— Йен, ты мог бы даже не спрашивать меня об этом, — с уверенностью сказала она, мотнув головой. — Я уже люблю его больше жизни.
Рука непроизвольно дёрнулась к животу.
Йен хотел было положить на руку Нины свою, чтобы успокоить её, но какой-то внутренний барьер не дал ему это сделать.
— Но ты прав, во мне действительно есть страх. И относится он как раз к тому, какой может стать моя жизнь в скором времени. Для него я постараюсь стать самой заботливой матерью, — с нежностью и надеждой произнесла она. — Но я не считаю, что для того, чтобы ребёнок был счастлив, его мама должна двадцать четыре часа в сутки проводить дома. Я очень не хочу того, чтобы мой мир в конечном итоге ограничился пелёнками, детскими садами, школами. Я никогда не стану домохозяйкой, Йен, пойми это.
— Я не говорю о том, чтобы постоянно быть дома. Но забудь о работе хотя бы сейчас… Она правда ни к чему! Даже если я буду работать в семье один, средств всё равно будет хватать, и мы не будем себе ни в чём отказывать.
— Да почему, Йен? — воскликнула Нина с негодованием. — Ты прекрасно понимаешь, что я работаю далеко не только ради денег. Если ты беспокоишься о моём здоровье… Я часто консультируюсь с врачом, не пропускаю ни одного приёма, чувствую себя отлично. Почему я должна отказывать себе в том, что действительно доставляет мне удовольствие и не представляет опасности?
Сомерхолдер устало провёл руками по лицу, понимая: Нина не изменится.
— В твоём представлении жена не должна быть такой, да? — в этот момент в голосе болгарки послышалось такое отчаяние и боль, что ему стало не по себе. — А ты готов принять меня такой, какая я есть?
Этот вопрос Йен задавал себе на протяжении долгого времени, и он вселял в него страх: несмотря на все конфликты и непонимание, он боялся осознать, что сделать ему это не хватит сил. А может быть, он уже сделал это в тот самый день, когда впервые прошептал этой девушке: «Я люблю тебя»? Когда попросил её стать его женой? Может быть, он каждый день делал это, засыпая с ней в одной постели, прижимая к себе и целуя, мысленно повторяя: «Она моя, моя и больше ничья»? Тогда почему сейчас смириться с её выбором было так трудно?
— Наверное, я никогда не смогу абсолютно спокойно отпускать тебя на съёмки, не видеться по несколько месяцев, постоянно встречать статьи в разных журналах с мифами о твоих романах с партнёрами по съёмочной площадке, хотя я всегда был и буду уверен в твоей верности. Я мечтал о том, что однажды отношения со мной и нашу семью ты поставишь на первое место, и его не придётся делить с твоей карьерой. Но то, какой выбор ты делаешь, заставляет меня думать о том, что совсем скоро «нас» не станет. Будешь ты и буду я. По отдельности.
Сделав небольшую паузу, Йен вскоре проговорил:
— Однажды это уже произошло. И это было больно. А теперь пострадает ещё один человек — наш ребёнок, который будет лишён полноценной семьи и папу будет видеть лишь по выходным. Я не хочу этого, Нина.
Девушка закрыла лицо руками, тяжело вздохнув. Больше всего на свете она не хотела, чтобы всё это повторилось, и уже без надежды на то, что когда-нибудь они будут друг с другом снова. В душе она всё равно чувствовала обиду на Йена, но это ощущение удивительным образом переплеталось с пониманием, что без него в её жизни всё равно всё не то.
— Моя работа и отношение к тебе никогда не зависели друг от друга, — ответила она.
— Но именно из-за неё теперь мы всё чаще общаемся лишь с помощью СМС или Skype, подстраиваясь под часовые пояса. Мне всегда нужна твои поддержка и присутствие рядом, Нина, — вдруг признался он, и стало понятно, что Сомерхолдер «сломался» первым, показав наконец, что прошлая ссора не смогла убить в нём чувства к этой девушке. — Два года назад я лежал в реанимации и толком не мог говорить, а ты каждый день приходила ко мне, держала за руку и повторяла: «Всё будет хорошо». Я чувствовал, что я не один, за спиной будто бы вырастали крылья, и благодаря в тебе в моём сердце жила вера в то, что мне по силам выкарабкаться. Мне было нужно это не только тогда, мне необходимо это и сейчас. Я не хочу видеть свою жену на обложках журналов или экране телевизора чаще, чем дома, когда есть возможность хотя бы обнять её. Семья — это быть рядом, а не созваниваться, переписываться и считать дни до встречи.
