Хотя мучением было выбирать для этого мальчишки почетное занятие… так, как будто он был законным наследником Неб-Амона.

Этот неизгладимый позор, который уже ходил, говорил и задавал вопросы. Иногда. Больше мальчишка молчал и слушал.

Он ничуть не напоминал ни приемного отца, ни настоящего. Лицом он был в мать, причудливым умом и характером – неизвестно в кого; Неб-Амон все сильнее опасался, что в нее же. Мерит-Хатхор, заботившаяся о ребенке не меньше, чем об Аменемхете и Меритамон, казалось, не производила на него вовсе никакого влияния: этот слабый ребенок был уже сформирован, как и сердце его.

Неб-Амон услал бы его прочь, но люди стали бы говорить – непременно.

И он оставался под надзором и опекой Мерит-Хатхор, которая, несмотря на все свои заботы, урывала у себя время, чтобы воспитывать мальчика. Вернее, делать такие попытки. Потому что Аменхотеп плохо поддавался воспитанию даже столь сильной и опытной женщины.

В тот день, когда Меритамон поссорилась с домоправительницей из-за Тамит, Мерит-Хатхор вывела мальчика на прогулку. Она устроилась на циновке в тени, приглядывая за ребенком из-под опущенных век: на самом деле в саду почти нечего было бояться, кроме змей, а беречься их Аменхотеп уже был научен. Еще он мог бы свалиться в пруд, но и эту опасность мальчик уже понимал.

Он вообще лучше и раньше всего научился избегать опасностей.

Незаметно Мерит-Хатхор задремала, что даже в жару днем случалось с нею редко. Ее немолодая усталая голова откинулась на циновку, руки упали на колени. Аменхотеп сидел на корточках в стороне, играя камушками, которые где-то раздобыл; его почти не заинтересовало, что нянька заснула – громким и заметным шалостям он предпочитал тихие. Например, спрятаться под кровать и сидеть там, пока женщины искали его, натыкаясь друг на друга и громко зовя своего воспитанника. Он знал, что няньки боятся его потерять, и любил так пугать их.

Вдруг внимание мальчика привлекла блестящая спинка змеи, скользнувшая в сухой траве мимо; Аменхотеп вскрикнул и вскочил, но гадюка уже проползла, он был в безопасности. Ему показалось, что змея исчезла, но вдруг он увидел, что она свернулась около Мерит-Хатхор.

Мерит-Хатхор спала, она даже не пошевелилась. А змея подняла голову; блеснули черные глазки.

Первым побуждением Аменхотепа было крикнуть, разбудить свою воспитательницу, но вдруг он вспомнил, как она наругала его и отшлепала вчера – за то, что он спрятал сандалии кормилицы. Но ведь кормилица уже давно его не кормила.

Змея вползла на колени к Мерит-Хатхор, а Аменхотеп молчал, часто дыша и глядя на это с каким-то ужасом и восторгом. Он еще мог бы крикнуть, но ему словно что-то мешало.

Гадюка бросилась на руку домоправительницы, и тогда закричала и вскочила она; змея несколько мгновений болталась, вцепившись в ее запястье зубами, а потом отвалилась и упала в траву.

Мерит-Хатхор приглушенно вскрикнула и села на землю, держась за укушенное место; она была страшно бледна.

- Аменхотеп… - задыхаясь, прошептала женщина. – Беги, позови людей…

Аменхотеп повернулся и побежал в дом, крича:

- Змея! Мерит-Хатхор укусила змея!

Мерит-Хатхор еще слышала это, и крики, начавшиеся в доме; потом она ощутила сильнейшую боль в сердце. Женщина прижала к груди руку, на которой полыхал укус, потом повернула голову туда, куда умчался Аменхотеп; а потом упала навзничь.

Когда прибежал врач, а за ним все слуги дома, Мерит-Хатхор была еще жива – но когда Уну предпринял отчаянную попытку спасти ее, расширив ранку и высосав яд, он понял, что опоздал. Женщина стала задыхаться; у врача опустились руки. Отрава уже разошлась в крови, и самая любимая и почитаемая из людей дома была обречена.

Плачущие слуги подняли свою домоправительницу и понесли в спальню, но в постель они уложили уже мертвую женщину.

Неб-Амон и Аменемхет вернулись домой вдвоем – они приехали в одной колеснице: молодой жрец полюбил такие упражнения, как все, что позволяло развивать силу. Но Неб-Амон вошел в дом первым, и первым услышал плач и причитания.

