Имхотеп слегка поклонился директору музея.

- Наши боги любят смелых врагов, мистер Хафез. Но тех, кто оказывается в их власти, они не прощают.

На лице Имхотепа по-прежнему была улыбка.

“Вот в чем отличие древней веры, - с содроганием подумала Меила. - Боги Та-Кемет были справедливы - но беспощадно справедливы. Преступившему священный закон нельзя было вымолить у них прощение, как у Бога многих народов: вот в чем сила и слабость язычников…”

Однако Хафеза это не расхолодило. Старый директор был уверен, что, выбравшись из стольких передряг и вернув неумерщвленного жреца в мир живых, он заслуживает вознаграждения и преуспеяния.

- Тогда начнем собираться сегодня же! - воскликнул Хафез, потерев руки.

Имхотеп кивнул.

Они обсудили экипировку, а потом Хафез отбыл, пожелав Меиле всяческого благополучия. Египтянка больше не возражала, зная, что этим теперь только пошатнет силы мужа. Она только по мере сил помогла ему собраться, имея больше опыта в таких предприятиях.

Имхотеп был готов на следующий день - тогда же ему принесли записку от Хафеза. Тот писал, что будет ждать Имхотепа в порту, со своими помощниками.

С Хафезом приехали несколько сотрудников Британского музея: хотя в этот раз ни одной женщины. И кое-кто из египетских коллег тоже присоединился.

Жрец выбрал для путешествия свою обычную темную арабскую одежду: он еще ни разу не надевал английского костюма - и, по мнению Меилы, выглядел бы в подобном платье очень нелепо. Разве можно представить в этом костюме делового человека, - человека минуты, - например, Будду или Магомета?..

Меила не провожала мужа, он снова запретил. Не хотел, чтобы его жена показывалась в таком положении “перед ними всеми”: и, пожалуй, египтянка была согласна, что это унижение.

Супруги обнялись и поцеловались, стоя в холле. Потом Имхотеп легко подхватил свой вместительный саквояж и вышел.

Меила осталась стоять, глядя ему вслед: она почувствовала, что глаза жгут слезы, и больно прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

Имхотеп вернется! Самое большее через две недели - муж твердо обещал ей это.

Через четыре дня Меила получила письмо. Имхотеп сообщал, что они достигли Карнака, но теперь он возвращается, потому что Хафез скончался.

“У него разорвалось сердце во сне, когда мы провели ночь в храме, - писал жрец. - Врач, который был с нами, установил это, и помощники Хафеза устрашились и растерялись. Я вызвался сопроводить его тело назад, и Абдул Рафик и Али Сегир возвращаются со мной”.

Меила прикрыла глаза, сминая бумагу. Сердце у нее колотилось, платье на спине и животе промокло от пота. Услышав известие о смерти Хафеза, она ощущала боль, страх, опустошенность… и облегчение, которое преобладало над всем.

Этот старый мошенник сделал для нее больше, чем родной отец. Но теперь египтянке было легко, когда она сознавала, что отныне с нее и Имхотепа никто не станет требовать выплаты долга, который не мог быть выплачен.

И Имхотеп ехал домой, к ней. Трудности, которые последуют за смертью директора Британского музея, - это все потом…

Арабские коллеги Балтуса Хафеза, как и следовало ожидать, оказались не только почтительны, но и суеверны: и теперь ехали назад в Каир вместе с ее мужем. Англичане же намеревались попытать счастья и двигаться дальше.

В лучшем случае им предстоит неделями просеивать песок, обливаясь потом, - и, скорее всего, вернуться домой ни с чем. Долина царей почти разорена их более удачливыми предшественниками.

А в худшем - что ж, такие исследователи никогда не обращают внимания на знаки судьбы.

Имхотеп благополучно вернулся: и в тот же день состоялись похороны Хафеза - в каирском некрополе, старинном кладбище на юго-востоке города, где хоронили именитых граждан.

Это была скромная церемония: на ней присутствовали сотрудники Каирского музея и несколько британских меценатов, спонсировавших это старинное европейское учреждение.

Никаких родственников - во всяком случае, тех, кто пожелал бы прийти, у Хафеза не обнаружилось.

