Может быть, увидев перед собой Анк-су-намун вместо Меилы, уже и Хафез пожалел о содеянном?..

Имхотеп в пути держался с надменной отстраненностью фараона - восседал в турецком седле на спине своего животного, невозмутимо глядя перед собой, точно с рождения это умел. Хотя древние египтяне не ездили на верблюдах и вообще редко садились верхом, коней предпочитая запрягать в колесницы.

Аббас сам не мог бы сказать, откуда он это знает, - может, однажды услышал от гида, которые всюду сопровождали английских оккупантов? Или Хафез нечаянно заронил эти знания ему в голову?

Или, может быть, он тоже раньше жил на этой земле? Аббас помнил, как Хафез гипнотизировал его англичанку, - сказал Розе Дженсон, что вернул ей память о прошлой жизни, в служанках у госпожи Анк-су-намун. Когда Роза в поезде заявила, что уже встречала его и теперь прошлое повторяется, Аббас почти не придал значения ее словам, потому что они очень спешили. А теперь египтянину казалось, что так и есть.

В Коране не говорилось, что человек может жить на земле несколько раз, - но ведь не говорилось и многого другого, что Аббас видел своими глазами. Египтянин про себя давно уже знал, что перестал быть правоверным мусульманином: и надеялся, что Аллах, который все видит, простит это отступничество, совершенное из самых благих побуждений.

Он знал, что Роза Дженсон тоже не станет мусульманкой, Аббас понимал это, когда замечал ее крестик. Многие западные женщины не носили их, а Роза никогда не снимала знак своей веры. Если он вернется к ней и они поженятся, им придется жить отдельно от египтян. Но Аббас придумает, что делать, - если останется жив…

Когда отряд добрался до Абу-Симбела, Аббас неожиданно заметил, чем занимается сын О’Коннеллов, укрывшись от всех. Может быть, Аббас был самым зорким и дальновидным из воинов-жрецов. Мальчик оставлял знаки своим родителям!…

Аббас незаметно от Алекса проследил, чтобы никто не приблизился и не помешал ему закончить.

У египтянина появилась возможность поразмыслить над их положением только следующим утром, когда они сделали привал. Выступать старались всегда к вечеру, когда становилось прохладней, и двигались большую часть ночи: днем в такой пустыне жара выпивала силы из самых закаленных, и у всех слипались глаза. Воду воины берегли, и ели соленые маслины, как бедуины: потому что из людей выходила не только вода, но и соль.*

Лежа в тени скалы рядом с крепко спящими товарищами, Аббас напряженно думал - останется ли у Имхотепа нужда в таких воинах, как он, после того, как верховный жрец Сети получит в свое распоряжение армию Анубиса? Этих демонов, принадлежащих такой же древности, которые будут послушны каждому его слову и ни в чем не усомнятся?.. При том, что сам Имхотеп почти непобедим?

Может быть, его товарищи тоже сомневались, но все молчали.

Аббас приподнялся и посмотрел в ту сторону, где был Имхотеп, - древняя женщина Имхотепа спала, свернувшись в тени, как все люди и все женщины. А бессмертный жрец Осириса сидел прямо на солнце, откинув с бритой головы даже легкую черную куфию*, которую надел в дороге!..

Имхотеп словно бы спал. Но потревожить такой сон Аббасу казалось страшнее смерти.

Аббас вдруг начал думать - где сейчас может быть “Книга живых”, единственное оружие, способное убить это существо. Конечно, господин Хафез прихватил ее с собой. Аббас не умеет читать иероглифы - но ведь господин Хафез, который знает древний язык, очень умен и тоже понимает, что грозит им всем…

Имхотеп вдруг пошевельнулся, точно очнулся от забытья, и повернулся к Аббасу. Верховный жрец Осириса смотрел ему в лицо всего несколько мгновений - но в черных глазах ожившей мумии египтянин увидел беспощадную вечность…

Рука воина, которая сама было потянулась к автомату, застыла как парализованная. Имхотеп улыбнулся: и улыбка на этом красивом и благородном лице древнеегипетского аристократа показалась Аббасу оскалом разложившегося трупа.

Аббас понял, что пришла его смерть, - и задержал дыхание, вознося к Всевышнему мольбу даровать ему силы умереть достойно.

