Вместе мы с Джеймсом доехали до студии. Сегодня он записывал сольную песню, а мне в студии делать было абсолютно нечего. Поэтому, распрощавшись с ним у дома под красным фонарём (так мы часто называли здание нашей студии), я поехал к больнице. Я вспоминал разговор с Алексой двухдневной давности и понимал, что она была права насчёт нас с Чарис. Мне нужно было извиниться перед ней.

— Молодой человек, куда вы идёте?

Я остановился и медленно повернулся. Рядом со мной стояла медсестра зрелого возраста и сверлила меня презрительным взглядом.

— А что, это запрещено? — осведомился я.

— Перестаньте. К кому вы пришли?

— К Чарис Дэвис. Ещё вопросы?

— Как вас зовут?

— Боже… — вздохнул я и потёр сонные глаза. — Это ещё зачем?

— Для пациента по имени Чарис Дэвис строго ограничен список посетителей. Как вас зовут?

— Логан Хендерсон.

— Сожалею, — произнесла медсестра, подняв брови вверх, — но вашего имени нет в этом списке. Я не могу вас пустить к ней.

— Как это не можете? В вашем списке, наверное, какая-то ошибка. Я к Чарис.

Я двинулся дальше по коридору, но медсестра с вызовом перегородила мне дорогу.

— Молодой человек, — с возмущением проговорила она, — я что, непонятно объяснила? Лечащий врач мисс Дэвис ограничил список посетителей, её могут навещать всего несколько человек.

Я усмехнулся, поняв, в чём тут дело. Этот Дейл — новый кавалер Чарис — опасался моего повторного визита, и поэтому вовсе запретил мне входить в палату его возлюбленной. Что ж… Это интересно.

— И кто же входит в этот круг доверия? — спросил я.

— Родители, пара подруг и какой-то молодой человек по имени Маверик Гордон. Здесь не указано, кем он приходится Чарис Дэвис, поэтому…

Я со злостью сжал кулаки. Дейл что, специально сделал это? Он разрешил Маверику навещать Чарис в больнице? Но почему? Разве Мавс, как и я, не является прямым соперником в борьбе за счастье с Чарис?

— Оу… — проговорил я, всеми силами сдерживая свою злость. — Понятно. Спасибо за информацию.

Я медленным шагом двинулся обратно.

— Но вы можете поговорить с её врачом, — врезались мне в спину слова медсестры. — Он ведь может передумать.

— Я, несомненно, поговорю с ним, — сказал я.

Конечно, я не собирался ни с кем говорить. Я вообще не был уверен в том, что приехал в эту больницу исключительно ради того, чтобы извиниться перед Чарис. Нет, я приехал сюда не за этим. Просто в моей душе таилась надежда на новую встречу с Эвелин… Да, да, да, это бело бесконечно глупо, я сам знаю это. Но мне отчего-то хотелось вновь встретиться с ней, несмотря даже на мои вчерашние и утренние мысли.

Долгое время я бесцельно бродил по коридорам больницы, надеясь встретить Эвелин. Но её не было. Не было в холле, на втором этаже, возле кабинета невролога… Вообще нигде. Я сидел на скамейках, делая вид, что занимаю очередь в кабинет, а потом уходил, понимая, что ничего мне здесь не светит.

Её не было. Просто не было.

Ну и пусть. Не больно-то и хотелось, честно говоря. Я просто был бы счастлив снова увидеть её… и всё. Больше ничего не надо было. Я бы даже не подошёл к ней, если бы увидел. Правда. Я убеждал себя, что меня не интересовала причина, по которой Эвелин не сдержала своё обещание и не позвонила мне вчера, но всё это было напрасно. Меня интересовало это! Меня очень сильно это интересовало!

Меня бесила моя непонятная привязанность к Эвелин. Откуда она только взялась? Почему это чувство к абсолютно незнакомой девушке так глубоко засело в моей душе? Почему я не мог от него избавиться? Это говорит о моей слабости или о чувстве гораздо возвышенном и прекрасном, чем слабость?

Эти вопросы не давали мне покоя, когда я ехал домой из больницы. Мои руки крепко сжимали рулевое колесо, глаза смотрели вперёд, но я почти ничего не видел. Как будто мысли, что бушевали в голове, затмевали абсолютно всё: и шум колёс, и рёв двигателя, и даже дорогу, на которую был направлен мой рассеянный взгляд. Я ничего не чувствовал, внутри ничего не шевелилось, будто внутри меня что-то погибло, будто умерла какая-то часть моей охладевшей души. Просто отвратительное чувство, должен признать.

