И он не упрекает Марину в том, что она ушла не попрощавшись. Это – её дело. Она может поступать, как ей вздумается. И он не вправе судить её за это или обижаться на неё.
Но... Вот именно! Почему? Почему всегда есть это дурацкое «но»? Жизнь была бы гораздо лучше без этого слова.
Но... Почему же тогда я чувствую себя брошенным?...
====== Часть II. Глава 9. Грусть – моя единственная подруга ======
Пустота… Для чего мы живём?
Покинутые места… Думаю, мы знаем, каков счёт.
Кто-нибудь знает, что мы так долго ищем?
Ещё один герой, ещё одно безрассудное преступление
Происходит за кулисами, и нет этому конца.
Эй, кто-нибудь хочет, чтобы это продолжалось?
Шоу должно продолжаться,
Шоу должно продолжаться!
И пусть моё сердце разбито,
Потёк мой грим –
Моя улыбка остаётся прежней.
Что б ни случилось, я доверюсь судьбе.
Ещё одно разбитое сердце, ещё одна потерянная любовь.
Это длится бесконечно… Кто-нибудь знает, для чего мы живём?
Думаю, скоро я узнаю правду, я уже близок к истине –
Скоро я заверну за угол.
За окном светает,
Но, находясь в темноте, я страстно жажду свободы.
Моя душа раскрашена, как крылья бабочек.
Вчерашние сказки повзрослеют, но никогда не умрут.
Я могу летать, друзья мои.
Шоу должно продолжаться,
Шоу должно продолжаться.
Я смотрю на это с усмешкой,
Я никогда не сдамся,
И шоу будет продолжаться.
Я заплачу по счетам, я готов убить.
Я должен найти в себе силы, чтобы идти дальше,
Чтобы продолжать,
Продолжать шоу.
Шоу должно продолжаться...
«The show must go on», перевод
*ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ 1: Уважаемые Читатели, надеюсь, вы внимательно прочитали цитату к этой главе, а если нет, то прочитайте, пожалуйста. Ведь не зря же я так усердно тырила с Нета перевод этой песни, которая меня так нравится и которая очень подходит к L. Т_Т
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ 2: Глава — сплошной мозголом. Не несет никакой сюжетной нагрузки, только один негатив. Юмора мало, т. к. написано от лица Эла, а это о многом говорит... Описание предыдущих событий с точки зрения детектива.
P.S. Желаю вам дотерпеть до конца главы....... Следующую постараюсь выдать побыстрее)*
L вздрогнул и проснулся. Кажется, он опять умудрился заснуть прямо в кресле. Хотя, это его уже давно не удивляло. Он не помнил точно, что ему приснилось, кажется, что-то из детства.
Потянувшись, он оглядел свой рабочий стол. Перед ним предстала обычная картина, уже давно переключившийся на дежурный режим, перегревшийся компьютер, который, казалось, сейчас задымится от перегрузки, чашка недопитого кофе и тарелочка с едой. Всё как обычно, ничего не изменилось и не изменится уже, видимо, никогда.
Он выпрямился в кресле и окинул взглядом помещение. Никого. L покосился на соседнее кресло. Конечно же, оно было пустым. Лайт уже давно был свободен и волен идти на все четыре стороны. Хотя он и остался в здании, всё теперь было по-другому.
L отвёл взгляд от места, где он так привык видеть всё это время Ягами-младшего, и устало потрогал переносицу, как делал всегда, когда пытался сосредоточится и выбросить из головы всякие посторонние мысли. Он уже не помнил, когда нормально спал последний раз. Так было всегда. Постоянная занятость почти не оставляла ему времени на нормальный человеческий отдых.
Да он и не мог иначе. Если перед ним стояла какая-нибудь сложная задача, L не терпел промедлений в её решении, не замечая усталости, готовый довести себя до изнеможения, упорно продвигался вперёд. Нет, L, конечно же, никогда не спешил с выводами, не принимал необдуманных решений, всегда тщательно собирал доказательства, и не торопился раньше времени закрыть дело, не пересмотрев лишний раз все данные. Просто, когда именно на твоих плечах лежит ответственность, невольно чувствуешь вину за тех, кого не успел спасти, и тем более нет времени преспокойно сопеть в подушку, когда каждый час – это, возможно, ещё чья-то жизнь.
