Когда я понял, что люблю её? Кажется, она действительно заинтересовала меня после рождественской вечеринки… Нет, не было чёткого момента в наших отношениях, когда я проснулся и вдруг понял, что влюбился в неё. Это случалось постепенно и медленно, я не позволял этому чувству окрепнуть в сердце, потому что не хотел быть влюблённым. Я не знал о любви Эвелин наверняка. Увы, эта девушка имела особенность напрямую не признаваться в своих чувствах: она делала это завуалировано, скрыто и осторожно, будто проверяла почву под ногами на твёрдость.

Но что же тогда получается? Я окончательно признался себе в чувствах только после того, как получил от Эвелин то стихотворение? Выходит, так. Эвелин опять не делала прямых признаний, играя со словами, с вопросами, но отчего-то я был уверен в том, что она совершила именно признание. Как и рассуждали парни, она не хотела молчать, но одновременно боялась не молчать: рядом со мной ведь была Дианна, и Эвелин, очевидно думала, что я люблю её… Она осторожничала, и это можно было понять. Окончательно убедившись в наличии у Эвелин чувств ко мне, я признался в них самому себе. Правильно ли это? По-настоящему? Я помню, как Эвелин рассуждала о моих чувствах к Чарис. Утешая меня в непростую минуту, Эвелин сказала, что мои чувства к Чарис – бутафория. Но что такое мои чувства к Эвелин? Любовь или та же бутафория?..

Я резко затормозил и, достав из кармана мобильный, принялся искать нужный номер в списке контактов.

– Да, Логан? – послышался осторожный голос Кендалла на том конце провода.

– Всё может измениться за считанные секунды, – выговорил я. Это было первое, что пришло в голову. – Я решил. Она не может быть не счастлива рядом с тобой.

– Что?.. Что ты имеешь в виду?

– Она твоя, Кендалл. Твоя. Это всё, что я хотел сказать тебе.

И, не дождавшись, пока Шмидт ответит хоть что-нибудь, я бросил трубку.

========== Глава 14. “Хорошо смеётся тот, кому вовсе не до смеха” ==========

Меня одну во всех грехах виня,

Все обсудив

И все обдумав трезво,

Желаешь ты, чтоб не было меня…

Не беспокойся — я уже исчезла.

Вероника Тушнова

Я смотрел в глаза Дианны, всем сердцем желая понять: тону ли я в них? О чём мне говорит её взгляд, пронзает ли, пробирает до мурашек? Мы танцевали, но этот танец не зажигал внутри меня ничего… В душе было так пусто и холодно, что казалось, что никто и никогда не сможет заполнить эту пустоту. Никогда.

Мы были в Лас-Вегасе, на свадьбе Эннис, лучшей подруги Дианны. Сюда мы прилетели на следующий день после моего с Кендаллом ночного разговора. Честно признаться, я страшно не хотел ехать сюда, но мне было просто необходимо сменить обстановку. Я чувствовал себя ужасно подавленным все эти два дня, но сегодня я выжимал из себя оставшиеся силы, чтобы быть весёлым для Дианны. Не хотелось, чтобы она догадалась по выражению моего лица обо всём том, что происходило в моей душе.

Эти два дня я старался проводить с Дианной больше времени, старался отдавать ей всего себя, чтобы она чувствовала себя счастливой рядом со мной… Я даже не знал, как нужно было мне относиться к ней после моего недавнего признания, но точно знал, что остро чувствовал необъяснимую вину перед ней. Поэтому, собственно, я и был сегодня здесь.

– Ты не устал? – заботливо поинтересовалась Дианна, обняв меня за шею одной рукой.

По правде говоря, я дико устал от всего, мне хотелось вернуться в Лос-Анджелес к ней, но я не смог сказать Дианне об этом.

– Нет, – ответил я, улыбнувшись своей девушке.

– Просто мы могли бы пойти поесть. Скоро будет торт.

– Давай ещё немного потанцуем.

Улыбнувшись, Дианна коротко поцеловала меня в губы и положила голову на моё плечо. Я прижался щекой к её волосам и, нахмурившись, посмотрел вдаль.

Я не мог избавиться от мыслей об Эвелин, о моих чувствах к ней, в которых я имел смелость себе признаться, и о том, что говорил мне Кендалл. Теперь я начинал понимать, что всё это означало, но понимание это не облегчало моих мучений. Чем больше я думал, тем хуже себя чувствовал.