Но жрец спокойно отвернулся. На его красивых губах по-прежнему была усмешка; и Аббас понял - Имхотеп прекрасно знает, что за мысли бродят в головах у его слуг.

“Как же он, должно быть, одинок”, - невольно подумал Аббас.

Но тут же воин отогнал непрошеную жалость. Сейчас он должен думать, как следует поступить мужчине и сыну своей земли!

Имхотеп пощадил его, не желая пошатнуть верность своих слуг: а может, надеясь измотать страхом. Хорошо. Пока они нужны ему…

И госпожа Меила зависит от того, как кончится дело. Значит, Аббас останется с ними до конца, до решающей битвы, - и все сейчас в руках Бога.

Анк-су-намун спала так крепко, что Имхотепу было жаль будить ее. Хотя великий Ра напитал его силой, он знал, что простых смертных солнце в такие часы убивает. Но потом, весьма возможно, он сделает свою царицу подобной себе… да, несомненно, им уготовано это.

Наклонившись, Имхотеп поцеловал свою жену в щеку. Анк-су-намун поморщилась и застонала во сне. Ее тело много перенесло в пути…

Имхотеп улыбнулся этим мыслям. Анк-су-намун увидела его улыбку, открыв глаза. Сама она, однако, казалась недовольной.

- Нам пора?..

Жрец кивнул.

- Вставай, мерит*, - ласково сказал он. - Ты устала, но наш путь скоро кончится.

Каким восторгом наполняла его близость Анк-су-намун, каждое слово, сказанное ей, даже ее хмурый вид! Само сознание того, что она принадлежит ему, было блаженством…

Анк-су-намун наконец улыбнулась своему господину, когда выпила воды и съела соленых овощей. Они поцеловались. Имхотеп опять наполнился желанием, которое было сильнее и слаще, чем вожделение любого смертного. Но он умел управлять собой гораздо лучше смертных мужчин.

Потом у них будет сколько угодно времени для наслаждения.

Имхотеп помог Анк-су-намун взобраться на верблюда. Она устало щурилась: солнце и раскаленный песок выедали ей глаза, а ее прекрасное тело, конечно, уже молило об отдыхе. В прежней жизни она путешествовала только на носилках, достойных царевны, и совсем недалеко…

Но им осталось всего два дня.

Анк-су-намун знала, куда и с какой целью они направляются, но уже готова была проклинать эту дорогу. Египтянка видела в глазах Имхотепа беспокойство… он сам, наверное, нисколько не страдал от жары и жажды, как и от тряски на этой вонючей уродливой скотине, на которых во времена Сети ездили только дикие кочевники. Хотя эта новая штука, которая называлась “седло”, делала посадку довольно сносной - у Анк-су-намун болело тело от езды. И после того, как она стала женой Имхотепа.*

В дороге египтянка порой посматривала на своих спутников, пытаясь вспомнить их… но в душе отзывалось только неясное ощущение, что она когда-то знала этих людей. Анк-су-намун чувствовала в них угрозу, а не защиту. Их начальник, старик по имени Хафез, совсем не нравился ей.

Один только Имхотеп среди них всех оставался надежен, несокрушим для нее. Анк-су-намун испытывала перед великим жрецом Осириса страх, как и тогда, в прежней жизни. Но этот страх только усиливал ее любовь.

Ее душа мерзла, стыла от холода посреди этой жаркой пустыни. И когда Имхотеп смотрел на нее, говорил с нею, обнимал - лишь тогда Анк-су-намун согревалась…

Анк-су-намун посмотрела на своего господина, величественно правившего своим животным, и ее губы тронула улыбка. А потом египтянка нахмурилась. Она вспоминала свой сон, который видела сейчас, пока отдыхала под камнем.

Она видела жизнь Меилы Наис, и снова знала то, что знала Меила. Анк-су-намун силилась вспомнить… но сон безвозвратно ускользнул.

В такие мгновения Анк-су-намун ощущала враждебность к Имхотепу. Словно ее возлюбленный убил кого-то в ней. Когда Имхотеп обнимал ее, одаривал ласками, урвав в дороге время, Анк-су-намун все прощала ему: египтянка сознавала, что женщина, которую он убил в ней, была недостойна его и его божественности. Но теперь…