Мара больше не раздумывала и не медлила. Клинок с мягким шелестом выскользнул из ножен, и ведьма ударила. Движение, показавшееся ей самой медленным и нерасторопным, немерт заметил слишком поздно, не успев ни увернуться, ни заблокировать удар. Мара была лишь на миг быстрее, а потому, когда дух в слепой ярости полосонул когтями в ответ, ведьма успела прикрыть незащищенную шею предплечьем. Боль жидким пламенем разлилась в раненной руке, но времени обращать на это внимание не было. Ведьма быстро вскочила на ноги, держа кинжал наготове и чувствуя волны ненависти, пульсирующие в немерте. Дух впился в нее цепким взглядом, и на лице его появился зловещий оскал.
- Умная девочка, какая умная…
С самого детства Мара знала – духи боятся железа. Лишь оно могло ранить их, лишь оно могло причинить боль. Люди придумывали легенды и сказки о волшебных созданиях, что испокон веков жили в лесах и страшились огня и железа, а почему – о том никто и не ведал. Только сами духи знали правду.
- Почему вы чувствуете железо?
Туманные глаза иль-вэане блеснули в темноте. На протянутую ладонь духа опустилась болотная искорка, словно ищущая утешения в руках бесплотного существа.
- Железа нет в Бессмертном. В пустоте нет железа.
- Но ведь все под луной живет, древняя. Разве в нем нет души, соединяющейся в Бессмертным?
- Иллеванна не говорила, что души нет. Душа соединяется. Тело не растворяется. Только это тело не становится Бессмертным. Оно слишком твердое.
- Я не понимаю, древняя…
- И не поймешь. Не время понимать.
Сейчас же Мара понимала. Пустота, из которой были созданы духи, не могла принять в себя и изменить по своему подобию железо. Они могли слиться с чем угодно, растворить в себе все, что угодно – но только не железо. Там, где лезвие вспороло плоть немерта, чернела непроглядная бездна.
Рука немела от боли. Мара тяжело дышала, не отрывая глаз от сидящего на земле духа. Немерт не отрываясь следил, как медленно стекают капельки крови с ее ладони, и от этого ведьме стало не по себе.
- Кровь за кровь, маленькая…
Ведьма приготовилась. Несмотря на слабость, в сердце расплескалась привычная тишина, смывающая собой даже боль. Мара прикоснулась к ней и ощутила, как струится по венам живое тепло, вечное и настоящее. То, что никто отнять не сумеет.
Вдруг немерт замер, глядя куда-то сквозь женщину. Полумесяцы зрачков расширились, заполняя темнотой белые глаза, тонкие губы чуть подрагивали. Казалось, дух прислушивается к чему-то, неслышному никому кроме него. Мара напряглась – перекидывались немерты по-другому, энергия их начинала тут же меняться, сплетаясь в жуткий кокон темноты вокруг трансформировавшегося тела. Сейчас же происходило что-то иное.
Дух, пошатываясь, поднялся на ноги. Бездна внутри него пульсировала жуткими черными волнами боли – и еще чего-то такого, чего Мара страшилась до дрожи. Чего-то совершенно мертвого, без единой искорки жизни, без единого огонька энергии. Только то, что он звал смертью.
- Рад бы взять твою жизнь, маленькая, но моя Госпожа зовет нас… Мы еще встретимся с тобой, девочка. Я выпью тебя до донышка, обещаю тебе, - немерт облизнулся, хищно втягивая носом воздух, - Жди меня, маленькая.
Мара ощутила, как резкий порыв ветра толкнул ее в спину – а в следующий миг размытая тень немерта уже мелькнула меж деревьями, исчезая прочь. А следом за ним исчез вязкий страх и мертвенный холод, исчезли черные сполохи, пытающиеся втянуть в себя все живое и светлое, мерцающее вокруг. Еще несколько долгих минут стояла тишина, но вскоре где-то в роще совсем рядом послышался осторожный, тихий крик ночной птицы. Хрустнула ветка. Зашуршали заросли густой травы.
Мара устало привалилась спиной к ближайшему дереву, хрипло дыша. Женщину била крупная дрожь, руку нещадно жгло. Ах ты… Ведьма отвернула изодранный побуревший рукав, разглядывая раны. Три борозды, идущие наискось. Хоть не сильно глубокие - и то хорошо. Гораздо больше беспокоило другое. По краям их пульсировали крохотные сгустки темноты, отгоняющие энергии Бессмертного. Если раны не вычистить, то зараза может проникнуть глубже, и вот тогда она разделит судьбу того деревца, что показал ей немерт.