Великий ясновидец остановился, чувствуя, что случилась страшная беда, и боясь… уже боясь спросить, какая. Да, его сила стала подаваться, и иногда он бывал просто малодушен.

Но тут к нему подбежала захлебывающаяся рыданиями служанка Ити и бросилась к ногам, прикрывая голову, точно боялась удара; жрец отступил.

Он сжал кулаки.

- В чем дело? – потребовал Неб-Амон.

- Госпожа Мерит-Хатхор умерла, - всхлипнула Ити, потом подняла голову, вскрикнула и отпрянула от господина при виде его лица. Но он не собирался ее бить.

Великий пророк Амона опустился на колени, потом сел, опираясь на пол ладонью.

- Как? – выдохнул он. Жрец глядел перед собою и не видел; глаза его заволакивали слезы – не горя, а опустошенности и старческой слабости.

- Ее укусила в саду змея, - всхлипывая, тонко проговорила Ити. – За два часа до того, как ты прибыл, господин, сейчас госпожа Мерит-Хатхор лежит в спальне.

- О великий Амон… О Хепри в своей барке, о глава Девяти богов… - прошептал верховный жрец и склонился к земле, закрыв лицо руками. Плечи его вздрогнули, и Ити, вытаращив глаза, впервые в жизни увидела, как этот богоподобный человек плачет при слугах.

Аменемхет – очень красивый в белых одеждах старшего жреца – стоял в дверях; смуглая гладкая грудь его часто вздымалась, он не отрывал взгляда от отца. Только сейчас он понял, что силы Неб-Амона на исходе.

И только сейчас понял, как тяжело будет это принять.

Молодой человек с горячей любовью двинулся к великому ясновидцу, чтобы утешить его, но тут Неб-Амон встал сам. Напряженное лицо было сведено мукой, но глаза были сухими.

- Где она? – хрипло спросил господин дома.

Его, теперь уже без страха, почтительно и скорбно, проводили в спальню, где лежала женщина, которая подпирала его долгие годы.

Неб-Амон сел рядом – он страдальчески улыбался, как когда-то сын у ложа жены. А потом вдруг склонился над Мерит-Хатхор и запечатлел поцелуй на ее лбу, точно она и в самом деле была его женой…

Увидевшие это слуги поспешно отвернулись, стараясь никаким звуком или движением не выдать своего изумления. Но больше не от чего было отгораживаться – Неб-Амон больше не сделал ничего, что нарушало бы приличия. Верховный жрец встал, поддергивая широкие белые рукава; он опустил все еще очень сильные руки, стиснув их так, что хрустнули суставы.

- Пошлите за бальзамировщиками. Так жарко! Почему это все еще не сделано? – спросил он, и слуги, кланяясь, попятились к дверям, видя его нарождающийся гнев.

Аменемхет подоспел к отцу; он хотел положить руку ему на плечо, но не решился оскорбить его или поколебать его самообладание таким жестом. Молодой человек взглянул на неподвижно лежащую Мерит-Хатхор, неподвижно стоящего над нею отца – и быстро вышел, не дожидаясь приказа.

Неб-Амон снова сел рядом с женщиной и надолго застыл, спрятав лицо в ладонях.

Аменемхет в одиночестве вышел в сад – там никого не было. Все слуги или были заняты дома, или разбежались по поручениям; юноше казалось, что его все еще преследует плач по главной женщине дома. Он сам чувствовал что-то сродни странной отцовской скорби – пустоту и слабость. Как будто смерть Мерит-Хатхор подточила его хребет.

Однако у Аменемхета осталось достаточно сил, чтобы сделать то, чего он сейчас больше всего желал. Молодой жрец, почти не чувствуя своих усилий, взобрался на дерево и перепрыгнул на стену гарема, а с нее – вниз: казалось, все вместе заняло не больше пары мгновений. Он знал, что найдет свою женщину в саду, и там и нашел ее – Тамит всегда была так чутка к тому, что происходило в доме…

Аменемхет со стоном прижался к ее груди, так что изумленная женщина осела в траву под его весом; но потом она покорно легла, и молодой человек лег на нее, всхлипывая и целуя ее лицо, шею…

- В нашем доме поселилась смерть, - шептал он. – О моя возлюбленная, успокой меня.