимо важном и интересном. Было похоже, что вот-вот закончится застолье - уже включили музыку, но еще не начали танцевать. Слов Сашку не было слышно, но по жестам чувствовалось нарастающее напряжение спора между девочками и ребятами. Вдруг одна гостья стремительно начала пробираться к балконной двери - как раз к тому месту, где сидел Сашок.

Это была статная, вполне сформировавшаяся девочка с огромной черной косой, наверное - украинка. Ей, по-видимому, понадобилось выбраться на застекленный балкон - глотнуть свежего воздуха. А может быть она что-то проспорила. Кто-то посоветовал: "Погуляй в форточку", но тут же осекся под ее пристальным взглядом. Поравнявшись с Александром, шепнула: "Открой шпингалет наверху".

С этими словами она захватила его пальцы горячей рукой и буквально вырвала Сашка на балкон. Было невысоко - всего лишь девятый этаж, но голова немного кружилась. Дыхание сразу же перехватило. То ли - от напитков, то ли - от волны бодрящего морозного воздуха. Неожиданно девочка раскрыла широкие оконные створки и перебросила ногу через перильца. Потом вызывающе обернулась и одновременно раскрыла обе руки. Сашок стоял близко, но боялся шелохнуться, чтобы не столкнуть вниз этот нежный и шаткий "крестик". Затем ее руки сомкнулись у паренька за спиной и сцепились там в прочный замок.

Все его тело горело, пыталось и одновременно не желало вырваться из пальцев и рукавов этой раскаленной "реки". Вдохнуть он не мог. Полувыдох, еще полувыдох. Руки вжимались сильнее... Тропики. Амазонка. Удушение телом удава. Или нет: неотвратимая и как всегда - преждевременная...

Кто-то отчетливо икнул за спиной. Балконную дверь приоткрыли и тут же захлопнули. А Сашок вдруг ощутил, как в его полураскрытые губы начал проникать часто-часто пытливый девичий язычок.

Неужели сейчас такая красавица даст мне, "гадкому утенку"?... Она дала ему здесь же, прикрыв створки окна и привалив чем-то балконную дверь. Умело и сладко подмахивая, дала прямо среди ведер и ящиков, упершись руками в перильца и выставив к Сашку вздернутую и круглую, как спелый надрезанный арбуз, попку с влажной розовой щелкой.

"Снегуркой" она была закаленной.

Не растаяла.

*

Ф Е В Р А Л Ь

И видит взор, как бы сквозь пелену,

Одну тебя - в ночи - тебя одну,

Припавшую кораллом жадных уст

К моей тугой и соком бьющей плоти.

Впервые родители отпустили Алешу так далеко.

Если помните, "в той жизни" в большой моде были рейды школьников по местам боевой и трудовой славы отцов. Так вот, это был поезд Хабаровск-Владивосток.

Полночи юный путешественник болтал с шустроглазой соседкой через перегородку второго яруса плацкартного вагона, высунув свою голову на длинной, тонкой шее в проход. До приезда во Владик оставалось часа три-четыре, когда трещотка за стенкой, устав, призамолкла, раздалось некое шуршание, потом - возня. А затем в упор на Алешу глянули, не мигая, огромные вишни глаз.

Через пару минут состоялось знакомство. А через десять, удивляясь своей прыти и внезапным альпинистским способностям, наш тихий мальчик уже перебрался, не касаясь грязного вагонного пола и нижних матрасов, к ней на полку - под одеяльце и застыл в неведомой ранее напряженке.

Да тише ты, тише, тише.

Но все в вагоне и так было тихо и сонно. Отчетливо слышался дружный, ненавязчивый храп и хруст железных суставов на стыках, Наконец-то он отдышался.

Мальчик и девочка долго и молча лежали тесно-претесно, почти отвернувшись друг от друга. Казалось, целую вечность, просто в юности кровь перегоняется быстро. Улыбались каждый - себе. Тому, что с ними сейчас происходит. Биению сердец где-то уже за пределом.

Потом Алешина повелительница (а он тут же почувствовал, что так это и есть) разрешила к ней прикоснуться и безмолвно показала, что ее тугие капроновые чулочки лучше всего гладить на сгибах - под коленками. Но слаще всего - там, где они не до конца сходятся, обнаруживая курчавую шерстку и твердый бугорок, быстро влажнеющий от прикосновения.

А сама в это время стала делать с Алешей что-то невероятное. Во-первых, расстегнула всю тесную одежду. Напрочь. Потом, как она сказала, хитро улыбаясь, начала его "рисовать". Вначале - лицо. Так уже было однажды летом - травинкой. Затем ее трепетные пальчики спустились ниже и ниже. Вначале мельком, а потом более настойчиво прикоснулась она к тайне, да так и не отпускала бешенный пульс почти до прибытия на вокзал.

Уже перед самым городом поезд задергался в конвульсиях, а опустошенный и мокрый Алеша кубарем полетел в хвост вагона. Он чудом успел к умывальнику до того, как проводница закрыла ключом спасительную дверь.

Во Владике эта девочка, мелькнув раз или два, как-то незаметно исчезла. И на обратном пути Алексей, сколько не искал, не смог ее найти. Имя той девочки он позабыл, а название поезда помнит: "Алая гвоздика".

*

М А Р Т

В юности, когда все решается...

Как-то на мартовские каникулы мы отправились группой "с бору по сосенке" в лыжный поход на Бычиху. К вечеру запуржило, и мы чуть не сгинули, заплутав. Вышли к долгожданной избушке, но умудрились немного поморозиться. Благо, захватили с собой гусиный жир. В славной четверке свежемороженых оказались я и странная девушка по имени Марианна. Обогрелись крепким чаем повеселели. В этой же лесной избушке и заночевали. В большие спальники влезли по трое. А в маленькие - вдвоем. Марианна решительно заявила, что мы, "смертельно обмороженные", должны страдать вместе.