Иоана посмотрела на деревья – и ей показалось, что среди этих невест явилась еще одна: Марина одобрительно улыбнулась Иоане, сверкнув клыками, и растворилась среди листвы, темной, золотой, красной. Госпожа Испиреску усмехнулась и, отвернувшись, направилась в дом. Она ощущала себя веселой, злой, готовой… к чему угодно! Живые и мертвые возьмутся за руки и спляшут на могиле Влада Цепеша!

Они очень дружно и приятно ужинали в этот день – и Иоане показалось, что боярин посматривает на нее чаще и внимательнее обыкновенного. Но в его взгляде была та же любовь, что и всегда. Так же любовно на нее глядел и муж.

Ночью они легли вместе, конечно же: Иоана предалась мужу, не открывая глаз, и видела золотое, теплое, красное; листва шелестела и вздыхала, и сильные ласковые руки обнимали ее. Она принадлежала возлюбленному в райском саду, залитом багрянцем. Заснула Иоана счастливой.

* Родился в 1400 году.

========== Глава 41 ==========

Осень вступила в свои права; и Иоана осознала, что здесь, в Венгрии, прожила уже без малого полтора года. Как незаметно пронеслось время! Она поняла, что нигде так увлекательно и полно не проводила свои дни, как здесь, в этой католической враждебной стране: властители которой в действительности только и мечтали окончательно подмять под себя Валахию.

Сейчас это могло сделаться так легко – трон беспризорного княжества мог достаться как трофей самому быстрому и дальновидному, какой бы вере и короне он в действительности ни служил… Но одно Иоана знала твердо: если не удастся низложить Цепеша, его кровавая любовь к отечеству задушит страну.

Однако долго князь уже не продержится: настали решающие дни. Против него объединилось слишком много врагов, хотя порою и ненавидящих друг друга, но единых в своей ненависти к валашскому господарю, превосходящей все прочие страсти.

Сын Испиреску рос не по дням, а по часам; это был разумненький мальчик, задававший матери не по возрасту сознательные вопросы.

Корнел ласкал и любил и жену, и сына: ему, несчастному, казалось в эти холодные дни, что все ненастья позади. Раду уже привязался к отцу. Это не на шутку тревожило Иоану.

Она вдруг поняла, что скучает по своему златокудрому соблазнителю с щербатым ртом: скучает по этому красавцу с заболоченной темной душой. Андраши был так непохож на ее мужа, как только может один мужчина отличаться от другого: и Иоана поняла, что этого-то ей и не хватает – другой любви, как лакомке уже мало становится привычной простой, хотя и здоровой, пищи. Впрочем, Иоана знала, что, несмотря на эту тоску - которая даже свойственна безупречно целомудренным женщинам, - при жизни мужа она никогда ему не изменит. Пока Корнел жив, она пребудет только его. Ее супруг достоин самой высокой верности.

Андраши напомнил о себе через два месяца после их последнего свидания: он прислал короткое, но очень жаркое письмо, и Иоана поняла, что этот человек и в самом деле крепко помнил ее и, возможно, даже хранил ей верность во все дни разлуки, точно жене. Что же: разве католики не христиане, еще более суровые в вопросах любви, чем православные?

Граф говорил, что навестит ее в скором времени. Умолял ждать, умолял молчать о нем… во имя их будущего!

Когда Андраши явился, весь дом был в тревоге и суете: серьезно заболел глава семьи, боярин. В эти зимние дни он охотился с соколом здесь, неподалеку, чтобы наловить дичи к ужину – и простудил себе грудь: он лежал в жару, а дети клали ему на лоб мокрые повязки, которые не могли охладить седой беспокойной головы, и истово молились о его выздоровлении. Раду Кришан был истинный государь в своем семействе, как велел православный канон - и что уже переводилось в западных странах.

Иоана даже сбегала в католический храм и помолилась там на коленях о том, чтобы отец поправился. Она не знала, понравилось бы такое поведение Раду Кришану: что ж, если боярин и в самом деле хотел выдать ее за католика, ему следовало начать приучать ее к этой обрядности.