Я и не заметил, как выехал на пустынную дорогу. Наверное, я свернул куда-то не туда и поехал в противоположную сторону от своего дома. Нет… это место было мне незнакомо.

Я заметил какое-то движение у обочины далеко впереди, но не придал этому значения. Возможно, это был просто пышный куст, колыхаемый ветром, ничего более.

Но, подъезжая ближе, я начинал понимать, что это далеко не куст. Нет, кусты не бывают такими высокими. Это не куст. Но и не дерево. Приглядевшись внимательнее, я понял, что это человек.

Да, совершенно верно, это человек. Невысокая девушка, одетая в тёмно-синее пальто. Она одиноко двигалась вдоль обочины.

Когда мой автомобиль подъехал к девушке ближе, она обернулась. Я взглянул на её лицо, и внутри всё оборвалось. Это была… Эвелин…

Она смотрела на меня — проникновенно, внимательно, с чувством. Я, не сумев овладеть собой, нажал на тормоз и газ одновременно. Ноги совершенно не слушались. Я не сводил взгляда с её тёмной фигуры на фоне светлого неба и понимал, что теряю управление автомобилем. А потом…

Всё произошло в одно мгновение. Когда моя «Карма Фискер» и Эвелин почти сравнялись, девушка вдруг бросилась на дорогу. Я испуганно вывернул руль, сердце забилось с неведомой скоростью. Какого чёрта она делает?! Зачем эта дура бросается мне под колёса?!

Отвратительный визг тормозов, синий плащ, пронёсшийся прямо у меня перед глазами… Всё слилось в одну разноцветную бесконечную полосу. В следующее мгновение Эвелин уже лежала под колёсами моего автомобиля, а я сидел внутри, дрожа от дикого страха и не зная, что делать дальше…

========== Глава 4. “Портрет на память ==========

Настоящий художник производит вещи, которые не нужны людям. Но он чувствует, что дать их людям — это его призвание.

Энди Уорхол

Я не помню, когда в последний раз чувствовал себя так паршиво. Окажись в моей руке пистолет хотя бы с одной пулей, клянусь своей матерью, я бы застрелился.

Эвелин…

В моей голове было сразу столько мыслей, что мне казалось, будто я сошёл с ума. Я думал обо всём и ни о чём одновременно. Это было ужасно.

Эвелин…

Я не помню, как вышел из машины. Холодный воздух тут же ударил по моим широко открытым глазам, наполнил лёгкие. Изо рта вырывались клубы пара и, поднимаясь вверх, растворялись в прозрачном воздухе. Я смотрел на перепачканное в земле синее пальто, на рваные колготки, на спутавшиеся волосы и просто не понимал, как такое могло произойти.

Эвелин…

Её глаза были закрыты. Я впервые видел её глаза закрытыми, и из-за этого щемило в груди. Она лежала без движений, правая рука была вытянута в сторону.

Я опустился на колени и неуверенно коснулся её плеча. Она не двигалась.

— Эвелин, — проговорил я дрожащим голосом. — Эвелин, ты меня слышишь?

Надеяться было не на что, она меня не слышала. Я оглянулся по сторонам, опасаясь, что кто-то может меня увидеть. Но рядом никого не было, машины по этой дороге не ездили.

Меня вдруг охватил животный страх, и я приложил два пальца к шее Эвелин. Пульс бился, и это слегка облегчило моё состояние. Она жива. Эвелин жива.

— Что мне делать? — почти беззвучно спросил я, будучи не в состоянии подняться на ноги. — Что мне теперь делать, Эвелин?

Какое-то время я сидел возле неё, пытаясь прийти в себя. В душе творилось что-то невообразимое.

Наконец в голову начали приходить трезвые мысли. Я взял Эвелин на руки и на негнущихся ногах дошёл до машины. Её голова покоилась на моём плече, её горячее дыхание согревало мою шею. Я смотрел на Эвелин, искренне надеясь, что не причинил ей большого вреда.

Она лежала на заднем сидении моего автомобиля, а я ещё долго не решался проверить её карманы. Нельзя было бездействовать, я обязан был что-то предпринять! Можно было ждать бесконечно — или до тех пор, пока она не придёт в себя. Поэтому я потянулся рукой к карману её пальто и осторожно исследовал его содержимое. Какие-то конфеты, несколько долларов и бумажка с чьим-то номером телефона. Не то. Я полез в другой карман и, обнаружив там мобильный Эвелин, просто несказанно обрадовался.