— Нет, — ответили Сомерхолдер и Добрев. — Всё предельно ясно.
— Отлично, — сказал Джексон. — Тогда предлагаю начать.
Время медленно потекло своим чередом. В помещении из-за студийного освещения быстро стало жарко, однако перерывов ребята практически не делали: работа затянула их, и им уже поскорее хотелось увидеть результаты. Фотограф время от времени показывал им получившиеся снимки, и Йен, и Нина, остались ими очень довольны.
Нина, сама того порой не замечая, часто смотрела в сторону Йена, когда Джексон делал одиночные фотографии. В чёрной кожаной куртке, такого же цвета поло, синих джинсах и черных кроссовках с белой подошвой, немного лохматый и с лёгкой щетиной, Сомерхолдер казался ей очень сексуальным и привлекательным. Её восхищало в нём то, как расслабленно он чувствует себя, работая: он постоянно шутил, разговаривал с фотографом, при этом совершенно не мешая съёмке. Что и говорить, в этой индустрии Йен чувствовал себя как рыба в воде. Нина так не могла: она разговаривала с фотографом, организаторами и Йеном в нечастых перерывах, но отвлекаться во время фотосъёмки уже не могла, выглядя предельно сосредоточенно и серьёзно. Впрочем, по качеству фото Нины ничем не уступали снимкам Йена.
Ближе к трём часам дня, когда вовсю светило солнце, как и было задумано, было решено на время переместиться на крышу. Высоты Нина боялась с детства, но виду коллегам не показывала. О её фобии знал только Йен и, увидев, как его бывшая девушка, подойдя к перилам и взглянув вниз, немного задрожала, сказал ей на ухо: «Если очень боишься и не можешь справиться со страхом, я могу в кадре взять тебя за руку, приобнять или ещё что-нибудь. Обыграем, в общем.» Нина была удивлена такой поддержке Йена, но благодарна ему за неё. Она понимала, что это не проявление чувств, а, скорее, дань вежливости, но ей радостно было видеть то, как спокойно он держится рядом с ней. Нравилось всё происходящее и Йену: поначалу он думал, что даже не сможет разговаривать с Ниной без грубости и отвращения, но ему легко с ней работалось. Эти две недели, что они друг с другом не виделись, явно пошли на пользу им обоим, хоть время и не залечило их раны.
В конечном итоге, впрочем, никому никого обнимать не пришлось: фотограф попросил Добрев положить руку на колено Сомерхолдеру, и это, как ни странно, помогло ей успокоиться и отработать «на отлично».
В целом, фотосессия проходила безо всяких проблем и каких-либо задержек, и все задействованные в ней стороны остались довольны проделанной работой. Йен и Нина освободились примерно к восьми часам вечера. Уже собираясь домой, Добрев услышала разговор брюнета — говорил он, по всей видимости, с Полом. Йен говорил громко и много смеялся, хоть и был раздражён.
— Пол, я с этой Эмили ржать не перестаю уже третий день. Клянусь, стабильно по 7-8 звонков, и это я ещё не все считаю! Слава Богу, у нас сегодня с Ниной фотосессия была, я телефон оставил в кармане. Прихожу, в предвкушении просматриваю журнал входящих — рекорд, Уэсли! 11 пропущенных от бабы, с которой я имел неосторожность когда-то переспать и которая, видимо, уже обрисовала себе домик на Гавайях, особняк в Майами, три машины, пятерых общих детей и счастливую жизнь со мной. Что говоришь? Пол, если я с ней переспал по пьяни, это не значит, что у меня к ней есть чувства. Я не люблю всё то, что имею обыкновение трахать, черт побери. Сменю нахрен телефонный номер, надоело уже. Она была так хороша в постели, господи… И оказалась такой дурой. Хватит читать мне нотации, зануда! Я не обещал ей жениться или ещё что-то. Ну да, да, признаюсь, говорил, что перезвоню. Ну, может, я и перезвонил бы. Лет через пять. Может, к тому времени я успел бы соскучиться.
