Тут принесли назад Фэй.
- Девочка здоровенькая, слава Богу. Семь фунтов.*
Меила проследила, как дочку пеленают и укладывают в кроватку. Египтянка улыбнулась, чувствуя огромное радостное облегчение.
Но внезапно навалилась усталость - и телесная, и душевная. Эти доктора понятия не имели, что с ней происходит и какие осложнения ей действительно грозят…
- Я немного посплю, - пробормотала египтянка: и сразу же уснула.
Немного погодя ее разбудили, чтобы приложить дочь к груди, и Меила покормила Фэй, не открывая глаз. Когда она окончательно проснулась, рядом был Имхотеп.
* “Фэй” по-арабски - “добыча, трофей”; а по-английски “Fay” значит “фея”. Отсылка к Фее Моргане из артуровского цикла.
* Приблизительно 3,2 кг.
========== Глава 39 ==========
Меила пробыла в родильном доме неделю, и муж каждый день навещал ее и Фэй. Он приносил жене свежие фрукты, но никакого подарка не сделал: Имхотеп все еще терялся, думая, что могло бы понравиться Меиле из того изобилия, которое было доступно женщинам в Лондоне, и не хотел попасть впросак. Однако для Меилы оказалось гораздо важнее, что Имхотеп был очарован своей дочерью - как то и сулило ее имя.
Несмотря на то, что она сама была любимицей отца, Меила знала о повадках многих мужчин, которым казалось очень скучно возиться с собственными младенцами.
Однако Имхотеп не принадлежал к числу таких. В маленькой Фэй жрец видел великую тайну, зародыш будущего, уготованного ему и его жене…
Он мог подолгу ходить по палате, держа дочь на руках и разговаривая с ней на давно мертвом языке, - и Фэй затихала, точно уже все понимала. Фэй не была капризной, как многие слабые или недоношенные дети, но объятия отца приносили малышке особенное умиротворение.
Меила иногда, наблюдая эти нежные сцены, со страхом вспоминала пренебрежительное отношение к дочерям, до сих пор распространенное среди арабов. Тому, у кого рождалась дочь, следовало проклинать свою судьбу. Даже Пророк Бога не покончил с этой племенной дикостью.
Как же хорошо, что ее муж - пришелец из другой эпохи, как и она сама… Новое далеко не всегда лучше забытого древнего.
Роза тоже заходила к Меиле, два раза, - в первый она принесла для госпожи одежду и предметы туалета, а для Фэй детские вещи; а во второй Меила отослала горничную домой, сердито приказав “не делать лишних движений”, пока для нее самой все не кончится.
Однако, когда Меилу выписали, Роза все еще не разродилась. Вернувшуюся хозяйку с дочерью на руках домашние встречали цветами и маленьким праздником. Аббас, казалось, был рад рождению девочки не меньше Имхотепа.
Интересно, если у него самого родится сын, - позволит ли Аббас окрестить его, как обещал Розе в Каире? Меиле было прекрасно известно, что ислам поощряет хитрость и уловки “ради высшего блага”, особенно с неверными…
Хорошо, что они сейчас в Лондоне, и Аббас Масуд, при всем своем благородстве, полностью зависит от хозяев.
Розу отвезли в родильный дом через пять дней после того, как Меила вернулась. Аббас очень волновался и не скрывал этого. Он дожидался жену в больнице все время, пока она рожала, - целых пять часов.
Роза подарила мужу сына, и Аббас был так счастлив, что плакал. Однако, когда Меила навестила ослабевшую Розу в палате, она заметила ее беспокойство.
Мальчик родился с темно-каштановыми волосами и смуглее, чем мать, - лицом он тоже напоминал отца. Наверное, превратится в одного из тех красавцев-полукровок, которые сводят западных женщин с ума…
- Как вы его назвали? - спросила Меила, когда отдала дань восхищения младенцу.
Роза вскинула стриженую рыжую голову.
- Мы? Мы его не называли и не назовем, - твердо сказала служанка. - Нашему мальчику нарекут имя в церкви, когда будут крестить.
Тут Роза как-то виновато улыбнулась и прибавила, понизив голос:
- Иначе бы Аббас не согласился, чтобы я назвала сына английским именем.