Нина не знала, что сказать.
— Что мы вообще значим друг для друга? — вдруг спросил Сомерхолдер.
Болгарка подняла голову, и он внимательно посмотрел ей в глаза. Она хотела было что-то произнести, но брюнет не дал ей это сделать.
— Хотя, постой, не надо ничего говорить, — попросил он, и в его голосе отчего-то послышалась невероятная уверенность.
Мужчина встал из-за стола и подошёл к Нине.
— Я отвечу сам. Мы любим друг друга. И этот факт не изменился. Порой я веду себя, как последний придурок, ты тоже не сахар. Но каждый чёртов день, который мы проводим не вместе, подводит нас к грани с безумием. Признайся, мечтаешь меня иногда послать нахер? — спросил он, наклонившись к девушке.
Нина удивлённо посмотрела на Сомерхолдера и не сдержалась от улыбки, но кивнула.
— Я тоже мечтаю, — развёл руками Йен, поднявшись. — Только если бы нас действительно ничего не связывало, мы бы сделали это уже давно, и желание вернуть всё назад у нас никогда бы больше не появилось. Если бы мы сейчас зашли слишком далеко, я бы вряд ли согласился с тобой что-то обсуждать… Да ты бы сама не приехала. Я бы, вероятно, подцепил в ближайшем баре длинноногую красотку и обалденно провёл с ней время. Но нет. Я пил с Уэсли, а он терпеливо выслушивал в сто двадцать пятый раз рассказ о том, как мне хреново.
Йен сделал глубокий вдох.
— Послушай, я понимаю, что в данный момент до идеальных отношений нам далеко. Думаю, даже, до окончательного примирения тоже. Я по-прежнему не согласен с твоей точкой зрения, а ты с моей.
Сомерхолдер помолчал, а Нина встала, не отводя взгляд от его глаз.
— Но это может не означать конец, — наконец выдохнул он. — Если только мы этого не захотим. Наша жизнь находится лишь в наших руках. Так почему бы нам не попытаться всё исправить? Только мы должны сделать это вместе. Тогда, возможно, в наших взглядах на ситуацию что-то изменится, мы станем относиться к ней терпимее и сможем прийти к компромиссу. Всё, что я сейчас говорю — это не прелюдия к какому-то фееричному воссоединению Ромео и Джульетты, и вряд ли сейчас наш разговор закончится сексом прямо на этом столе или даже просто поцелуем. Я лишь хочу сказать: что бы в жизни не происходило, если два человека любят друг друга, у их отношений всегда есть шанс. Только над ними нужно работать.
Нина внимательно смотрела на Сомерхолдера, но ничего не говорила. Прерывать эту паузу Йен не хотел: он сказал всё, что хотел, и знал, что она его услышала. Болгарка понимала, что он прав и, наверное, в глубине души, даже сама этого не осознавая, будучи оглушённой чувством обиды и злости, мечтала о том, чтобы он высказал всё это.
— Всегда удивлялась тому, как ты чутко чувствуешь меня, — наконец сказала Добрев, и Йен мог вздохнуть с облегчением: это было уже потепление. — Нам есть ради кого сделать то, о чем ты сказал, — произнесла девушка.
— Ради нас самих и нашего ребёнка, — ответил он.
У Сомерхолдера был страх сделать что-то не так, который, возможно, и не давал ему прикасаться к Нине, но в этот момент барьер, кажется, рухнул, и он дотронулся кончиками пальцев до её живота, почувствовав, как по коже пробежали мурашки.
— Ради нашего сына, — вдруг сказал она и улыбнулась уголками губ.
Девушка увидела в глазах брюнета немой вопрос и пояснила:
— У нас будет мальчик.
Йен широко улыбнулся и с шумом выдохнул.
— И насчёт поцелуя ты, пожалуй, не угадал, — вдруг сказала Добрев и потянулась к его губам.
Всё, что произошло между Йеном и Ниной в то утро, можно было назвать, скорее, перемирием, нежели чем окончательным примирением, однако важно было другое: они в очередной раз доказали друг другу и прежде всего самим себе, что по-прежнему боятся потерять всё то, что между ними есть. Они оба чувствовали: впереди их ждёт ещё немало споров, но желание быть рядом оказалось всё же сильнее чувства обиды и желания доказать свою правоту. Парадокс, но отдалиться от любимого человека обычно очень легко, а вот найти путь обратно к нему — невероятно сложно. Но они попытаются.
