Глаза детектива расширились от изумления. Он осторожно взял туз пик двумя пальцами и поднял на уровне глаз.

«Что это значит?»

Конечно, глупый вопрос. Он знал, что это значит, и по спине пробежал холодок. Вроде бы простая игральная карта, но шестеренки в гениальной голове заработали с удвоенной силой.

Ягами Лайт солгал ему, сказав, что предоставил Саю всё вплоть до упаковки подарка. Это он купил тетрадь, а черная карта была символом того, как наивно Эл купился на такую банальную ложь.

Почему карта? Почему именно туз? Это может означать все что угодно. Может, Лайт хотел напомнить ему об их партиях в двадцать одно и о том, что не только Эл может обманывать?

В конечном счете, наличие карты было достаточным доказательством того, что это не Саю купила и упаковала тетрадь, а сам Лайт.

Возможно, он купил тетрадь после того, как был освобожден, а карта символ того, что игра L скоро закончится.

Может показаться, что вся эта теория притянута за уши, но Эл не сомневался — Лайт сделал все это нарочно. Эл знал, что ничего не сможет предъявить и доказать, предоставив правительству всего лишь карту. Лайт преподнес ему глубоко личный контекст, отчего было даже больнее.

Убийства возобновились, но на этот раз Кира работал ночью. Лайт сделал себе железное алиби, ведь каждую ночь он проводил в комнате Эла.

Второй Кира.

Амане Миса.

Эл стиснул зубы и откинул голову назад, ударяясь затылком о стену. Эта маленькая сучка!.. Так ли она глупа, как хочет казаться?

Сейчас, как никогда, Эл был уверен, что Лайт — Кира, а Миса его помощник. Ярость вспыхнула в груди и Эл сжал кулаки.

Это значит, что тринадцатое правило в самом деле фальшивка? Оно было его единственной надеждой доказать, что Лайт и Миса виновны. Игральной карты в тетради было недостаточно.

Эл стремительно погружался в глубокое отчаянье. После всего того, что между ними было, Лайт оказался Кирой, причем так откровенно и нахально насмехаясь над детективом.

Слишком много вопросов роилось в голове, но ни на один из них он не знал ответ.

Эл любил Лайта и ненавидел Киру. Он вспомнил, как однажды сказал Лайту: «Злейшие враги ближе остальных к твоему сердцу». Знал бы он тогда, во что ему все это выльется.

Несмотря на стопроцентное доказательство того, что Лайт — Кира, Эл не знал, что делать дальше.

Он ненавидел Лайта за его ложь, за его грехи, за его убеждения, за все, кем был Кира, но в то же время безумно любил.

Эл достал из кармана телефон. Он должен был заставить Лайта вернуться, заставить признаться.

Но не смог. Он боялся услышать правду из уст самого Лайта. Все это время Эл будто одержимый гнался за его признанием, а сейчас готов был бежать прочь, закрыв уши.

Отбросив телефон в сторону, Эл потянулся к ручке и пододвинул ближе тетрадь:

«Ягами Лайт — Кира».

Он был уверен. На сто процентов. Он искренне надеялся, что ошибается, но был как никогда прав.

***

Элу снился приют Вамми.

Вот он, не старше шести лет, стоит у ворот, сжимая руку Ватари и завороженно разглядывая высокие кованные ворота, за которыми виднелось большое здание. Был холодный ноябрьский день и шел снег.

Память в малейших деталях восстанавливала воспоминания.

Он вспомнил тройку. Его тройку.

Михаэль, Нэйт, Майл. Мелло, Ниа, Мэтт.

Проснувшись, Эл чувствовал страшную, душераздирающую тоску.

Вся его тройка преемников стремилась быть похожими на своего наставника, видели бы они, во что он превратился.

Он сам позволил себя уничтожить.

Он ничего не мог сказать Ватари, стоя в дверях его небольшого кабинета, усеянной экранами и другим оборудованием. Ватари тоже ничего не говорил, развернувшись на стуле и с грустью глядя на сутулую фигуру своего воспитанника.

Эл выглядел ужасно, если так можно было сказать. От блестящего, уверенного в себе L, Денева или Койла ничего не осталось.

— Что случилось, Рьюзаки? — наконец спросил Ватари, глядя в черные, пустые глаза. — Рьюзаки?