Кендалл был не прав. Ни в чём. Ни когда пытался доказать мне, что моя любовь – всего лишь жалость, ни когда утверждал, что во мне говорила ревность, самолюбие и гордость. Во мне говорила любовь, большая, искренняя и настоящая любовь. Теперь я отчётливо понимал это: я до сумасшествия любил Эвелин.

Но какую же чудовищную ошибку я совершил, когда позвонил Кендаллу вчерашним утром! Я был не в себе. Я не спал целую ночь, я злился непонятно на кого и непонятно из-за чего… Я был полон неразборчивой ярости, а потому сильно погорячился, отдав Кендаллу Эвелин. Дурак! Я не должен был делать этого! Я был почти у дома Эвелин, я почти признался ей во всём! Она ускользнула от меня. А я был так близок, так близок…

Было невыносимо думать о том, что у меня был верный шанс всё исправить, шанс расставить все точки над i… У меня был шанс. И я упустил его. А сейчас уже ничего не исправишь.

Я не знал, как действовал Кендалл после моего звонка. Мне не хотелось даже думать об этом, потому что одна только мысль о том, что Шмидт может приблизиться к Эвелин хотя бы на полметра, резала моё сердце ножом неистовой ревности. Да, я ревновал Эвелин к Кендаллу, ревновал так сильно, что душу разрывало на части от этого мерзкого чувства. Мне хотелось надеяться непонятно на что, и я надеялся, потому что у меня ничего не осталось, кроме надежды.

Возвращать Эвелин было уже поздно. Нет, она была не игрушкой, которую мы с Кендаллом, как дети, не могли поделить между собой. Но я отдал её ему! Зачем? Зачем я сделал это, ради чего? Наверное, мне просто хотелось быть для Кендалла хорошим другом, вот и всё… Я отчётливо помнил его слова: «Ты будешь последним подлецом, если не позволишь мне попробовать завоевать её сердце». Я не хотел быть подлецом. Поэтому, наверное, и решился на этот благородный поступок. Чёрт возьми, да пусть я лучше буду подлецом, чем буду мучиться без Эвелин! Без моей Эвелин!

Я не меньше погорячился, когда сказал другу, что ненавижу Дианну. Нет, я её не ненавидел. Я тоже любил её, но любил по-своему, по-особенному. Моя любовь к Эвелин была несоизмерима, а любовь к Дианне даже рядом с ней не стояла. Не знаю почему, но я чувствовал себя обязанным Дианне – я считал, что у меня не было и права причинить ей боль нашим расставанием. Я больше не мог сказать ей плохого слова, больше не мог когда-либо ударить её, и, главное, не мог расстаться с ней, об этом даже мыслей быть не должно. Всё, что я мог, – это любить её.

Когда музыка перестала звучать, Дианна отстранилась от меня. Мой задумчивый взор всё ещё был направлен куда-то вдаль.

– Куда ты смотришь? – с недоумением спросила Дианна, проследив за моим взглядом. – Что ты там увидел?

«Моё ужасное будущее без Эвелин», – именно так мне хотелось ей ответить. Посмотрев на свою спутницу, я слабо улыбнулся и сказал:

– Я просто смотрел на небо. Следил за звёздами. Ждал, пока хотя бы одна из них упадёт.

– Упала?

– Нет, ни одной.

С каким-то сочувствием подняв брови, Дианна взяла меня за руку и с силой сжала её.

– Что не так, Логан? – тихо спросила она.

Видимо, у меня не особо получалось имитировать веселье. Сердце было не обмануть: оно мучительно колотилось в груди, каждым ударом напоминая мне об Эвелин.

– А что не так? – ответил я вопросом и снова улыбнулся.

Дианна смотрела на меня какое-то время, потом выражение её лица смягчилось, и она тоже улыбнулась.

– Всё в порядке, впрочем… – неуверенно произнесла моя девушка, но я понял, что она заметила моё унылое настроение и придала ему особое значение. – Знаешь, на минуту мне показалось, что ты загрустил…

– Это была всего лишь минута, милая.

– Так в чём дело?

Посмотрев ей за спину, я вздохнул и ответил:

– В том, что я дико хочу этот торт.

Обернувшись, Дианна увидела гигантский белый торт с белковым кремом, украшенный розовыми розами из того же воздушно-лёгкого крема, со съедобными фигурками жениха и невесты на вершине, и засмеялась. Я хохотнул в ответ, но сердце моё не освободилось от тоски, а наоборот только болезненнее сжалось.