— Нет, — испуганно произнёс я и покачал головой. — Они не могут так поступить, они ведь… они ничего о ней не знают.

— Как и ты, впрочем.

Меня задели её слова, но она сказала правду.

— Ты просто не знаешь этих врачей, Логан. Я абсолютно уверена в том, что они считают её душевнобольной. Но Эвелин не такая. Эвелин нормальная!

— Я верю тебе.

— Но врачи… они верят фактам, понимаешь? Поэтому я не хотела, чтобы ты вёз её в больницу.

— Понимаю. Извини, я не знал этого.

— Не стоит просить прощения. На перекрёстке поверни направо, Логан, там до нашего дома уже рукой подать.

Припарковавшись у большого дома из красного кирпича, я вышел из машины и открыл заднюю дверь. Уитни выбралась из моей «Кармы Фискер» и глубоко вздохнула. Я взял Эвелин на руки и, ногой захлопнув дверцу, обратился к Уитни:

— Ты не могла бы помочь мне?

— Конечно.

— Достань из кармана моих брюк ключи от автомобиля и поставь его на сигнализацию. Пожалуйста.

Сначала Уитни потянулась к моим передним карманам, но потом почему-то отдёрнула руку.

— В чём дело? — не понял я.

— Я не хочу лезть в карманы твоих брюк.

— Это ещё почему?

— У меня есть жених.

Внутри всё задрожало от напряжения.

— Да что с тобой такое? — резко повысил голос я. — У меня на руках твоя сестра, и она всё ещё без сознания, а ты сейчас думаешь о том, как бы пококетничать с незнакомцем! Господи, Уитни, ничего страшного не произойдёт, если ты просто достанешь ключи из моего кармана! Немедленно сделай то, о чём я тебя попросил!

Уитни пришлось подчиниться, она тут же извлекла из кармана моих брюк ключи и поставила «Карму» на сигнализацию.

— Так бы сразу, — более спокойным тоном сказал я. — Куда мне нести Эвелин?

Через какое-то время Эвелин уже лежала в своей спальне на просторной кровати, застеленной шёлковым покрывалом, на великом множестве подушек. Уитни накрыла сестру одеялом.

— Я всё же переживаю за её состояние, — сказал я. — Может, стоит позвонить доктору?

— Не стоит. С ней не произошло ничего серьёзного, я уверена в этом, Логан. Ей не нужен врач.

— Ты так говоришь только потому, что боишься его слов. Но ничего страшного не случится, если он просто осмотрит её.

Уитни резко посмотрела на меня.

— Спасибо, Логан, ты очень помог. Теперь можешь ехать домой, до свидания.

Я бросил взгляд на Эвелин, что всё ещё была без сознания, и спросил:

— Можно мне остаться ненадолго?

— Это ещё зачем?

— Когда она придёт в себя, я хочу удостовериться, что с ней всё в порядке.

— А если Эвелин очнётся только утром? Ночевать у нас останешься?

Я растерянно пожал плечами.

— Не знаю, Логан. Я не люблю, когда в нашем доме гостят посторонние.

— Ты меня даже не заметишь, Уитни. Я просто хочу поговорить с Эвелин.

Девушка долго стояла в нерешительности, после чего сказала:

— Видимо, ты действительно ощущаешь свою вину в случившемся.

Я молчал.

— Можешь остаться, — весьма неохотно разрешила Уитни. — Но только ненадолго, ладно?

— Ладно.

— Я могу сделать тебе чай, если хочешь.

— Спасибо, не откажусь.

В минуты её отсутствия я изучал комнату Эвелин. Меня заворожил вид, открывавшийся из большого окна. Я долго стоял у него, вглядываясь в окна соседних домов и воображая, чем могут заниматься их соседи. Потом я подошёл к письменному столу. На нём лежали аккуратные стопочки тетрадей, набор цветных карандашей и множество разноцветных ручек, рядом — чёрный ноутбук.

Я взял из стопки самую верхнюю тетрадь и прочитал надпись на обложке: «Для воспоминаний». Нахмурившись, я захотел открыть тетрадь, но тут мой взгляд упал на другую, более крупную; её обложка показалась мне яркой, привлекающей внимание. Я отложил в сторону «Воспоминания» и взял в руки ту тетрадь.

