Что бы это ни значило для нее теперь…

Но Иоана оправилась.

На свет появился мальчик – слабенький оттого, что недоношенный, но лицом очень похожий на деда, великого боярина: только глаза были зеленые, как у Иоаны. От Корнела сын Испиреску почти ничего не унаследовал.

Но молодой отец, изнемогший от волнения за жену и счастья, не обращал внимания на несходство. Вглядываясь в мальчика с благоговением, он почтительно спросил мать, как назвать это дитя.

- Раду, конечно, - если ты меня спрашиваешь, - с улыбкой ответила Иоана, играя пальчиками малыша. – Раду Красавчик – не правда ли, как он хорош?

Она подняла глаза на мужа – а тот застыл как истукан, одолеваемый мыслями и чувствами, о которых Иоана по-прежнему не догадывалась. Потом Корнел стряхнул оцепенение.

- В честь деда! Конечно, - ответил он. – Это и достойное имя, и по справедливости!

Было уже начало осени – теплой и благодатной. Иоана заблаговременно написала отцу в Сигишоару, где он должен был сейчас быть, - и думала, приедет ли боярин, чтобы почтить своим присутствием такое событие. Крестины маленького Раду все откладывались.

Боярин приехал через три недели после рождения внука, когда стало уже невозможно дальше удерживать его вне лона христианской церкви. Особенно здесь - особенно им!

И так Раду Испиреску сделался первым католиком среди потомков Кришанов.

========== Глава 35 ==========

Иоана сидела в покойном кресле у очага, держа у груди сына. Он звучно причмокивал – и, казалось, наливался силою у нее на глазах; Иоана улыбалась маленькому Раду, напевая старинную песню о врагах и ратных забавах, для которых он, конечно, родился.

Корнел, стоя у кресла госпожи своего сердца на одном колене, сопровождал ее пенье музыкой лютни. Ее можно было извлекать и не отращивая ногтей – так ему рассказали придворные музыканты, поделившиеся с королевским фаворитом тайнами мастерства.

Раду Кришан сидел напротив них – и смотрел на свою семью с великой любовной грустью.

Дорогие дети! Казалось, он жил только для них… да, он и в самом деле жил только для них: если они высоко понесут знамя, которое примут из его рук. Если он увидит перед тем, как закрыть глаза, как реет на ветру белый штандарт с серебряным орлом - над башнями вновь отстроенного замка! Тогда великий боярин благословит их и вверит все, что нажил за свою жизнь: а нет – так пусть хоть пропадут…

С Корнелом ему, скорее всего, придется примириться: это было очень нелегко для старого упрямца, для дворянина, самовластного в своей жизни и понятиях чести, но теперь Корнела и Иоану объединило больше, чем супружеское ложе.

Наследник.

Если же Корнел добудет себе славу, о которой мечтают и король венгерский, и боярин, и он сам, лучшего зятя и желать будет нельзя – никакие боярские дети не смогут сравниться с таким мужем. И Раду Кришан, улыбаясь, стал пристукивать широкой ладонью в такт музыке, которую Корнел наигрывал уже весьма умело. Этому дьяволенку давалось все, за что бы он ни брался, - счастливчик!

- Ты останешься на Рождество, отец? – спросила Иоана боярина, когда кончила петь и музыка смолкла. Раду кивнул.

- Непременно, дитя мое.

Он теперь неотрывно глядел на внука – после его рождения все тревожились, что он так и не доберет здоровья и силы, но Раду Испиреску нагнал ровесников через месяц после появления на свет: сказалась кровь отцов и дедов. В их семействе не рождалось заморышей. А если и рождались, о таких никто не помнил.

Потом боярин тяжело встал, и дочь начала подниматься следом. Он удержал ее властным знаком.

- Отдыхай, звездочка моя, - а мне сейчас нужно побеседовать с этим прекрасным музыкантом.

Раду Кришан поглядел на Корнела и улыбнулся, морщинки окружили глаза, из которых никогда не исчезала грусть. Корнел пристально посмотрел на тестя и поднялся, отложив свою лютню.

- Добро, - сказал Корнел, слегка улыбнувшись. – Идем побеседуем, господин!

Теперь это был мужчина в расцвете лет – высокий и статный, мощь его плеч уже могла посрамить старую силу боярина; темные кудри отросли до пояса и еще сильнее закурчавились, ниспадая, как грива льва. Длинные темные усы оттеняли шелковистые румяные щеки.