Видение нахлынуло вновь, больно впиваясь в самое сердце. …Истину, какую твой бог не сумеет тебе показать… Это было неправильно, немыслимо больно. Это была самая громадная и страшная ложь, которая только могла существовать. И больше всего ведьму пугало то, что одно зернышко этой темноты может прорасти черным ростком, вытягивающим из всего живущего то самое тепло и пустоту, из которых и рождалась жизнь. Стоит только поверить в эту ложь – и она начнет существовать на самом деле. Поддайся, шептал разум. Ты своими глазами видела, своим сердцем ощутила. Поверь и поддайся. Мара сопротивлялась всеми силами, и, видит Бессмертный, выстояла в этот раз. Но сумеет ли в другой раз, когда со всех сторон будет обступать темнота, когда сломится все то, что раньше было нерушимым и крепким…
Пустота внутри колыхнулась, мелко задрожала. Ведьма прикрыла глаза, находя ее в себе, успокаиваясь и затихая. Страх ранит глубже, чем любые когти, и раны от него не залечишь ничем – лишь верой. И нежное, мягкое сияние в сердце отозвалось, стоило только позвать. Покой пришел, ласково обнял дрожащие плечи и прогнал кромешную темноту, наползающую и тянущую руки все ближе. Вот и ты, Бог-Пустота. Вот и ты, Бессмертный. Здравствуй.
Раны продолжали кровоточить, однако ведьма не обращала на них внимание – пусть, пусть. Кровь уходит в землю, прорастает травой, тянется к небу. Пусть.
Мара плела нить, свивая искорки в сияющий луч. То, что изначально от самого рождения было пустым и чистым, наполнялось искристой силой жизни, солнечным светом и исцеляющим теплом. Нить мягко проникала в плоть, убирая черные сгустки, расщепляя их и обращая пустотой. Вот она, единственная правда. Смерти нет. Ведьма улыбнулась дрожащими уголками губ, ощущая, как становится легче. Под кожей снова звучала песнь, пронизывающая все живое и заставляющая сердца биться в едином ритме.
Иной правды не было, нет и никогда не будет.
Ночная тишь, наполненная звуком и прохладой, обняла и укрыла плащом. Шершавая кора дерева под ладонью была приятно теплой, и под ней стучало сердце. Ведьма сидела, прижавшись к нагретому солнцем стволу и обхватив его руками, и слушала, как листва тихо перешептывается с тихим ветерком, гуляющим в кронах. В этом тоже была та самая мелодия.
Во всем. В звуке дыхания сумрачного леса. Во влажной тяжелой росе на начинающей вянуть траве. В тихом серебряном перезвоне ручейков где-то далеко, в шелесте птичьих крыльев над головой, в ласковом тепле, ощущающемся сквозь грубую кору. И не существовало той силы, которая могла бы заставить эту песнь оборваться на самой чистой и высокой ноте, в самый яркий момент жизни. Мара знала это настолько четко, что все иное, весь страх и ужас просто размывался, уходил куда-то за пределы мира всего. Красота жизни пронизывала все, рожденное среди сотен звезд. И будет пронизывать все вечности, все секунды и века… Иначе быть просто не могло.
Мара легонько прижалась губами к шероховатой коре, благодаря древо за силы, которыми оно поделилось с ней. За песнь, которую она услышала в нем. Белые глаза духа, глядящие на нее из тьмы, остались далеко, растворились в пустоте, и сейчас в сердце не было ни звенящего страха, ни сомнений.
Колесо не замрет. Ничто не замирает – и ничто не гибнет.
========== Глава 8. Болотный огонек ==========
Дни летели, словно листья по ветру, рассыпались по земле цветными камешками и птичьими перьями. Раны зарастали, глаза наполнялись туманом, а сердце – тишью. Колесо мучительно медленно поворачивалось, и одинокие звездочки, срывающиеся с гаснущих спиц, затухали в темноте осенних небес. Тихо-тише, тихо-тише, звенели они, и мир послушно затихал. Шелестят крылья, шелестят листья, тихо-тише, тихо-тише, спи…
В стылую звенящую высь неба чья-то ладонь разлила серость, осеннюю прохладу и запах влажных листьев. Кроны деревьев, тронутые золотом, все чаще беспокойно шелестели на ветру, день ото дня полыхая все ярче. Осень уже танцевала на склонах холмов, меж деревьев Гарварнского леса, и все живое готовилось к долгому зимнему сну.