Меила оказалась на этих похоронах единственной женщиной - она слышала, что у Хафеза когда-то были две или три жены: но он с ними не то развелся, не то просто забыл. Для египтянина-мусульманина развестись с женой было очень легко, если он не подписывал с ней договора.

Когда на крышку гроба, обитого зеленой шелковой тканью, бросили последнюю горсть земли, Меила повернулась к Имхотепу. Тот стоял мрачный - точно сам потерял родственника…

- О чем ты думаешь? - спросила египтянка.

Жрец только взглянул на нее, и все стало ясно. Никто из них не мог знать, каков был посмертный приговор, вынесенный Хафезу. Каким богам этот человек, соединивший их, был вынужден взглянуть в лицо?..

Они молча вернулись домой. Аббас, который тоже пошел, - как охранять хозяйку, так и проводить своего начальника в последний путь, - размышлял, кого теперь назначат директором Британского музея. Госпожа Меила говорила, что на этот пост притязала Эвелин О’Коннелл: но Аббас понимал, что даже в Англии женщину едва ли сделают таким начальником.

Тем лучше для них.

Когда его отпустили, Аббас пошел в спальню, где его ждала жена. Госпожа Меила распорядилась, чтобы у каждого из ее слуг оставалась собственная комната: но они больше времени проводили в общей спальне.

Роза встретила мужа улыбкой, но Аббас увидел ее печаль. Он подошел и поцеловал жену в лоб, нежно прижав к себе.

- Ты жалеешь господина Хафеза?

- Как же не жалеть, - англичанка всхлипнула. - Человека всегда жалко! И он столько для нас…

- Да, - Аббас не стал продолжать. У мусульман была принята сдержанность по отношению к смерти - тот, кто причитает над умершим, не согласен с волей Аллаха. И хотя Аббас уже давно не соблюдал обычаев, сердцем он был со своими собратьями.

А Роза вдруг сказала:

- Я тут подумала, когда мы поедем в Англию…

- Что? - спросил египтянин.

Конечно, они давно уже решили со своими господами и между собой, что Роза поедет в Лондон с хозяйкой и будет рожать в той же больнице.

- Мы ведь там задержимся, правда?

Аббас кивнул, плохо понимая жену.

- Задержимся, сколько будет нужно.

Роза подошла к корзинке, где спала ее кошечка, и наклонилась над ней. Погладив животное, англичанка посмотрела на мужа, схватившись за плетеную ручку, будто так ей было легче говорить.

- Я хочу, чтобы наш ребенок был крещен.

Аббас нахмурился. Они еще даже не говорили об этом!

- Но… - начал он.

- Нет, не возражай. Так нужно сделать, - в голосе Розы появилась та страстность, с которой эта слабая женщина всегда защищала тех, кого любила. - Наш ребенок, сын или дочь, должен получить европейское воспитание и узнать нашего Бога!

Аббас некоторое время молчал. Ему было бы очень трудно ответить жене - если бы он сам уже неоднократно не раздумывал об этом.

Наконец египтянин сказал:

- Хорошо, пусть будет так. Я понимаю, от чего ты отказалась, когда стала моей женой.

Тут Аббас улыбнулся своей неотразимой улыбкой.

- И я сам хотел, чтобы наш ребенок говорил с Богом на твоем языке.

Роза, ахнув от радости, бросилась мужу на шею и порывисто поцеловала.

- Спасибо!..

Аббас прижал ее к себе.

- Это не так просто, - сказал он дрогнувшим голосом. - Быть мусульманином - значит иметь многие прочные связи, которых вы, европейцы, не понимаете!

Он посмотрел в голубые влажные глаза жены.

- А я теперь связан только с тобой и с нашими хозяевами.

Роза опустила глаза.

- Я понимаю.

Она опять подошла к корзинке, достала из нее теплого со сна котенка и начала гладить и покачивать его, точно свое нерожденное дитя. Аббас улыбался, глядя на это, и не мешал им.

Англичане вернулись из экспедиции усталыми и разочарованными. Они ничего не нашли - только пересыпали пустой песок изо дня в день. Какой убыток для их спонсоров!