Он осознавал, что был частью личности по имени Ягами Лайт. Частью мальчика, парня, мужчины. Частью несостоявшегося Бога Нового Мира.

Частью убийцы, встретившего свой конец, но…

Как давно? Сколько прошло времени? Год? Пятьдесят лет? Может, сто?

Вместе со своим телом и ощущениями, он потерял счет времени. Хотя в таком месте времени вообще не существовало.

«Где я? Это та бездонная всепоглощающая вечность, о которой говорил Рюк? Это наказание для владельцев Тетради Смерти?.. Я все еще Ягами Лайт?..»

Но если он может осознавать, кто есть и кем был, может, для него еще есть шанс? Он оказался в месте, у которого не было названия. В месте, где совершенно ничего нет. И это место совершенное «ничто». Эта бесчувственная темнота и есть смерть?

Это было так, словно он был мертв, но где-то на периферии сознания едва теплилась жизненная искра, которая позволяла ему существовать. В его существовании не было никакого смысла, и несмотря на это, он ничего не мог сделать.

«Я не могу… Я не могу так больше, я хочу снова чувствовать… Хочу видеть и осязать… Все что угодно, хоть ад, хоть мир Богов Смерти… Все что угодно, только не здесь!..»

Он хотел кричать об этом, хотел, чтобы его услышали, но у него не было голоса. И не было никого вокруг, кто смог бы его найти. Это было слишком мучительно — жить, нет, существовать, в полной изоляции и неведении, в полной пустоте и густом мраке. Лучше испытывать адские муки, снова и снова терзающие душу, чем быть в этом месте.

Боль.

Четыре буквы. Он изо всех сил старался вспомнить, какого это испытывать боль. Какого это хоть что-нибудь чувствовать.

И он почувствовал. Жгучее отчаяние от безысходности, которое терновыми ветвями окутывало его черную душу. Он хватался за это ощущение, пытался прочувствовать каждую унцию нахлынувшей на него боли. Он кричал. Мысленно он кричал, пытаясь пробить эту броню звенящей тишины. Впервые за долгое время он смог чувствовать в себе жизнь. Он сосредоточился на желании стряхнуть с себя этот анабиоз, пробить корку льда, которой покрылась его душа, но снова и снова ничего не происходило. Лайт отчаянно тосковал по способности кричать.

А потом… Что-то вспыхнуло на горизонте, стремительно приближаясь и освещая все вокруг ярким «красным» светом.

Подобно кровотечению из огнестрельной раны этот свет расползался вокруг, становясь все насыщеннее, а затем…

…он смог видеть!

Не просто обрывочные воспоминания, которыми он жил все это время, а фактические визуальные образы. Свет темнел, пока из темно-бардового не стал совсем черным, снова опуская на это место беспросветную темноту.

Но что-то изменилось. Хотя у него по-прежнему не было тела, он чувствовал, что вся боль концентрируется в одной точке…

Если бы он имел тело, то этой точкой было бы его «сердце».

Реальность собственных ощущений захватили его мысли. Возможно, он снова и снова переживает свою смерть в качестве наказания за свои грехи. Сознание вдруг затмила ужасная боль и он больше не мог ни о чем думать.

***

«Смерть не имеет к нам никакого отношения: когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет»

Эпикур.

***

Ягами Лайт распахнул глаза, жадно хватая ртом воздух. Первое, что он почувствовал, это удушье, будто вынырнул из воды, пробыв там больше, чем положено.

Взгляд карих глаз забегал по комнате. Было темно, но не так, как в том месте. Шторы не пускали в комнату солнечный свет, и в ней царил полумрак.

Лайт лежал на спине, широко раскрыв глаза и пытаясь восстановить дыхание и справиться с приступом паники.

Сон?..

Он положил дрожащую руку на сердце, чувствуя, как оно неистово бьется, грозясь пробить грудную клетку. Но самое главное, что оно бьется.

«Я жив…».

Лайт тряхнул головой, пытаясь отогнать остатки сна. Сев, он устало запустил пальцы в каштановые волосы. Интересно, сколько времени. Он надеялся, что не проспал будильник. Почему Миса его не разбудила?

От этой обыденной мысли его словно окатило ледяной водой. Воспоминания о сне или той параллельной реальности снова заставили содрогнуться.