«Если когда-то ко мне придёт вдохновение, — было написано на первой странице красивым почерком, — то его плоды ты сможешь прочесть в этой тетради. Не суди строго, ведь я всего лишь любитель. Но здесь спрятаны частички моей души».

Я листал дальше. Это была тетрадь со стихотворениями. Подумать только! Эвелин пишет стихи! Я бросил на девушку заинтересованный взгляд и слабо улыбнулся.

Я присел в мягкое кресло, что стояло рядом, и снова зашелестел бумагой. Первое стихотворение, что попалось мне на глаза, имело название «Люди так говорят».

Я об этом совсем не знаю,

Я не верю всему подряд,

Но всем сердцем узнать я мечтаю,

Люди что о любви говорят.

Они о любви воркуют,

Они о любви поют,

За любовь, словно воины воюют

И любовь как вино они пьют.

Они счастливы, счастливы будут,

Коль любовь в душе сохранят.

А я? Полюблю и — забуду,

Лишь бы хоть не забыл ты меня…

Я в душе берегу теплоту и добро,

Надеясь на лучшее вновь.

Но почему в душе, как назло,

Спит беспробудно любовь?

Я хочу просыпаться рядом с тобой,

Незнакомец из снов моих сладких,

Я хочу улыбаться, не ругаясь с судьбой,

И жить хорошо, без оглядки.

Так что есть любовь? Это сильное чувство,

Что сердце отравит как будто бы яд,

Но это и страсть, и слов разных буйство,

Прекрасна любовь, — люди так говорят.

Прочитав последние строки, я ещё какое-то время сидел неподвижно. Тяжело было поверить, что это стихотворение написала Эвелин. Я вспоминал своё отношение к ней в день нашей первой встречи и представлял, как она сидит здесь, на этом мягком кресле, пишет стихотворение и… плачет… Сам не знаю, почему в моём воображении родилась такая картина. Она просто появилась сама собой.

Когда Уитни вошла в спальню, я всё ещё сидел, с головой погружённый в собственные мысли. Увидев меня, держащего в руках тетрадь Эвелин, девушка быстро отобрала её у меня.

— Кто тебе разрешил? — спросила она, спрятав тетрадь в низ стопки.

Я молча смотрел на неё.

— Кто тебе разрешил? –повторила Уитни. — В том-то и дело, что никто этого не делал. Ты взял её без спроса, Логан. А это, между прочим, очень личная вещь! Что ты успел прочитать?

— Почти ничего. Только одно стихотворение. Самое первое.

— Знаешь, это очень некрасиво с твоей стороны. Эвелин даже мне не разрешает без спроса брать её тетради, особенно…

Наверное, она хотела сказать про тетрадь с воспоминаниями, но оборвала себя на полуслове. Я взглянул в сторону Эвелин.

— Она больна?

Уитни посмотрела на меня взглядом, полным ненависти.

— Эвелин не любит, когда её так называют, — тихо ответила девушка.

— Я тоже не люблю, когда меня называют больным. Это очень неприятно.

Уитни молчала. Может быть, она хотела сказать или спросить что-то, но молчала. Потом она положила руку на моё плечо и сказала со вздохом:

— Я знаю. Ты прав, это очень неприятно. Я готова застрелить человека, хоть раз назвавшего так мою сестру.

Снова окунувшись в пучину воспоминаний, я припомнил, что назвал Эвелин больной при нашей первой встрече. Но тогда я не подразумевал под своими словами ничего плохого! Я вовсе не хотел её обидеть.

И теперь, после реплики Уитни, мне захотелось достать из кармана пистолет, протянуть ей и сказать: «Стреляй».

— Чай на кухне, — сказала Уитни и медленно подошла к кровати. — Можешь побыть какое-то время там? Я хочу переодеть Эвелин.

Безмолвно согласившись, я спустился в кухню и сел за стол. На нём стояла гигантская кружка чая, рядом — тарелка с разными сладостями. Я взглянул на часы. Стрелки показывали половину третьего дня.

После того, как я попил чай, мне вдруг вспомнилось, что я забыл принять лекарства. Я начал принимать таблетки, которые шли без рецепта врача. Эти лекарства помогали мне контролировать свои эмоции, управлять своим настроением. Честно признаться, они действительно помогали мне: сегодняшний инцидент не вызвал в моей душе такого всплеска эмоций, который мог бы возникнуть, не принимай я эти таблетки.