Нина опустила глаза. Похоже, Сомерхолдер ушёл «в загул». Господи, ну какая ей уже разница? Он чужой, такой далёкий, он всего лишь коллега, даже, наверное, уже не друг. Тогда почему ей так неприятно слышать о его любовных похождениях? Как будто бы он ей изменил… Ответ был очевиден. Нина очень надеялась, что за эти две недели мысли о Йене и чувства к нему хоть немного отпустят её, но ошибалась. В Торонто она действительно почти о нём не думала, но стоило ей встретиться с ним вновь, как чувства вспыхнули с новой силой. Ей было очень страшно думать о том, что он уже обнимал другую, целовал её, шепча слова любви, пусть это и было, по всей видимости, только на одну ночь. Болгарка с грустью усмехнулась, подумав: «Да, Добрев, что же с тобой будет, когда у него появится девушка? Жена? Дети? Наверное, загремишь в психушку, не иначе…» Разумом она всё прекрасно понимала, но сердце было сильнее его. Впервые Нина так сильно хотела разлюбить человека, забыть обо всём том, что её с ним связывало. Но, кажется, чем сильнее было её желание, тем яснее она понимала, как тоскует без него. Добрев никогда бы не поверила в то, что будет так много думать о своих чувствах и ощущениях. Но ничего поделать с собой она не могла. Почувствовав, что в глазах стоят слёзы, Нина поспешила к выходу, не желая больше слушать чужие разговоры. У выхода она столкнулась с Йеном.
— О, ты тоже уже уходишь, — пробормотал он, явно не зная, что сказать. — Спасибо за работу. До встречи.
— Тебе тоже спасибо. Хорошего вечера, — кивнула в ответ Нина, быстрым шагом выйдя из здания и сев в такси, которое уже ждало её неподалёку.
Уже в машине он услышала звук входящего сообщения. Оно было от Никки Рид, с которой Нина достаточно тесно общалась. Они часто проводили время вместе; Никки была знакома с Йеном, Нина — с её мужем, музыкантом Полом Макдональдом, так что можно сказать, что они дружили семьями. Однако последний раз, когда Нина переписывалась с Никки, был неделю назад, и вновь увидеть сообщение от подруги болгарка не ожидала. Нина разблокировала смартфон и увидела единственный вопрос, написанный большими буквами: «ВЫ ЧТО, РАССТАЛИСЬ С ЙЕНОМ?!»
====== Глава 13 ======
Нина, увидев сообщение от Никки, почувствовала сильнейший прилив злости. „Интересно, кто так здорово поработал сарафанным радио?“ — подумала с негодованием болгарка.
„Ну, во-первых, привет“, — именно так начала Николина ответное сообщение для подруги. — „А во-вторых, откуда появились такие вопросы?“
Нина никак не могла понять, как всё могло сложиться так, что о её расставании с Йеном не узнал никто из её близких друзей, кроме Пола, ни один человек из каста, а Никки, находившаяся в этот момент в Лос-Анджелесе, была в курсе последних событий. „Журналисты“, — пронеслось в голове у Нины, однако ответ, который вскоре пришёл от Никки Рид, опроверг догадки болгарки.
«Мы разговаривали с ним вчера вечером, он был подавлен и зол. Толком ничего не рассказал, говорил только, что вы поссорились вдребезги и что он видеть тебя не хочет. Грязью он тебя полил конкретно: я устала считать на „эгоистичной стерве“ и „лживой суке“. Я, конечно, была шокирована такими заявлениями, поэтому решила написать тебе.»
Нина читала сообщение Никки и не верила своим глазам. Неужели Йен рассказал Рид о их с Ниной ссоре? На Сомерхолдера это было совсем непохоже. Личная жизнь Йена всегда была темой, на которую им было наложено строгое табу в разговорах со многими друзьями и знакомыми. Исключением являлся, разве что, Пол, так как с Йеном они знали друг друга не первый год, и Сомерхолдер был уверен в друге, как в себе. Переживал ли Йен всё произошедшее настолько тяжело, что решил поступиться своими принципами, Нина не знала. У неё не было причин не верить Никки: они с Йеном действительно достаточно быстро нашли общий язык, когда Добрев познакомила их, и с тех пор общались близко, поэтому тот факт, что Йен якобы позвонил давней подруге, не вызвал у болгарки сильного удивления. Кроме того, Никки и Нина дружили уже достаточно давно, и Рид никогда не была замечена во лжи. Вместе с этим Нине совсем не хотелось верить и в то, что Йен, как последняя болтливая студентка-сплетница, рассказал обо всём подруге своей уже бывшей девушки, прекрасно понимая, что Добрев, так же, как и он сам, не терпевшая вмешательства в свою личную жизнь, этого никогда бы не одобрила.