Из церкви Иоана вышла понурая, ощущая, что молитвы ее ничуть не помогли: католический бог вызывал у нее отвращение. Еще большее отвращение вызывало то, что маленький Раду не знал другого бога и других молебнов: что ей приходилось водить его в этот храм и приучать к этим безбородым бесстрастным лицам…

“Надеюсь, - мрачно думала Иоана, быстро шагая по брусчатке и кутаясь в плащ, - надеюсь, что научу моего сына нашей вере, пока здешние попы не сделали из него то, что им хочется!”

Иоана так погрузилась в эти мысли, что не заметила чужого приближения: очнулась и вскрикнула, когда мужская рука мягко взяла ее под локоть.

Она резко остановилась – сердце колотилось от потрясения и от радости, которую Иоана не могла скрыть от себя.

- Как вы меня напугали, сударь!

Андраши улыбался. На нем был красивый и очень дорогой шерстяной плащ на беличьем меху, а на голове меховая шапка, отчего он на миг напомнил ей волка.

- Вам не следовало выходить в такой час одной, моя госпожа. И вообще не следует ходить одной. Вы слишком красивы.

Его низкий чарующий голос был полон страсти. Иоана почувствовала, что заливается краской. А граф, помолчав, спросил:

- Что привело вас в дом Господа нашего? Насколько мне известно, вы не очень-то любите католические храмы.

Он смотрел ласково и терпеливо, но со скрытым предупреждением: Иоана ощутила тревогу – и почему-то вину. Она опустила глаза.

- Отец тяжко болен! Я приходила просить Господа о помощи в его дом, какой только могла найти здесь!

В глазах венгра выразилась неподдельная большая озабоченность; он быстро спросил:

- Как? Что с ним?

- Простужен, - ответила Иоана. – Горит! Простите, граф, я должна идти!

Андраши перехватил ее руку прежде, чем она сделала шаг от него.

- Одну я вас не отпущу, Иоана! По долгу христианина и старого друга я обязан навестить вашего отца – и проводить вас до дому!

Иоана открыла рот; но возражать было бесполезно. Она зашагала вперед, а Андраши последовал за нею, не нагоняя, а держась чуть позади: как слуга, охраняющий знатную госпожу. Но следующий свой вопрос он задал отнюдь не смиренно:

- Почему ваш муж не сопровождает вас?

- Корнел не выносит католические храмы… Простите, - тут же извинилась она; но Андраши только значительно кивнул.

- Я так и думал, сударыня.

Он тонко и мрачно улыбнулся, склонив белокурую голову, красиво покоившуюся в буром блестящем меху.

- Однако это не причина, чтобы отпускать вас одну!

Иоана ощутила, как он опять берет ее под руку: это было едва ли не верхом неприличия, особенно на улице, где их могли узнать, но Андраши, казалось, об этом не думал.

- Что же скажет Корнел, когда увидит нас…

Венгр улыбнулся.

- Что же он может сказать, госпожа моя? Только то, что я заботливый друг, каким и хочу быть для вас!

- Откуда вы? – спросила Иоана, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы – и от близости этого господина. Она ощущала силу и жар его незнакомого тела даже сквозь его и собственный плащ.

- Потом, потом, любовь моя…

Поклонник взглянул на нее голубыми глазами и нежно улыбнулся: за красивыми губами мелькнула чернота, на миг испугавшая ее.

- Может быть, я скажу вам гораздо больше, когда мы сможем уединиться… Однако мы пришли!

Андраши оставил ее руку и непринужденно направился вперед, навстречу огням, мерцавшим за ставнями. Привратник пропустил его как знакомого – как властелина: он низко поклонился, отпирая калитку и давая дорогу венгру.

- Проходите, Иоана.

Граф пропустил ее вперед.

Они пошли через сад; надрывно залаяла цепная собака, которую Испиреску завели недавно, но Андраши даже головы не повернул. Он последовал за Иоаной так, точно имел на это несомненное право.

Корнел встретился им в дверях, молодой хозяин спешил по какому-то делу – и появление Андраши изумило и рассердило его до крайности.