Следующие день с ночью Гарут предавался вульгарному распитию наикрепчайшего самогона, отведав который, самый крепкий гном будет изрыгать пламя, подобно дракону, серый тролль побледнеет и побежит заливать выпитое водой из ближайшего болота, а любой демон наверняка придумает проклятие пострашнее для тех, кто еще раз осмелится приготовить этот адский напиток. Тем не менее, Гарут держался до последнего. Также он смог припомнить, что этот гомлин, озверев от голода, кинулся на него как только погас костер, но некромант ловко поймал его на болевой прием и шкваркнул об дерево... вот, кстати, оно и лежит. Гомлин же, воя от боли, которой их племя вообще-то никогда не испытывало, системой взрыкиваний и урчаний поведал пьяному в зюзю магу о том, что в лесу кончается пища, люди попадаются только в доспехах или с копьями, олени вымерли, зайцы убегают, а медведи уже давно сдали свои позиции, так что малины в Гомлиной пяди хоть уешься, но гомлины ее не едят, а топчут, после чего валяются в получившемся месиве. Месиво легко впитывается в гомлинскую шкуру, вступая в реакцию с потом, после чего неделю бродит, источая пьяный дух, который неслабо бьет самим гомлинам по мозгам. Так они и ходят, словно деревом прибитые, пока дожди не смоют малиновый жмых, оставляя чистого, но голодного гомлина, мучавшегося жестким похмельем.

  Влив в несчастное животное остатки гномояда, Гарут решил не заморачиваться и завести себе ручного гомлина прямо сейчас. И вновь, сказано - сделано. Разведя костер по новой и добыв из него горящую головню, маг начал чертить на шкуре гомлина какие-то руны, как оказалось позже, образующие обряд "малого подчинения". Чудище не возражало, а только слегка покачивалось, сидя на плаще некроманта и нарыкивая себе под нос какую-то песенку. Во исполнение этого привязывающего заклятья, то есть пункта "заботиться о хозяине, не нанося ему вреда, а то вона какая здоровая орясина, как бы чего мне не поломал", гомлин и отрезвлял мага доступным ему способом, не испытывая никаких противоречий. Даже гномояд не оказал никаких фатальных воздействий, разве что спал гомлин не два часа, как обычно, а все два с четвертью.

  - Вот тебе, бабушка, и ярмарка с бубликами, - вздохнул Гарут. - Ладно, все могло быть хуже... Слышь, скотина, пойдем на охоту, мяса добудем. На покушать и меня пробило... И надо тебя как-нибудь обозвать, ну там, Корын, что ли...

  - Рын, - согласился гомлин, вставая и изображая готовность подчиняться, чуть ли не отдавая воинскую честь.

  - Пусть будет Рын... Так, это что еще такое? Ты идешь за мной, а не впереди! Не нужны мне раздавленные олени...

  ***

  Сонного пленника мы в четыре руки сгрузили на землю, подстелив под него чью-то куртку - отоспится и пусть себе идет. Читак легко разломал клетку и забросил все лишнее в кусты, оставив некое подобие телеги. Смирный коняга при этом флегматично жевал листья придорожных кустиков, безропотно восприняв смену хозяев. Устроившись на козлах, мой новый знакомец приглашающе похлопал рядом с собой, чем я не преминул воспользоваться.

  За что я люблю этот край, так это за дороги. Древние маги проредили леса заклинанием, название которого терялось в веках, то ли 'Керосинус', то ли 'Вхерачинус'. В итоге, по всем густым и протяженным лесам протянулись плотно укатанные дороги, на которых ничего не росло, которые были слабо подвержены размоканию даже в сезон дождей. Гномы внесли свою лепту, покрыв наиболее важные тракты и торговые пути плотно подогнанными камнями, обожженными в горне. Кажется, выражение 'на века' должно выглядеть именно так.

  Читак болтал без умолку, пересказывая самые сомнительные сплетни, обходя тему своей профессии, но я и не настаивал. Мало ли какие профессии есть на свете, все они угодны Венцу, у всех свои особенности. Пару раз охотник за головами бросал взгляды на мой кинжал, но пристально не приглядывался. Драчливый дикий монах для него был одной из многих диковинок, встречающихся на свете.