Но L нуждался в отдыхе как и любой другой человек, поэтому его организм часто в конце концов шёл против своего хозяина, и Рюузаки, даже не смог бы припомнить сколько раз он просто напросто отрубался прямо в кресле, откинувшись головой на спинку или просто опустив её на сложенные на коленях руки; и спал мёртвым сном. А просыпаясь, он обязательно обнаруживал, что укрыт одеялом. Ватари... он иногда накрывал его своим пиджаком. И от этого в душе юноши расплывалось какое-то тепло, как же всё-таки приятно, когда о тебе кто-то заботится, что кому-то не наплевать на тебя...
После пробуждения L кое-как слезал с кресла и, кряхтя как девяностолетний старик, делал пару кругов по комнате пытаясь размять затёкшие мышцы. Конечно же, благодаря своей столь своеобразной привычке сидеть, Рюузаки уже привык к неприятным ощущениям в ногах. Но уж если ты много часов проводишь в одной позе, сжавшись в комок в кресле, как хомяк в своей норке, то все конечности затекут так, что небо в фиолетовую крапинку покажется...
Ватари лишь качал головой, глядя на вечно бледного, с кругами под глазами воспитанника, кроме того ещё и постоянно травящего себя одними сладостями и кофе. Со стороны могло показаться странным, что L, при всём своём уме, казалось, не понимает, что такое пренебрежительное отношение к своему здоровью рано или поздно загонит его в могилу в худшем случае, в лучшем – сделает постоянным пациентом больниц. Но всегда приходится чем-то жертвовать, не так ли? Ничего не даётся просто так; и раз уж нужно помочь себе мыслить лучше, значит, придётся съесть тонну сладостей, раз нет времени отдыхать, и нужно работать, значит придеться выпить литр кофе.
L медленно помешал в кружке давно остывший кофе, стеклянными глазами уставившись в монитор. Прошло десять минут, прежде чем он понял, что читает одно и то же предложение двадцатый раз подряд, но смысл упорно ускользает. Парень машинально поднёс к губам чашку и сделал глоток. Поморщившись, отставил прочь холодный кофе. Надо попросить Ватари, чтобы приготовил ещё. Правда, сейчас детективу больше хотелось просто отдохнуть, чем сидеть в этой комнате, тщетно пытаясь заставить себя думать о деле. Глаза слипались. Но надо ещё решить, что делать с Тетрадью Смерти. И надо дать кое-какие указания Ватари. И правда так много дел.
Когда чувствуешь приближение смерти, начинаешь ценить каждую минуту своей жизни, и тем более не хочется тратить время на лежание в кровати.
А то, что его конец уже близок, L не сомневался. Но было не страшно, а больно от того, что всё случилось именно так, от невозможности что либо изменить «Рюузаки, мы повязаны с тобой одной цепью, если что-то произойдёт с тобой, то тоже случится и со мной...», «Дружба – это здорово! Мы теперь друзья, а Миса никогда не предаёт своих друзей!», «Хм... у меня стало больше друзей...». Казалось, всё это было так давно, все эти слова были произнесены в другой жизни, совершенно другими людьми. А ведь он тогда чуть не поверил, что может быть у него на самом деле что-то получится. Идиот. Дружба, конечно, была и есть. Но только односторонняя. Для них никогда он другом не был, только помехой. И для Лайта, и для Мисы. Как тяжело было осознавать, что твой первый и, похоже, последний друг мечтает увидеть тебя в гробу. В то время как твой собственный долг – упрятать его за решётку.
L тряхнул головой, пытаясь не думать обо всём этом. Но всё равно все его мысли рано или поздно возвращались к Лайту. Почему, почему именно он? Почему всё именно так? Почему он так сильно привязался к человеку, которому на него абсолютно наплевать? Даже больше. Который его ненавидит. Лайт, я кожей чувствую, как ты меня ненавидишь. Я представляю, как ты будешь смеяться на моей могиле.
Ни на секунду не покидает это болезненное чувство, что вот-вот должно что-то произойти. Ты из последних сил пытаешься что-то изменить, хоть как-то повлиять на события, но не можешь, и ни на секунду не покидает ощущение заговора у тебя за спиной. Когда ты понимаешь, что эти двое лгут тебе прямо в глаза, а ты стоишь перед ними и делаешь вид, что всё в порядке, и что ты по-прежнему непробиваемая стена, об которую сломает кости и зубы каждый, кто попробует её разрушить. А тем временем ноющая боль в сердце всё растёт, пока ты каждую минуту ждёшь удара в спину. И понимаешь что ты им не нужен, что ты ЧУЖОЙ, впрочем, как и всегда, что ты лишь преграда, которую без сожаления сметут с дороги.