«Ты был прав», — хотел сказать детектив, привалившись плечом к дверному косяку. Слова, словно кусок яблока, застряли в горле.

«Ты был прав», — и снова с его губ не сорвалось ни звука. Глаза по-прежнему невидяще смотрели вперед. Эл медленно опустился на колени в дверях комнаты.

— Рьюзаки? — Ватари поднялся со стула и опустился рядом с ним на одно колено.

Эл хотел так много сказать ему, о том, что он был прав, о том, что Эл был полнейшим идиотом, когда не слушал его, о том, что Лайт был Кирой, о том, как Эл любил его, и о том, что он понятия не имеет, что теперь делать.

Но он смог только протянуть руку, схватить Ватари за воротник и уронить голову на его плечо, сдавленно пробормотав: «Извини», прежде чем задрожать и тихо зарыдать.

***

Они уже все приготовили.

Имя Эла было единственной нитью, которая сохраняла ему жизнь, поэтому если он хочет и дальше жить, то нужно было действовать очень быстро.

Он должен был абстрагироваться от этой ненормальной любви и начать думать холодной головой. Должен был поставить справедливость выше своих чувств, несмотря на сильную холодную руку, что снова и снова сжимала его сердце изнутри, заставляя страдать.

Ватари удалось найти страну, где были разрешены смертные казни и где позволили тестировать Тетрадь Смерти, чтобы удостовериться в том, что тринадцатое правило было фальшивкой.

Эл смотрел на Лайта. Они оба были мокрыми после проливного дождя на крыше. Эл стоял на коленях с полотенцем, вытирая ноги Лайта.

Всего пару минут назад они стояли на крыше как тогда, на рассвете, хотя атмосфера болезненно отличалась от того утра, за исключением колоколов…

Карие глаза смотрели в черные с недоумением. Что-то изменилось. Что-то пропало из этих черных, зеркальных глаз. И Лайт почувствовал укол совести. Он начинал жалеть… О чем?

О карте в тетради? О своей лжи? О том, что сделал?

О том, что он — Кира?

— Нам нужно идти.

Эл поднялся и поплелся к дверям. Лайт шел следом. Тишина была слишком давящей и тяжелой.

— Рьюзаки… — начал он наконец.

— Эл.

Лайт моргнул:

— Прости?

— Зови меня Эл, — детектив обернулся через плечо. — Ты с первого раза расслышал, Лайт-кун.

— Эл, тогда…

— Я хочу тебя кое о чем попросить, Лайт-кун, — Эл снова перебил его мягким и усталым голосом. — Ты не возражаешь?

Лайт покачал головой. У него не было выбора.

Эл остановился и Лайт едва не врезался в него. Когда сыщик обернулся и поднял на него свои огромные глаза, Лайт, как в зеркале, увидел в них свое отражение. Отражение Киры.

Эти черные глаза всегда видели и показывали истину. У него словно были глаза шинигами, которые видели в людях преступников.

— Я как-то спросил тебя, говорил ли ты когда-нибудь хоть слово правды, — тихо сказал Эл. — И ты ответил, что никто не совершенен, но что ты никогда не стал бы лгать тому, кого любишь.

— Да, — с тревогой ответил парень.

Эл наклонился вперед:

— Это была ложь, не так ли?

— Что? — Лайт приподнял брови. — Рьюзаки, я не…

— Эл, — детектив печально покачал головой. — Ты не знаешь моего имени, Ягами Лайт.

— Я и не хочу знать твое имя, я не…

— В любом случае, это не имеет значения. Я просто анализировал твой ответ в то время, когда мы говорили о лжи. Из того, что ты сказал о том, будто никогда не стал бы лгать тому, кого любишь, я могу сделать только два вывода.

— Каких? — выдохнул Лайт.

— Либо само это утверждение было ложью, — Эл не отрывал от него глаз. — Либо оно было правдивым, но следует вывод, что ты никогда меня не любил.

— Рьюзаки, это… Это неправда! Конечно, я…

— Зови меня Эл, — перебил его детектив. — Я снова задам тебе вопрос и на этот раз я хочу получить честный ответ. Нет, не так. Мне нужен честный ответ.

— Если речь идет о Кире…

— Не о Кире, — Эл склонил голову. — Я хочу спросить тебя о другом, Лайт-кун… Ты меня любишь?