«Стоп… Я жив?..».

Всё это было так реалистично, и пустота, и забвение, и пожирающее чувство безысходности. Логически, это было похоже на сон, но тем не менее… Все это было странно. Он помнил то, что не могло быть сном. Например…

…собственную смерть.

«Я умер». Лайт обнял себя за плечи, покачиваясь из стороны в стороны и стараясь привести мысли в порядок. «Я умер. Я точно знаю, что я умер… Я помню Ниа, помню выстрел, помню адреналин в крови, помню, как бежал…».

Если только…

Может, он не умер? Может, он впал в кому? Возможно, его нашли и доставили в больницу…

Нет-нет, он отчетливо помнил разрывающую боль в сердце и знал, что это дело рук Рюка, выполнившего свое обещание…

Лайт протянул руку к тумбочке, где всегда лежал будильник и, положив его к себе на колени, замер, увидев дату.

5 ноября, 2007 год?.. Но ведь был 2009-й…

5 ноября… Годовщина смерти Эла. Дата, которую Лайт никогда не забывал, хоть и не говорил об этом.

«Должно быть, это какая-то глупая шутка».

Посмотрев на вторую половину кровати, он заметил, что она пуста, а это значило…

«Где, черт возьми, Миса?».

Отбросив будильник, Лайт поднялся с кровати и, подойдя к окну, распахнул плотные шторы. Был еще ранний рассвет, и слабые солнечные лучи бледно осветили комнату. День обещал быть безоблачным, совсем не таким, как в день смерти Эла. Проведя пальцами по холодному стеклу, Лайт посмотрел на знакомый вид из окна на западную часть Токио.

Обернувшись, он смог нормально оглядеть знакомую комнату. Он находился в спальне квартиры, которую снял для него отец после смерти Эла, чтобы они с Мисой могли жить отдельно.

Разум все еще подбрасывал картинки из заброшенного склада, поэтому все происходящее сейчас казалось каким-то неправильным.

Он был сбит с толку.

Выйдя из спальни, он направился в ванную. Миса могла оказаться там и делать макияж, но, перешагнув порог комнаты, Лайт не обнаружил никаких признаков присутствия девушки. Заметив зеркало, Лайт невольно шагнул к нему, посмотрев на свое отражение.

«Я жив…»

Как так получилось? Что произошло? Он успел записать свое имя в Тетрадь? Лайт нахмурился, вспоминая одно из правил Тетради Смерти: «Если имя записано в двух тетрадях или более с разницей не более 0,06 секунды, записи считаются сделанными одновременно. В таком случае ничего не произойдет, и человек останется в живых». Ему удалось это провернуть? Вряд ли. В голове все перемешалось.

Нужны были подсказки.

Он обыскал каждую комнату, заглянув везде, куда только можно в поисках хоть одного упоминания о присутствии Мисы, но бесполезно. Ни ее самой, ни ее вещей нигде не было. Может, она уехала на раннюю фотосессию? Или на какое-то время уехала в другую страну на показ мод, как это обычно бывало. Она может быть в Париже, в Нью-Йорке, в Лондоне, в Лос-Анджелесе, да где угодно.

Но тогда… Где Рюк? Хоть он и был фактически привязан к Тетради Мисы, он никогда не следовал за ней на ее съемки, предпочитая оставаться с Лайтом и наблюдать за хаосом, который несет Кира. Так что, даже если отсутствие Мисы и можно было объяснить, то отсутствие Рюка было подозрительно.

«Что, черт возьми, здесь происходит?..»

Лайт пошел на кухню, чтобы заварить кофе и попытаться систематизировать роящиеся в голове мысли. Может, он мертв? Но как такое может быть, ведь он чувствовал себя очень даже живым, и головная боль была тому доказательством.

Включив радио, он услышал голос известного радиоведущего Синдзи Фудзивары, который сейчас прозвучал для Лайта как самая прекрасная музыка. Такое ощущение, будто он не слышал человеческой речи целую вечность. «Вечность…». Пока он кипятил чайник, то услышал, как Фудзивара назвал сегодняшнюю дату, и если все Токио не решило сыграть с ним дурацкую шутку, то вывод напрашивался сам — сегодня на самом деле 5 ноября 2007-го.