Меила усмехнулась.
- Аббас считает, что авторитет святой католической церкви выше авторитета его жены. Что ж, и на том спасибо.
Однако эти планы пришлось изменить - чтобы получить свидетельство о рождении, родителям пришлось самим дать мальчику имя.
Это вызвало долгие пламенные препирательства - и под конец утомленная мать пошла на компромисс, и было принято парадоксальное решение. Аббас даст сыну арабское имя, а потом, в церкви, ему будет дано другое, крещеное!
Роза, конечно, была расстроена, а Меила хохотала от всей души. Что ж, закономерный итог в таком браке. Зато теперь все остались довольны.
Аббас назвал сына Камилем, как его и записали в метрике; а через десять дней, в церкви Богородицы Скорбящей*, мальчику дали имя Эдвард. Священник приподнял брови при виде не по-здешнему смуглого ребенка, но, к радости Розы, не прослышал ничего о “мусульманской хитрости”.
Несколько недель обе молодые матери были полностью поглощены заботами о своих детях, но потом Меила решила, что пора вспомнить о делах. Она даже не знала, как приступить к этому. Следовало возобновить связи с теми, кто мог бы ей помочь.
Меила не раз задумывалась, как Имхотеп относится к тому, что именно она обеспечивает их семью. Конечно, их ситуация была исключительной. Может быть, поэтому Имхотеп отдалился от нее в последние месяцы?..
Она осторожно заговорила с мужем об этом… жрец, казалось, не был задет и хладнокровно напомнил ей о недавнем прошлом Европы, когда обедневшие аристократы женились на богатых наследницах. Собственно говоря, такое случалось до сих пор.
И неограниченный прирост капитала, к которому стремились современные магнаты, вовсе не всегда означал жизненный успех.
Если понимать “жизненный успех” так, как понимал его он, побывавший по ту сторону смерти…
- Прости, - прошептала египтянка, когда они с мужем наконец объяснились. Несмотря ни на что, она до сих пор чувствовала перед Имхотепом вину за отцовские деньги. - Я никогда… Я не хотела сказать, что в чем-то превосхожу тебя!
Жрец улыбнулся.
- Ты меня во многом превосходишь, - спокойно сказал он. - Но я не хотел бы получить такое превосходство, как ты.
Меила опустила голову, поняв, что речь идет о пресловутом “прогрессе” - том, который не-истина.
Она бросилась в объятия мужа, и все, что разделяло их, было забыто.
Меила навела справки об Оскаре Линдсее - к своему облегчению, его имя египтянка нашла в телефонном справочнике. А ее опекун теперь важная птица! Или это она так отстала от века?..
У них в съемной квартире, в гостиной, тоже был установлен телефон, и Меила позвонила Линдсею не откладывая.
Трубку взяла какая-то женщина: может, супруга, а может, служанка. Или взрослая дочь. Она же почти ничего не знает о жизни этого англичанина здесь…
Меила, сдерживая волнение, попросила позвать мистера Линдсея, и тот почти сразу подошел к телефону.
Голос своего опекуна египтянка с трудом узнала; однако он вспомнил свою собеседницу еще до того, как она представилась.
- Мисс Наис? Меила? Господи Иисусе, как я рад вас слышать!
Египтянка даже смутилась от этой интонации; но потом подумала, что Линдсей, наверное, больше всего рад, что она все еще жива и не натворила громких дел.
- Я тоже очень рада вас слышать, сэр, - улыбаясь, сказала египтянка. Она прикрыла трубку рукой и быстро оглядела гостиную. - Я теперь замужем и снимаю квартиру в Лондоне… у меня родилась дочь.
Меила помолчала, улыбаясь и чувствуя душевный отклик своего собеседника.
- Не хотели бы вы зайти ко мне в гости?
Очевидно, Линдсей понял, что это не просто так. Когда он ответил, его голос был серьезен.
- Хорошо, Меила, я с удовольствием навещу вас. Я свободен по вечерам после шести, только воскресенье провожу с семьей.
Египтянка облизнула губы.
- Вас устроит завтра, в семь часов? Мы ужинаем в восемь. А я бы хотела до ужина познакомить вас с моим мужем и кое-что обсудить.