Поистине – второго такого молодца было не сыскать и в государевой дружине, не бедной красавцами!

Боярин с гордостью положил зятю руку на плечо и повел его прочь из комнаты. Иоана провожала их тревожным взглядом. Как же мало она могла изменить теперь – когда ее, точно цепь, держала детская колыбелька! Как мужчины решат, так и будет…

Раду и Корнел вышли за дверь и прикрыли ее за собой; Иоана услышала удаляющиеся шаги и голоса, потом все смолкло. Она еще некоторое время сидела, баюкая ребенка. Потом Раду заснул.

Иоана тихо встала, держа у груди сына и запахивая свою накидку, - она озиралась в поисках прислужницы. Та, впрочем, подошла и без зова.

- Что угодно госпоже?

- Вот, уложи сына, - Иоана дала ей в руки дитя, и та с улыбкой подхватила его. Присев, венгерка удалилась.

Иоана, оставшаяся в опустевшей комнате, в которой слышалось только потрескивание пламени в очаге, за драпировкой, некоторое время раздумывала… Потом поправила легкий шелковый чепец, открывавший волосы на лбу, и с удовольствием вспомнила, что бросила уродовать себе брови. С рождением ребенка и приездом отца к ней точно вернулись былые силы – сила рода…

Госпожа Испиреску погляделась в венецианское зеркало, висевшее на стене, и осталась довольна всем, что увидела в нем.

- Знаешь ли, - с улыбкой негромко сказала она существу, которое появилось с нею рядом, - я думала, что вы не отражаетесь в зеркалах!

Сестра положила ей руку на плечо.

- Не верь досужим выдумкам, - шепнула Марина ей в ухо. Она была так близко, что могла ее поцеловать – это существо, одетое в вечное окровавленное золотое платье, вечная невеста!

- Чему же мне верить?

- Тому, что я рядом, - улыбаясь и показывая клыки, ответила Марина. Иоана тоже улыбнулась ей.

- Ты существуешь все так же?

Марина кивнула: глаза ее блестели радостью – как на удачной охоте, которые так любил Раду Кришан.

- А это весело, сестрица, - убивать! Разве вы все этого не знаете? Все, кто живет, должны убивать и убивают, - дохнула она в самое лицо Иоане.

- Я это знаю, Марина.

Вампир коснулся ее щеки – сейчас рука Марины была живой и теплой. Она теперь смотрела серьезно, призывно.

- Я очень надеюсь на вас… Только тогда, когда мы искупим свои жизни, мы сможем надеяться на прощение! Для Марины тоже существует искупление – и зависит оно от тебя и твоих детей!

Иоана нахмурилась.

- О чем ты говоришь?

Марина улыбнулась – по-человечески, ясно. Потом поцеловала Иоану в щеку – та подпрыгнула, как от ожога. Это существо могло и морозить, и жечь, когда пожелает!

- Ты знаешь, о чем я говорю, - или постигнешь это позже, - ласково сказала старшая дочь Кришанов. – Следуй своей судьбе, как верят наши восточные недруги - которые в столь многом правы!

Она отвернулась и, ступив в сторону, пропала. Иоана уставилась в зеркало, в котором теперь отражалась она одна. Притронулась к щеке, куда ее поцеловали, и тревожно вздохнула.

Потом в дверь заглянула венгерка.

- Я уложила Раду, госпожа.

Иоана вздрогнула и повернулась, хотя ожидала служанку с минуты на минуту. Когда глаза их встретились, во взгляде плотной полногрудой женщины выразились удивление и озабоченность:

- У вас правая щека покраснела! Вы обожглись?

- Да, - сказала Иоана. – На свечке.

Она отвела глаза – и не видела, как на губах венгерки появилась чуть заметная недобрая улыбка.

- Спасибо. Ты можешь идти, Мария, - сказала Иоана, касаясь щеки и хмурясь от боли.

- Доброго вечера, госпожа.

Венгерка присела и удалилась, аккуратно прикрыв дверь.

За дверью Мария приостановилась; потом перекрестилась слева направо и тихонько воззвала к Господу. Покачала головой – быстро управившись с мальчиком и подойдя к гостиной минутою ранее, служанка отчетливо услышала прощание двух сестер, живой и мертвой…